ПЕРЕД ПОГРУЖЕНИЕМ УБЕДИТЕСЬ, ЧТО ВЫ ПРОЧЛИ РОМАН ДО КОНЦА
1.
Роман, не подлежащий классификации
Эта статья появилась по абсурдной причине. Вместо нее тут должен был располагаться куда более интересный текст о правдоподобии и неправдоподобии характеров персонажей Эрхи. Есть ли на свете такие люди, как Чу Ваньнин и Мо Жань, из чего они состоят, и, конечно, могут ли быть вместе.
Но прежде чем перейти к хорошему, автор решил оправдать свой выбор текста: почему именно Эрха? Что в ней особенного?.. Почему не Мосян, не какой-нибудь «Магистр дьявольского культа»? В конечном итоге, именно с него начался у большинства массовый заплыв в китайские веб-романы.
И вот несколько абзацев об Эрхе как таковой превратились в данную статью, читать которую можно лишь на свой страх и риск. Она о современной литературе. Рейтинг стоит за терминологию и многословность. А статья про психологию будет следующей.
Китайский роман «Хаски и его учитель Белый кот» (в просторечии Эрха*), невзирая на все еще идущий перевод на русский, стал для многих не просто скандальным, но и переломным произведением в жанре развлекательной литературы. То есть не просто «развлекательной» - ведь в целом художественные книги и призваны развлечь. А самой что ни на есть ширпотребной, полной расхожих шаблонов и фантазий. К тому же Эрха начала свой путь с сайта китайского самиздата, где подобное чтиво копится вагонами.
*Эрха (ERHA) в китайском сленге - «дурацкая хаски», порода собак. Поскольку преффикс -er также обозначает «два», название часто записывают как «2ha».То есть «ха-ха два раза».
Сектор подобной сетевой прозы и правда крайне велик. Именно оттуда к нам пришли «китайские новеллы» Priest и Мосян Тунсю (примечательно, что подобная веб-проза пишется под псевдонимами, так что не все настоящие имена авторов известны). Вот и автора Эрхи зовут примечательно: Жоубао Бучи Жоу. В переводе «Мясной пирожок не ест мяса».
Размер бедствия оказался таким, что именно на него опирается сегодняшний шоу-бизнес. Успешные романы получают лицензию, по ним снимаются фильмы и анимэ, выходит тематическая атрибутика и т.д. Они переводятся на несколько языков и издаются как привычные бумажные книжки. Все это прекрасно продается. Но речь не об этом.
...Хотя тут можно снова упомянуть «50 оттенков серого» - скверный фанфик по «Сумеркам», переведенный на несколько языков и получивший экранизацию как хит продаж. Ужас, что творится с человечеством!..
Так что речь пойдет о том, что отличает Эрху от прочего массива глубоко вторичной, неразборчивой и не самой пристойной литературы. Потому что отличия есть. Шутка («два раза ха-ха») оказалась знатной и более серьезной, чем может показаться.
Прежде всего, необъятный роман никак не вписывается в привычные рамки, даже с точки зрения жанра. Это огромная притча о судьбе, времени и карме?.. Пародия на попсовые сюжеты рейтинговой манги?.. Любовный роман?.. Роман взросления? Пессимистическая коллекция человеческих нравов?.. Эпопея о вкусе жизни и радостях мирного труда?.. Комедия положений?.. Фантастический детектив?.. Очередной роман о конце света?.. Опыт деконструкции приключенческого жанра «сянься»?..
Его фактура мерцает, забывается и всплывает огромными болезненными кусками, комичными подробностями, яркими визуальными образами и вопросами без ответов. При повторном чтении найти в этом паноптикуме нужную информацию непросто. Это причудливый лабиринт, который способен вновь затянуть читателя и выплюнуть его пережеванным.
Больше всего Эрха похожа на большой готический собор. У него сложная, но совершенно симметричная архитектура (два центральных персонажа в отношениях осевой симметрии), возвышенное предназначение (поговорить о божественной любви), дичайший декор, обилие химер, чудовищ, горгулий, каких-то хитрых мирских рож, и все это не нарисовано, а прямо вылеплено, скульптурно выпирает из стен и крыши. Снаружи конструкцию держат стройные аркбутаны - экзоскелет из названий глав: все они сделаны по одному шаблону, но ничего не говорят о содержании.
Внутреннее содержание при том не только светло и велико, как столичный проспект - есть где разгуляться, но и полно тайн, темных углов, обрушений, каких-то лазов вниз и вверх, пыльных ниш, где ржавеют пыточные механизмы и пояса верности. Тут и там явлены муки чистых праведников, вереницы святых во славе, ряды наказанных грешников и лики страшных Судий - а вокруг радужный свет витражей, аромат свежих цветов и алтарные шелка.
Как и во всяком соборе, тут есть символика Сотворения и символика Апокалипсиса, есть спуск в ад и дорога на небеса, есть даже крипта с костями героев. Есть народные сцены с базарным людом, пейзане на страде и актеры с музыкантами, какие-то травки и жучки, деревья и источники, и прялки с зубилом, и колбы с эликсиром, и вышитые платки, и посрамленные демоны, и верные жены, и все, что душе угодно.
И в центре этого собора идет активная средневековая жизнь с гоготом, обильной жратвой, требухой и выпивкой, с драками и свадьбами, с неприкрытым распутством, стыдом и истовым покаянием, и все это пахнет, звучит, бьет по глазам, оставляет могучее послевкусие.
Перед нами энциклопедия народного быта и народных кумиров, кулинарная книга, книга жизни и книга смерти.
Но главное не в этом.
На самом видном месте, в центре собора, сияет белая фигура Божества. Это вокруг нее и ради нее закручен весь вихрь.
Божество, как и положено, проходит свою мистерию - рождение, страдание, смерть и воскресение. Божество работает над спасением мира. Так что все остальные не могут не быть причастными.
Поэтому при чтении Эрхи мы не только оказываемся свидетелями истории об Учителе и Ученике - но и читаем об истории веры, богоотступничества, богоборчества, богохульства, богоискательства и, наконец, историю Теодицеи.
...То есть оправдания Бога как доброго и благого вселенского начала.
* * *
В романе более 320 глав плюс дополнения, что при учете некоторого хаоса как в содержании, так и в переводах, затрудняет целостное восприятие. Роман, действительно распадается на фрагменты, броские, колоритные и словно бы исчерпывающие. То есть, смысловой и эмоциональный пик повествования достигнут, это предел, финиш. Но история продолжается, и следующий подобный фрагмент способен полностью изменить модус восприятия и героев, и событий, и замысла в целом.
В этом причина жарких споров в интернете, каких-то тонн раздражения и ненависти, а также обожания с переходом на личности. Кто-то прочел треть и уже высказался, кто-то половину - и оспаривает первых, а кто-то до конца, и облаял всех; теперь мечется между правдой и спойлерами. Призывает автора к конечному ответу.
Как известно, автор Эрхи не вынес читательского неравнодушия и ушел с радаров. То есть «умер в конце романа», как и советовал делать теоретик культуры Умберто Эко.
Еще Умберто Эко определил «невзыскательного читателя» (которого в интернете все больше).
Это, как правило, юная и незамутненная душа, привыкшая к линейным историям с узнаваемыми героями, за которых можно поболеть. С четкими нравственными ориентирами, с отрицательными и положительными персонажами, авторскими флажками «плохо/хорошо» (внятная авторская позиция). Сюжету хорошо бы быть ясным, а морали - тривиальной, чтобы не усложнять восприятие. Потому что чтение - это развлечение; основная задача литературы в том, чтобы поставлять разнообразные и сильные эмоции.
Такой читатель легко ассоциирует себя с одним из главных героев и далее читает «как будто про себя». Часто в комментариях под чтением (если текст размещен в сети) он подгоняет «своего героя» скорее осознать то и это, не делать глупостей, остановиться, посмотреть назад и вбок, а то и читает ему воспитательную лекцию - словом, пытается руководить им, как своим аватаром. Все хорошее, что связано с героем, читатель автоматически ставит себе в заслугу, от чего очень радуется и гордится, а все плохое его возмущает и доводит либо до депрессии, либо до ярости.
...Тут стоит сказать, что именно невзыскательные читатели делают литературу магическим искусством. Это соль земли. Хотя их массовая атака на автора способна лишить последнего веры в людей.
Невзыскательным читателям Эрха кажется мучительной, и от нее «бомбит».
Бомбит прежде всего от растерянности - кому сострадать. А еще более - от растерянности, кого ненавидеть. Потому что боли очень много, слезы пролиты, а виновник вроде как отсутствует; при этом ни устройство мира, ни автор, ни господь не при чем.
В чем секрет?..
Секрет есть. Но подойти к нему нужно постепенно.
2.
Текст Эрхи не только развлекателен, но и очень серьезен. Даже эпохален. Мифоэпичен. Но при этом «недостоверен».
То есть он остается глубоко субъективным в выборке объектов для демонстрации и в описании их свойств, в том числе во временной протяженности.
Имеется в виду вот что:
• в каких локациях происходят ключевые события (весь сказочный набор: подводный мир; пространство внутри ствола дерева; ад; иллюзорный погибший город, сожженный войнами мир императора Тасянь-цзюня. А также вполне реалистичные горы и пещеры, деревенские поля, городки и гостиницы, даосские школы, апельсиновые рощи и т.д.)
• что это за события (даосские приключения; битвы; сны; воспоминания; первая любовь и вся ее неловкость; бытовые муки в источниках и столовых; встречи-расставания, обиды, недоговоренности; полное переосмысление своей жизни и всей рассказанной истории);
• как именно и по каким причинам изменяются персонажи (работа над ошибками, смерть не цена. Чу Ваньнин умирает дважды, Мо Жань трижды);
• к каким предметам или событиям постоянно возвращается автор и т.д.
В целом во вселенной фэнтази происходят события явно из другого жанра.
Принцип работы магических техник - даже в рамках сеттинга - не ясен, запутан или недостаточно объяснен. В «магии» нет никакой системы, однако она не только встречается на каждом шагу, но и обеспечивает работу целых сюжетных арок. Например, мир иллюзий с птицами юйминь; арка города Цайдэ с призрачной свадьбой; дно озера Цзиньчэн при выборе духовного оружия. Многочисленные «формации», раскрытие тайн ордена Жуфэн в адском огне и многое другое.
Устройство человеческого организма (физиология, многосоставная душа, золотое ядро) фантасмагорично.
Как работает время в романе, окончательно неизвестно. Даже в конце истории остается вопрос - почему все эти события произошли.
Но оптика текста такова, что все это не имеет особого значения. Возможно, если бы фокус романа был сосредоточен на достоверности его реалий (в рамках сеттинга, разумеется) - то ровно с таким же сюжетным каркасом он мог бы иметь иное содержание.
Более привычное. Более банальное. Куда менее причудливое.
Эрха же не только причудлива, но и воистину драматична. Все темы, почитаемые легким чтением - приключенческий экшн, флирт, бытовая зарисовка - здесь наполнены густым, почти театральным пафосом. Эмоции аффектированы, рефлеския повышена. Деталь способна заменить целое и выйти на первый план. Так происходит и с лепестками яблони, и с вышитым платком, и с зонтом над чужой головой, и, конечно, с пельменями.
Вряд ли можно вообще найти произведение искусства, где некая незамысловатая еда имела бы такое огромное и трагическое содержание, свернутое внутри нее как маленькая вселенная.
При слове «пельмешки» у читателей Эрхи тянет сердце.
В то же время темы действительно тяжелые и неоднозначные - геноцид, изнасилование, психическое и физическое принуждение, душевная болезнь, пытки, лишение свободы, каннибализм, некрофилия, детоубийство, расчлененка - выглядят как набор фэндомных тегов. То есть они подробно описаны, но никакой моральной оценки их ни у автора, ни у читателя нет. А если мнение на их счет и мелькало - то к концу романа рассосалось.
...Да, любезный читатель. Ведь ты сам всё понимаешь, если прочел роман. У всего есть причины... магические и психиатрические... в том числе твое желание прочесть подобное... желательно в безопасном формате...
Так что именно «нерелевантность» указанных тем-тегов делает их частью содержания. В ином случае их не вынес бы ни писатель, ни читатель (ни психика героев романа).
3.
Роман про хаски и его учителя-белого кота эпатажен, неприличен, бесстыден, откровенен. Он топчется по всем табу. Конечно, мода на вскрытие табуированных тем периодически возвращается, и в целом давно никого ничем не удивишь. Но Эрхе удается.
Роман предлагает правила игры, где все всерьез, на голом нерве. Эти правила надо принять, и тогда описание становится переживанием (даже проживанием), отстраненность - включенностью, анализ факта - погружением в факт.
Как намекает нам успешный маркетинг, откровенность романа - всего лишь прием, чтобы поговорить о другом. Иначе некоторые вещи о нашей психике не донести и не понять, а подчас и не увидеть.
Сосредоточенность на теле называется телоцентризмом, и это один из феноменов культуры 21 века. Он свидетельствует о крахе рациональности (где «мир разумен и постигаем») и крахе бинарных оппозиций (добрый/злой, тело/дух, бог/дьявол). Сегодня человек уже не является центром вселенной, потому что сам центр размазался по периферии. Вселенная необъятна и анизотропна, в ней не работают даже законы Эйнштейна. Реальность пластична, мораль подорвана психоанализом, истина не постижима. Но хотя бы тело еще остается при нас.
А поскольку деспотия бинарности «тело (грязная материя) - дух (чистая духовность)» скончалась, дух снова помещается внутрь тела (или, вернее, дух начинает обладать телом). Иногда два тела-духа вступают в диалог.
При таком взгляде на порнографию в литературе у читателя есть шанс не разочароваться в человечестве.
4.
Эрха - роман, который неровно написан.
Он имеет прискорбные длинноты, застревания, нудные повторы, которые вколачиваются в тупого читателя молотком, чтобы он эмоционировал так же мощно, как и автор (нет, это так не работает). Порой хочется пропустить все это не только абзацами, но и страницами. Причем разных читателей раздражают разные места.
Иногда роман несется вскачь, прыгая через логику и трудности ландшафта. И некого спросить: «Почему?!»
Под «логикой» имеется в виду само устройство вселенной Эрхи, где мотивация и варианты поведения героев ограничены авторским произволом. Поле их выборов намеренно сужено, так что из всей палитры вероятных реакций они могут выбрать только два типа поведения: один дурной (ни к чему не ведущий; герой индифферентен), другой хороший (герой делает то, что нужно автору для стимуляции сюжета). Типы реакций, которые могли бы закрыть (отменить) создавшуюся ситуацию, не рассматриваются.
Например. В иллюзии (арка города Цайдэ, где все отравились пудрой) Мо Жань принимает Чу Ваньнина за своего любимого Ши Мэя и лезет целоваться. Сцена идет достаточно долго, чтобы все, кроме Мо Жаня, поняли: происходит нечто из ряда вон, на учителе уже порвана одежда, его окрики не работают. Тем не менее, сцена все еще длится. Это типичный фансервис. В логике стеснительного и техничного Чу Ваньнина уместно было бы сразу прервать раздражающий контакт. Нет ни одного ограничения: до этого Чу Ваньнин неоднократно связывал Мо Жаня своим оружием (Тяньвэнью), поколачивал его и легко может одолеть/остановить зеленого ученика. То есть это вообще в логике любого нормального человека, особенно учителя по отношению к зачарованному подопечному.
Предоставить персонажу такую возможность для автора - не труд. Но авторские цели были иными, и в этой сцене он отказывает своему персонажу во всех его качествах. Закадровые догадки («может быть, ему просто нравится Мо Жань!») делают ситуацию только ХУЖЕ. Это же как воспользоваться обдолбанным юнцом ради личных целей, все равно потом не вспомнит.
В этом месте реальность выглядит крайне подправленной и не нормальной, но читатель не в обиде, ведь он хочет, чтобы у героев дело сдвинулось.
Второй пример более фатальный. Это история с черным цветком, который Мо Жань предложил подсадить себе, закрыв таким образом учителя. На сцене три участника: медитирующий Чу Ваньнин (он ничего не воспринимает), хилый Ши Мэй с цветком и ревниво подскочивший к ним Мо Жань (крепкая мускулатура, огненный темперамент). Мо Жань видит, что Ши Мэй «что-то делает» с учителем, вмешивается - и обнаруживает в руке Ши Мэй зловещий цветок.
Поправь меня, любезный читатель, если я ошибаюсь. Единственная реакция, которая может возникнуть при виде творимого непотребства - это стукнуть хилого Ши Мэя еще до того, как он пустился в объяснения. Вторая нормальная реакция - стукнуть его после объяснений про материнское наследие. Цветок-наследие можно отнять и отнести взрослым. Можно отнять и спрятать до выяснения. Можно и уничтожить на месте в драке. Драка между учениками, судя по всему - привычное дело в даосских школах. На худой конец можно растолкать и разбудить Чу Ваньнина. Вариантов очень много. И только один абсолютно не логичен, абсурден, ничем не подкреплен: попросить Ши Мэя взять себя вместо своего учителя.
У этой жертвы есть огромное будущее для развития сюжета романа, она очень улучшает моральный облик Мо Жаня. Но у нее нет ни одной действительной причины в тех обстоятельствах, когда она произошла. Власть обстоятельств совсем не так велика, чтобы это был единственный выход. Так что событие выглядит глупо и неправдоподобно.
...Конечно, всему можно найти объяснения, исходя из читательского милосердия. Например, Мо Жань был юн и растерялся. Но, видится, подобная стратегия куда более нужна читателю, чем автору. Автору вполне хватает "вот это поворота" без лишних слов.
Причина проста: как и современное кино, роман представляет собой череду фрагментов, ряд сцен-картин, очень впечатляющих. «Подводка» к ним, вероятно, была не так важна. Зрелище куда важней обоснования.
Печально, что в монтаже фрагментов остались небрежные склейки. Зато какие сцены!..
5.
Эрха искусно и намеренно соединяет несоединимое. Она сращивает «реальное» и «нереальное», как средневековые каталоги, где рог единорога соседствует с мочой девственницы. Мы наблюдаем смешение быта и фантастики, высокого и низкого, мифологии и физиологии, подсмотренного и надуманного, прекрасного и безобразного.
Смешиваются сентиментальность и ирония, трагедия и фарс, поэтичность и грубая брань, цинизм и экзальтация, элитарность и масс-культ.
Особенно характерны комичные и часто пошлые «театральные сценки» под главами с пометкой «Автору есть что сказать». Сценки представляют собой реакцию персонажей на некий раздражитель (имеющий отношение к содержанию главы) или ответы на какой-либо дурацкий вопрос, вроде «Правда ли Сюэ Мэн натурал?», «Можно ли погасить свет?» и т.д. Это авторский комментарий, задача которого - прокричать о душевном здоровье создателя романа, ведь нормальный человек не может относиться к вымышленному миру слишком серьезно.
То есть, сценки под главами выражают отношение писателя к содержанию, но это отношение всегда обсмеивающее, заземляющее, снижающее градус патетики. Порой контраст бывает разительным.
Так когда автор искренен, а когда в маске?..
* * *
PS. Пример театра после глав (глава 158):
Автору есть что сказать. Маленькая пьеса «Прирожденный спорщик»
Мо Жань: - Ходят слухи, что Высокий и Холодный господин не умеет пить.
Чу Ваньнин: - Вздор, лично я не пьянею и после тысячи чарок.
Мо Жань: - Ходят слухи, что Высокий и Холодный господин не силен в азартных играх.
Чу Ваньнин: - Вздор, лично моя ставка всегда выигрывает.
Мо Жань: - Ходят слухи, что Высокий и Холодный господин считает ниже своего достоинства на Празднике Фонарей сказать своему парню «я люблю тебя».
Чу Ваньнин: - Вздор, лично я...
6.
Провал коммуникации
Сам язык Эрхи микширован, полон словообразования и игры смыслов (для китайца, конечно - русскому читателю помогают комментарии переводчиков). У возвышенных терминов находятся нецензурные или жаргонные омофоны (знаменитые «Три года хуйни» вместо «Трех лет без раздражения»). Причем начинается эта камарилья с первой же главы.
Для примера можно привести разбор надписей на могилах двух жен Мо Жаня (то есть, простите, «этого достопочтенного» императора). Она в комментариях перед частью. Это малый, частный случай игры слов, которой буквально пересыпан весь текст.
Слог персонажей сильно отличается от их внутренней речи и от речи автора. Авторская речь в романе (насколько можно судить по переводу) цветиста, эмоциональна, полна высоких эпитетов. Внутренняя речь главного героя Мо Жаня бывает вульгарной, переполненной оценочным «языком ненависти», что повышает и напряжение, и раздражение. Речь в диалогах часто невразумительна, обрывочна, незакончена, так что персонажи сотнями страниц не могут не только договориться, но и понять друг друга.
Так в тексте есть персонаж Сюэ Мэн, один из трех учеников Чу Ваньнина. Он человек самолюбивый, но полный стеснения. Сюэ Мэн находится в пространстве своего внутреннего монолога, который порой выходит наружу неловкими, несвоевременными кусками. Из них чаще прочего мы слышим эмоциональную ругань, обращенную к соученику Мо (чувств очень много, но слов нет). Сцена его ночного объяснения с учителем в присутствии спрятанного Мо Жаня просто чудовищна. Она длинная, бестактная, косноязычная, и с каждым мигом делается все хуже. Это образец дискомфорта, который может доставить речь, в норме способствующая ясности (т.е. избеганию недоразумений).
Такой прием называется «провал коммуникации».
Но зато когда тремя точными фразами понимание оказывается достигнуто всеми - включая читателя - наступает ментальная эйфория.
В качестве двигателя сюжета в Эрхе на равных правах выступают истинные и неточные суждения, реальные и ошибочные интерпретации событий, случайности и заблуждения изменяют судьбы людей. Это одно из самых ярких произведений, где роль ошибок так велика, а иллюзии и заблуждения так необратимо сказываются на героях.
Подобное соединение точности и неточности, правды и слепоты присутствует в тексте до самого конца, создавая эффект совершенно точного слепка с реальности. Ведь в жизни ни за кем из нас не стоит всеведущий Автор, который мог бы точно сказать, что в голове у Другого, где мы сами поспешили с выводами, а главное - как все устроено на самом деле.
* * *
Один из приемов, обеспечивающий эту особенность романа - феномен «ненадежного рассказчика».
В Эрхе фокальным персонажем является Мо Жань. Правды ради надо сказать, некоторые куски истории освещены сквозь призму других героев (фокальными персонажами пару раз становятся Чу Ваньнин или Ши Мэй), но основной поток событий мы видим через Мо Жаня. Автор время от времени сливается с личностью Мо Жаня, так что очень трудно различить - где авторская речь, а где внутренняя речь Мо Жаня. В основном это касается эмоционирования, рефлесии, погружения в сожаления, вину или иные сильные чувства (нет уверенности, прием это или следствие непрофессиональной манеры письма).
В результате авторской поддержки текст делается крайне достоверным, выпуклым, искренним.
Но Мо Жань входит в повествование с аберрацией. Это наследство его прежней жизни, прожитой под действием проклятия. Кроме искажения реальности, проклятье наградило Мо Жаня специфической забывчивостью, поэтому даже факты его детства в первой трети текста потеряны или затуманены.
В результате, Мо Жаню (и стоящему за ним автору) не стоит верить. Читатель обнаруживает это не сразу, распутывая «правду» вместе с героем, но Мо Жань недостоверен до самого конца. История с вышитым платком и история с черным цветком (когда Мо Жань подменил Чу Ваньнина) открывается только в последних главах. Истину обнаруживает Чу Ваньнин - не Мо Жань.
Суть приема «ненадежный рассказчик» в том, что автор сознательно нарушает негласный договор с читателем. Изначально такой договор предполагает, что события будут развиваться последовательно, а рассказчик не станет лгать. Автор в художественной литературе имеет абсолютную власть над нарративом, так что не верить ему нельзя. Однако «неверность» рассказанных событий, которую читатель вскоре обнаруживает, заставляет его заподозрить грязную игру и куда внимательнее вглядываться в текст, цепляет его внимание. Повествование превращается в детектив, где следователем является не персонаж, а сам читатель.
Как известно, детектив - один из любимейших жанров современной литературы, начиная с «Имени Розы»*.
*первый и самый знаменитый роман Умберто Эко
7.
Китч («безвскусица, дешевка») - это род имитации в массовой культуре, связанный с повторяемостью шаблонов. Отражает дешевизну поточного производства.©
Китч изображает объекты или темы, которые считаются красивыми и экспрессивно заряженными. Все неприятные черты реальности устраняются. Предмет легко идентифицируется (например, "грудастая блондинка в мерседесе"), что вызывает готовый эмоциональный отклик, иначе называемый "радостью узнавания". Но есть проблема.
Китч как ничто иное любит «дорого, богато», склоняясь к преувеличениям, значительности и пафосу (все эти категории на деле мнимые, потому что форма представляет из себя серийный шаблон). Обитый винным бархатом диван-рококо в хрущевке - это китч. Нефритовый унитаз - это китч. Семь позолоченных мадонн вереницей (модификация слоников) - это китч. И, понимаете, император Тасянь-цзюнь на троне в старой разгромленной школе - это тоже китч.
Суровый учитель в брачных одеждах - это китч. Суровый учитель в брачных одеждах в гробу - китч вдвойне.
Кровь и пот на шкурах животных, которыми застелена постель. Сами все уже видите.
Мост из утрамбованных человеческих тел.
Алый шелк, афродизиак, слезы и подсвечник. Пусть не читавшие узнают правду не от меня.
Китч напыщен, ярок, избыточно мелодраматичен или сентиментален, приторен, эпатажен. Он унифицирует и в некотором роде «завершает» чистую форму.
А теперь самое важное: основу китча составляют простые, базовые, но никогда не подводящие эмоции: эротика, боль и ужас.
* * *
В Эрхе полно преувеличений, которые имеют как исторические языковые корни (шаг в десять тысяч ли; сотни вражеских городов; тысячи лет духовного совершенствования), так и современные, масс-медийные.
Например, такова нереальная внешность главных героев: глаза с фиолетовым отливом, выдающийся рост, гигантский член, повышенная стройность, нефритовая кожа, строгие и одухотворенные черты лица, прекрасные глаза феникса, «красота, от которой ломит кости».
Серьезно наделять героев такими параметрами невозможно, потому что это мэри-сью.
То есть перед нами пародия на героев самиздата (дамский роман) или компьютерной игры, а в азиатском регионе наверняка еще и на яойную мангу. Однако такие пародии уже есть, причем давно, и не одна, например - «Система *спаси-себя-сам* для главного злодея» Мосян Тунсю. Там все ровно то же самое: и демонический отблеск в глазах, и убийственная красота, и стати, и яростный темперамент главного героя, и хрупкость его жертвы. И даже основной конфликт тот же самый: ученик - учитель (могучий ученик ненавидит и хочет замучить утонченного учителя).
Но Мосян Тунсю последовательно иронична, а Эрха - нет. В лучших традициях китча она усиливает и наполняет значительностью все штампы, завершает утрирование. Если раньше гротескный фаллический Герой просто имел все, что движется, то теперь он способен убить членом. Поэтому там, где прежде пародийный мачо мог овладеть врагом и восторжествовать над ним - в Эрхе он доводит этим поверженного врага до смерти.
Если в прежних историях глупый герой на сотне страниц не мог понять, в кого он на деле влюблен - и было смешно, то в Эрхе герой в течение двух жизней вытесняет это знание - и больше уже не смешно, а страшно и горько.
Если раньше холодный и возвышенный персонаж был деревянным, потому что таков стереотип (он гордец), то в Эрхе он деревянный онтологически (выпилен из дерева).
Если в традиционной восточной масс-культуре безответно влюбленных сражает Цветочная Болезнь (ханахаки), после чего больной кашляет цветами, пока не превратится в клумбу - в Эрхе Цветочная Болезнь заставляет любить лишь одного человека, в остальном превращая носителя в сухую, злую пустыню. Это такие Цветы Зла, которые не снились ни одному Бодлеру.
Если прежде герою для расплаты за зло хватало глубокого раскаяния и прощения со стороны потерпевших (и их любви к исправленному злодею) - то Эрхе этого недостаточно. Герой должен умереть, как и те, кого он погубил, зуб за зуб. Если он нагрешил в двух жизнях - он умрет в обеих. Простившие и отчаянно любящие могут спасать его, рвать жилы, останавливать колеса судьбы, умываться слезами - это бесполезно, машина запущена.
...вы же уже забыли немного про фиолетовые глаза и выдающиеся качества, правда?..
Вот так и в Эрхе. Довольно быстро ее фокус смещается, и роман со всей своей фантастичностью откатывается в серьезный сегмент.
То есть мы снова читаем отчаянную трагедию, полную жизненного реализма. Пока не доходим до очередного сюжетного штампа (от которого неясно, чего ждать).
Текст постоянно меняет палитру, словно не в силах выбрать что-то одно. Комедия на глазах становится катастрофой, потом эротическим чтивом, потом религиозной драмой, потом красочным боевиком, потом меланхоличной акварелью, и так по кругу. Эрха эклектична. Это сборный конструктор из того, что уже было создано в культуре и масс-медиа раньше.
Вопрос лишь в том, как это скомпилировано.
...Судя по тому, сколько новых смыслов оказалось подсвечено - это сделано на отлично.
Все вышесказанное позволяет довольно точно отнести Эрху к постмодернистскому роману.
8.
Роман как игра
Самый чистый представитель постмодернистского романа из последних китайских хитов - это, конечно, «Система *спаси-себя-сам* для главного злодея» Мосян Тунсю.
Перед нами роман-компьютерная симуляция, резвящийся на разоблачении штампов, подсмеивающийся над каждым героем, легкий и игривый (но ровно до того момента, пока автор вдруг не решает серьезно заняться любовью и сюжетом, т.е. до второй своей половины). Он несет в себе главные черты постмодернизма:
• стирание грани между читателем и героем (читатель и становится героем романа);
• пародийность; заигрывание с известными образцами жанра; «старая сказка на новый лад»;
• занимательность, легкость для чтения;
• высокая роль случайности в развитии сюжета;
• интерактивность; роман вбирает в себя признаки компьютерной игры (чаще всего проявляется в наличии нескольких финалов).
• интертекстуальность (обилие скрытых цитат из других произведений того же типа, т.е. китайское фэнтази и гаремник; ссылки на сетевые полемики, писательские форумы и т.д. - одним словом, апелляция к масс-культуре);
• восприятие мира как текста, причем разворачивание этого текста важнее его содержания;
• трансгедерность и толерантрость; размытие привычных гендерных ролей;
• юмор (местами черный).
На первый взгляд, Эрха не такова.
Тут стоит вспомнить, что в эпоху постмодернизма очень трудно в принципе написать роман не постмодернистского типа. Просто одни тексты будут стилизованы под такие же романы постмодерна, а другие - под любой другой род литературы (и носить «маску»). Стилизация же неизменна. Именно эта стилизация - которую принято называть пастиш - и есть основной постмодернистский прием.
Пастиш (от итал. pasticcio: паштет) - это подделка или подражание. Он подразумевает вторичное художественное произведение, имитирующее жанр или известный образец искусства. В отличие от плагиата, пастиш «передразнивает» прототип. Это сознательно деформированная копия, делающая акцент на тех или иных чертах оригинала. Пастиш ироничен по определению, но его ирония доступна лишь знатокам первоисточников (у одного «паштетного» контента их может быть несколько).
Как нетрудно догадаться, пиком достижений в пастише является фанфик.
Это правда. Энциклопедии уже не стесняются говорить о фанфикшне как о знаковом явлении постмодерна. Разговоры о «вторичности, которая не является настоящей литературой» закончены. Потому что в мире, где уже все написано, сказано, а местами и прочитано - то есть в эпоху перепроизводства - интерес представляет только интерпретация и сэмплирование.
...Об этом и пойдет речь дальше.
9.
- На сегодня дров достаточно, учите матчасть!©
Название «Хаски и его учитель Белый кот» вызывает программное недоумение. Ребятам о зверятах - не самый популярный формат.
Обложка китайского интернет-издания окончательно отправляет пользователя к дошкольной литературе. На минималистском белом фоне симпатичная, немного хмурая собачья морда. Веселую добрую книжку про пса и кота написал автор под псевдонимом «Мясной пирожок не ест мяса».
Но, с другой стороны, какую еще обложку предпослать книге с таким названием?..
...Так что китайские издатели, опубликовавшие роман, полностью отказались от такого оформления, чтобы не развращать детей. Изменили и название, и обложку, и имя автора, наверное, тоже. На некоторых уровнях постмодерн хоть и продолжает веселить, но граничит с халатностью!
* * *
Наверное, не нужно подробно останавливаться на том, как Эрха «подражает» контенту о летающих даосах, о духовных высокогорных школах, боевых практиках, первых и последних учениках, белых учителях и битвах с демонами. Ясно, что у книги есть изначальный образец или образцы, потому что «Система» Мосян написана об этом же, и тоже явно не самостоятельна.
Способность текстов ссылаться друг на друга с помощью скрытых цитат и реминисценций («воспоминаний» о раннее известных образцах) называется интертекстуальностью*.
*формирование смысла текста другим текстом
В этом плане показательно, как описанная в романе школа пика Сышен воспроизводит в названиях строений, павильонов и мостов ландшафт китайского Ада. Это не прихоть: пик Сышен в романе находится в провинции Сычуань (острая кухня Сычуани, полная красного перца, постоянно появляется на страницах Эрхи). Именно в Сычуани, по народным верованиям, находится вход в китайский ад - Диюй.
Поэтому на пике Сышен есть и собственная столовая Мэнпо (богиня забывчивости, подающая «суп забвения»), и мост Найхэ («карающий мост», который также переводят как «мост превозмогания» и «мост беспомощности»), и зал Яньло (владыки ада), и тренировочная арена Даошань Хохай («гора мечей и море огня» - круги мучений в Преисподней), и пагода Тунтянь («достигнуть Неба», фактически «Достучаться до Небес»), и Ад Алого Лотоса (самый глубокий уровень ледяного ада), и многое другое. При этом сам автор называет такое положение вещей «образцом дурновкусия». Ведь нищая школа пика Сышен, расположенная в самом низу Заклинательского мира, занимает последнюю строчку в рейтингах.
Это кажется забавой, заигрыванием с фольклором - однако давайте посмотрим, как каждое из данных названий раскрывается по мере развития романа.
Именно в столовой богини забвения Мэнпо душа Чу Ваньнина, забывшая себя, лепит и лепит пельмешки для ученика. И Мо Жань, никогда не знавший об этом (словно он изначально все забыл, был введен в заблуждение), никак не может напомнить учителю о себе, «разбудить» его, не может показать раскаяния. Чу Ваньнин принимает его за кого-то другого.
Именно на мосту превозмогания Найхэ случаются несколько знаковых встреч. Здесь Чу Ваньнин впервые закрывает зонтом маленького Ши Мэя, который несет свои книжки сквозь ветер и дождь. Из-за этой встречи он возьмет Ши Мэя в ученики. Здесь Чу Ваньнин, скрывая боль от ран, моет опоры моста и раскрывает над учениками хайтановый барьер, пока те думают, что их прикрыл от непогоды один из более сговорчивых старейшин. Здесь Мо Жань сбрасывает Чу Ваньнину свой алый зонт, преодолевая недоговоренность. Здесь полный обиды и ненависти Мо Жань проходит мимо Чу Ваньнина, который не умеет налаживать отношения с людьми, зато умеет превозмогать.
И неудивительно, что именно яблоня перед небесной пагодой Тунтянь оказывается тем местом, где Мо Жань впервые встречает учителя и словно «достигнет неба». И тем местом, где сам он в конце первой жизни ложится в могилу.
Когда Мо Жань становится «Императором даосского мира» («Император, Наступивший на Бессмертных»; Тасянь-цзюнь), он переименовывает объекты пика Сышен под «имперский вкус» и подражает правителям Поднебесной и в быту, и в одежде. В его владениях теперь идет псевдоисторическая драма с евнухами, наложницами, ревнивой опасной женой, водяной тюрьмой, пирами, насилием за закрытыми дверьми, «приказами этого достопочтенного» и прочими атрибутами жанра.
И только Ад Алого Лотоса остается прежним. И название этого павильона, и назначение не претерпевают изменений.
Именно в Аду Алого Лотоса оказывается заключен Чу Ваньнин во время плена у императора Тасянь-цзюня, и эти восемь лет станут адом не только для него, но и для его пленителя. В этих алых лотосах будет лежать мертвое тело учителя, в то время как могила Чу Ваньнина под яблоней примет лишь его одежды.
* * *
Много заигрываний, скрытых цитат и отсылок мы увидим в Эрхе, если привлечем мифологию. Помимо «сычуаньского ада» тут стоит упомянуть гору Куньлунь, которая в Эрхе является даосской школой Верхнего царства, где обитает персонаж Мэй Ханьсюэ. Куньлунь в китайской мифологии - аналог «мировой горы» («мировой оси»), которая соединяет землю и небо и является входом на Небеса. Куньлунь считается нижней границей небесных владений, поэтому в мифах на ее вершине находится Столица, а в Столице - Дворец. В романе это дворец Тасюэ («Попирающий снег» или дворец Ступающих по снегу. Иероглиф «та» в этом названии тот же, что и в имени Тасянь-цзюня).
Еще интересен пронизывающий Эрху мотив заштопанного Нюйвой небосвода (а именно это и делает Чу Ваньнин, закрывая Разлом в небесах). Особенно точна эта аллюзия в конце романа, где наблюдаются одновременно и пламя и потоп, «огонь и вода изливаются из небесных дыр». Как известно, чтобы укрепить небо, Нюйва убила гигантскую черепаху, отрубила у нее четыре ноги и поставила их в качестве подпорок, державших небосвод. «Формация Духа Черной Черепахи», к которой в финальных главах прибегают заклинатели, чтобы справиться с Потопом - отсылка к этому эпизоду.
Нюйва по одной из версий считается не только спасительницей людей, но и древним духом тыквы-горлянки. Нельзя не вспомнить эти тыквы - Пьяную и Распутную - на страницах Эрхи, причем с ними обеими справился Чу Ваньнин.
Нюйва как богиня обычно стоит в паре с Фуси (этот персонаж мифологии упоминается на страницах Эрхи вместе с Гоученем и Шеньнуном). Их тела на изображениях сплетены, как змеи, что символизирует супружескую близость. Согласно мифам, соединение спасшихся от всемирного потопа Фуси и Нюйвы в супружескую пару произошло для возрождения погибшего при катастрофе человечества.
Фуси - легендарный первый император Китая, он почитается как божество Востока и правит под покровительством стихии дерева. У Мо Жаня, как и у Чу Ваньнина, древесная стихия ци. Но один факт куда сильнее роднит Фуси с Мо Жанем.
Однажды в волшебный сад императора Фуси забрела дева, и Фуси передал ей цинь, чтобы гостья его развлекла. Дева заиграла с великим искусством, которое было самому Фуси недоступно, а ее песня оказалась такой печальной, что у него из глаз хлынули слезы. Поэтому Фуси попросил деву вернуть ему инструмент, но она за игрой не расслышала, а слезы Фуси все текли и текли. Тогда он вырвал у девы цинь и разломал его на части.
Историю с гуцинем и Чу Фэй нельзя забыть, так что комментарии излишни.
Еще одной аллюзией на Чу Ваньнина является Гоу-ман.
Гоу-ман (изогнутый и острый) - в древнекитайской мифологии помощник Фуси. По различным источникам Гоу-ман - дух дерева и стихии дерева в белой одежде. Он восседает на двух драконах (у Чу Ваньнина, как известно, был золотой дракон для полетов и помощи). В ведении Гоу-мана находятся молодые изогнутые деревья с острыми листьями (почками, побегами), и ему подвластна весна. Он держит в руках циркуль, поскольку Гоу-ман так же покровитель изобретений (вспомним инженерные способности Чу Ваньнина).
Еще по одной версии Гоу-ман - это бог-повелитель жизни. В последней главе этой статьи Чу Ваньнин как создатель жизни будет рассмотрен более подробно.
В романе Чу Ваньнин ведет свое происходение от Шенму - священного божественного дерева, в котором рождается собственный дух.
Шенму в романе - дар бога растительности Шеньнуна, также называемого Янь-ди, «огненным императором». Чу Ваньнин, связанный с Шеньнуном, говорит: «Тело - это пламя» (последний иероглиф этой китайской фразы означает также силу духа, величие. Общий смысл - гореть для других людей.). Занятно, что у Шэньнуна была огненная плеть, которой он стегал стебли трав, определяя их свойства (допрашивал траву).
И, кончено, запах цветущего дерева - красной дикой яблони, хайтана - завершает картину.
Чу Ваньнин пахнет яблоней. Это дерево вечной молодости, брака, блаженства, обмана и смерти. И бессмертия. А также греха и плотского влечения.
* * *
Еще больше в Эрхе истории культуры. Но в целом и без того виден принцип многоуровневой организации текста (одна из фишек постмодерна). Такой текст рассчитан и на элитарное прочтение, и на бытовое, и на полностью испорченное интересом к рейтингу, так что способен накрыть самую массовую аудиторию.
Например, один из ярких сюжетных поворотов в Эрхе содержит исторический паттерн. Военачальник, осадивший город, клянется пощадить его жителей, если вражеский Генерал сдастся в плен и станет там рабом победителя (конечно, не для работы; это действие означает, что проигравший теряет все человеческие качества, и победителя никто не осудит за любые действия в адрес обесчещенного побежденного). Сдача происходит на виду двух армий, Генерал должен встать на колени и испросить себе прощения за дерзость. После этого он лишается всех прав. Этот сюжет присутствует в «Путешествии Чангэ» (манга Ся Да и одноименная дорама).
Мы видим этот мотив, когда Чу Ваньнин подобным же образом сдается в плен, чтобы победитель пощадил его ученика Сюэ Мэна. Этот плен оборачивается фактическим рабством на долгие годы.
* * *
Еще из любопытного стоит остановиться на знаменитом китайском яде Гу. Это основное оружие ордена Гуюэ.
Гу - реальный, исторически закрепленный в китайском универсуме яд. Он встречается во многих источниках, в китайской википедии ему посвящена большая статья. Заражение происходит при помощи ядовитых личинок, которые поселяются в организме жертвы и делают, что приказано. Так что помимо прочего яд Гу способен сделать отравленного послушной игрушкой отравителя (империо!)
Яд Гу добывался из нескольких ядовитых тварей, собранных в один горшок и искусавших там друг друга насмерть до последнего выжившего (чаще всего использовались змеи, скорпионы, пауки, жабы, сороконожки). Тварь, что одолела всех остальных, считалась «накопившей огромную духовную силу». Вероятно, это должно что-то разъяснить нам в даосской духовности, но делать выводы не хочется.
Иероглиф «гу» переводится следующим образом:
• ядовитая тварь, ядовитый паразит
• отрава;
• мстительная душа;
• злые чары, колдовство; колдовской заговор;
• обольстительная сила, развращающее влияние
В целом именно так действуют все яды Хуа Бинаня, начиная с ядовитых личинок, вживленных в тела заклинателей при штурме драконьей горы, и заканчивая известным цветком.
* * *
Тема, которую никак нельзя обойти - Учитель и Три его ученика.
У Чу Ваньнина было три ученика. Ровно столько же их в конфуцианской притче «Ответ мудреца». Три ученика Конфуция - Гун, Ли и Чжан - казались хороши каждый на свой лад. Гун был умен, но ленив. Лу храбр, но неблагоразумен. Чжан трудолюбив, но завистлив (каждый может сам проассоциировать их с Мо Жанем, Ши Мэем и Сюэ Мэном. Или не делать этого). Конфуций сказал: «Гун не знает, что ум не приносит счастья ленивцу. Лу не знает, что храбрость без осторожности ведет к гибели. Чжан не знает, что радость не живет вместе с завистью. И пока они не постигнут эти истины, я буду их учителем, а они - моими послушными учениками».
Эта же комбинация Учитель и Три его ученика встречается в японской притче о границах мышления (внутренний мир каждого ученика был равен тому занятию, которому он себя посвятил).
Они же находятся в эзотерических напутствиях (три ученика спорят, кто лучше понимает Учителя; три ученика, подобно «американцу, французу и русскому», иллюстрируют определенные постулаты).
В суфийских наставлениях три ученика понимают природу своего Учителя в конце жизни (встреча с самим собой).
Дзэнская притча говорит о трех видах учеников - одни передают Дзэн другим; другие поддерживают храмы и святыни; а третьи - вешалки для одежды. Так говорил суровый учитель Текисуна, который кроме прочего бил учеников. Ученик Текисуны не ушел от наставника, хотя многие не выдержали. И в конце жизни сказал: «Плохой ученик использует влияние учителя. Средний ученик восхищается добротой учителя. Хороший ученик растёт сильным под давлением дисциплины учителя».
Даже в «Началах» Евклида есть притча о трех учениках - Архелае (искал в учении Евклида богатство), Архилохе (искал в учении Евклида славу) и Архимеде (хотел доказать теорему Евклида, молодец).
...Это было долгое вступление, чтобы не говорить об Учителе и Трех Учениках в Гефсиманском саду.
* * *
Про духовное оружие Чу Ваньнина есть отдельный текст (тык!) Это три поэмы знаменитого китайского литератора Цюй Юаня.
...Осталось упомянуть среди персонажей романа Джека Ма (Ма Юнь), основателя компании Taobao. Это хитрый и трусоватый предприниматель-даос, который впаривает прочим заклинателям свои товары при подъеме на опасную гору.
Эта глава будет не полной без рассмотрения символики алого лотоса. Павильон, в котором обитает Чу Ваньнин, стоит над водой, где цветут алые лотосы, а Адом Алого Лотоса его прозвали ученики.
Алый лотос - крайне многозначный символ. Он связан с изначальной природой и чистотой сердца. Именно алый лотос является современной эмблемой Индии* (все сноски под астериском см. в комментариях под главой), и именно из Индии лотос пришел в буддизм. «Изначальная природа» тут очень важна: согласно шастрам, она совершенно чиста, безгрешна, прекрасна, непобедима; богиней Природы является супруга Шивы Дурга («труднодостижимая», «непобедимая» - как и тот учитель, которого так тяжко добивался Мо Жань).
Дургу/Шакти часто изображают в красном лотосе с алыми же лотосами в руках (более «лотосовая богиня» Лакшми изображается с розовыми цветами). В алом лотосе изображают и Шиву. Алый цвет тут является цветом действия, реализованной силы духа, а также совершенной искренности.
Красный лотос символизирует сердечные порывы, сопереживание, милосердие, страдание и мученичество, страсть, красоту чувств и все другие свойства сердца. Рядом с ним расцветает любовь, раскрывается способность к сопереживанию. Но одновременно в нем заключена и вторая сторона любви - необузданная страсть, недосягаемые мечты и тайные желания. В кашмирском шиваизме и тантризме эти стороны жизни олицетворяют гневные Дакини* из свиты Кали.
*Дакини тоже изображаются в красных лотосах. Это божества тайных учений и практик, дающие женщинам полноту удовлетворения, а мужчинам просветление через трудный секс. Тибетская Дакини - Курукулла (красная Тара) - в некоторых местностях почитается как богиня любви и сексуальности (в традиции Ваджраяны речь идёт об укрощении страстей, об умении управлять ими).
Вообще в восточной культуре лотос символизирует духовность. Тату с алым лотосом можно было встретить раньше у монахов, принявших обет.
В индуистской традиции место, в котором цветет лотос (обычно в темных и грязных водах), представляет собой мудрого, отрешенного и духовно просвещенного человека, который выполняет свой долг без каких-либо материальных или эмоциональных выгод (шицзунь!) Бутон лотоса сравнивается с молчаливым сердцем или душой, которая обладает способностью расцветать или пробуждаться к божественной истине.
Согласно индийской мифологии, все настоящее живет в лучах «Огненного Солнца», и лотос изначально был символом солнца (как в других культурах - подсолнух). Кроме лучистой формы, этот цветок имеет способность к смерти-возрождению: на ночь он уходит под воду, а утром снова расцветает и цветет весь день (герои Эрхи тоже умирают и возрождаются). Это - божественная способность, и именно цветущий пунцовый «огненный лотос» выступает троном для Будды Шакьмуни.
В буддийской традиции лотос, который поднимается над мутной водой, представляет собой процесс вознесения над всеми желаниями и привязанностями. Это буддийский ключ к просветлению. Несмотря на то, что цветок коренится в грязи, он растет вверх в направлении света. По пути роста он проходит три этапа: невежество (корни в илистой земле), преодоление невежества (стебель в воде) и обретенное понимание, мудрость (солнечная поверхность).
Несколько сцен с участием Чу Ваньнина в Эрхе происходят в воде, и каждая из них растворяет омрачения ума: финальное погружение с Тасянь-цзюнем, где ученик спас тонущего Чу Ваньнина, хотя до этого Чу Ваньнин дважды предпринял попытки убить ученика. Сцены на дне озера, где невежество Мо Жаня подверглось серьезному испытанию - в эпизоде со шкатулкой, которую может открыть только любимый человек, и в сцене морока, когда Мо Жань обнаружил рядом с собой завернутого в лисьи шкуры учителя (хотя был влюблен в другого человека).
Традиционная китайская философия представляла Сознание в образе зеркальной поверхности воды, которая способна на правильное отражение предметов лишь в состоянии покоя. Этой метафорой пользовались и даосы, и конфуцианцы. В даосском каноне «Чжуан-цзы» (IV-III вв до н.э.) утверждается, что «сердце мудрого человека, пребывая в покое, является зеркалом неба, земли и всей тьмы вещей». В синхронном ему конфуцианском трактате «Сюнь-цзы» проведено сравнение человеческого сердца с ёмкостью, наполненной водой, которая «должна быть в покое, дабы исключить химеры и иллюзии, вносящие хаос в сознание».
Водная поверхность сердца не могла миновать заселения лотосами, которые в поэтическом смысле произрастают в сердце от его корней и цветут на поверхности.
Согласно одному из трактатов, мы не можем смотреть в лицо собственным чувствам, но наше сердце по форме похоже на цветок лотоса. Его цветение способно просветить, избавить от самообмана, так как лотос сохраняет свой аромат, не испачкавшись грязью (знаменитая тема святости, которую не пятнает мир, где та коренится), т.е. зоркость сердце превышает зоркость ума, подверженного ложным суждениям. Сердце изначально видит истину, и оно сохранит себя, если в нем расцветет лотос (а не черный цветок восьми страданий).
Лотос обладает способностью очищать свое окружение, поэтому все части этого цветка издавна использовались в медицине. Это удивительный парафраз с христианской мудростью: «спасись сам - и рядом с тобой спасутся тысячи». Нельзя остаться нравственным, играя в грязную игру (как Ши Мэй). Только воистину чистый человек обладает способностью очистить и спасти души всех, кто к нему прикоснулся.
Это о Чу Ваньнине.
Алый лотос как символ высшей чистоты соответствует Авалокитешваре («держатель лотоса» и бодхисаттва великого сострадания)*.
*В махаянском буддизме бодхисаттвой называют просветлённого, отказавшегося уходить в нирвану с целью спасения всех живых существ.
Авалокитешвара является эманацией будды Амитабхи. Это «красный будда» Западной части света, поэтому алый цвет кроме любви символизирует закатное солнце (Чу Ваньнин родился на закате, и само его имя содержит семантику вечера).
Будда Амитабха связан с языками огня (тело - это пламя!), витальными жидкостями, вечерними сумерками, цветущей природой, летом (день рожденья Чу Ваньнина 9 августа) и преобразованием страсти в осознанность. Мало что на самом деле лучше характеризует Чу Ваньнина. Этот персонаж любит с широко раскрытыми глазами, принимая окружающий мир таким, каков он есть.
Предания гласят, что Амитабха был когда-то царём, который, познакомившись с буддийским учением, отрёкся от трона, стал монахом. Он решил стать Буддой и обрести Землю бесконечной радости, в которой все, кто помнит о нем, смогут возродиться в будущей жизни. Для этого Амитабха дал сорок восемь обетов, где помимо прочего обещал не достигать конечного просветления (то есть ухода из мира живых) до тех пор, пока не поможет всем разумным существам.
Это реминисценция жизни первого из Будд - непальского царевича Сиддхартхи Гаутамы. Более того - история Чу Ваньнина является такой реминисценцией.
Будда Гаутама родился под деревом (наверное, надо прекратить постоянно ссылаться на эти деревья!) и нес в теле следы великого воина-правителя либо великого мудреца, так что сразу было видно: родилось что-то необыкновенное. В Эрхе тело Чу Ваньнина в момент «рождения» источает слепящий золотой свет.
Как и Будда Гаутама, Чу Ваньнин воспитывался за высокими стенами в символическом заточении, в элитном обществе «просвещенных людей» (которые ему врали), и не знал жизни. Когда он впервые столкнулся с болью, нищетой, голодом и хрупкостью человеческий жизни в лице грязного полумертвого мальчика - он покинул пределы обители, чтобы помогать людям. Как и Будда, он ушел не сразу, а со второй попытки - и навсегда. И ровно так же ему было непросто покинуть «отца» и дом, с которыми его связывал долг. Будду держали обязательства его положения. Чу Ваньнина тоже держали обязательства, и ему, как и Будде, пришлось отвергнуть духовные установки своего «отца», шире - духовные установки своей социальной страты. По иронии, они были буддийскими.
Как и Будда, он провел жизнь в поисках истины, служении людям, странствиях, медитации и страдании, ни разу не испытав желания вернуться домой. Его домом в конце концов стал весь мир.
Примечания
Современная эмблема Индии - https://ibb.co/jZFyxzX
Дурга, Шакти, Дэви, Кали - супруга Шивы:Кали - https://ibb.co/k6tjJSk
- https://ibb.co/mCXvPW1
- https://ibb.co/C6xVbKj
- https://ibb.co/2vbXhRB
Махакали ("великое время") - https://ibb.co/7X29mzv
Шива - https://ibb.co/jZmc3gq
Совместная форма Шивы и Вишну - https://ibb.co/M9wFKcf
Дакини - https://ibb.co/nRm0Pww
Дакини-шакти - https://ibb.co/s3Gh4bF
Дакини-Курукулла - https://ibb.co/FsRKBvM
Будда Шакьямуни (Сиддхартха Гаутама) - https://ibb.co/zxgbb09
10.
- Сохраняйся, дура, сохраняйся!!!
Принцип интерактивности, сходство с компьютерной игрой имеет прямое отношение к Эрхе, если вспомнить, как главный герой Мо Жань входит в действие.
Закончив «первую жизнь» неудачно (версию 0.5 в терминологии автора), он начинает «игру» с начала, возродившись в возрасте 16 лет (версия 1.0). Как у любого игрока, его память и знания полностью сохранены, только тело персонажа помолодело и скиллов поубавилось. Эта вторая жизнь нужна, чтобы осмыслить ошибки первой и предотвратить самую большую потерю - смерть любимого человека. Ну и просто пожить в свое удовольствие, ведь игра (то есть жизнь) прекрасна сама по себе.
Читатель не знает подробностей первой жизни героя, так что вместе с ним строит догадки, узнает кошмарные подробности прошлого и, главное, находит ошибочные данные (прежние неверные интерпретации). Герой анализирует свою судьбу, полагая, что вокруг него нулевые персонажи, ко многим из которых он в принципе относится как к симулякрам. Каково же удивление и ужас, когда и героя, и читателя посещает догадка: кто-то из прежних героев тоже «сохранился» и затаился (как и сам герой), и теперь снова все испортит - причем испортит улучшенным образом.
Кстати, вся странная и необъяснимая магия из начала этой статьи имеет разумное объяснение, если считать ее переводом IT-технологий на язык «фэнтази». Эти огромные экраны, на которые выводится информация о грязном прошлом ордена Жуфэн, скандальные факты о болезни его главы - типичный пример разоблачений в информационную эпоху. Особенно показательна флэшка с порно-роликом, где коррумпированные главы двух контор делят в постели будущие доходы.
Иллюзорные миры-симуляции как игровые уровни. Пройди все, собери информацию и обилки, прокачайся, сохранись.
Встреча со своей «мертвой» прежней копией, незаконно угнанной другим геймером. Много сил и средств ушло на апгрейд убитого персонажа. Теперь копия пытается захватить оригинал.
Ядовитые черви Хуа Бинаня как типичный Троян. Можно и вылечиться от вируса. Но если не успеешь - он грохнет всю систему.
Переформатирование мозгов в пещере с курильницей. Умный геймер Чу Ваньнин пофиксил исходный код, приписал кусок к базовой версии. И теперь память версий 0.5 возвращается версиям 1.0.
Многие читатели Эрхи удивлялись - а как это тихий Ши Мэй умудрился учиться сразу в двух местах, параллельно, и никто его не раскрыл?.. Как у него времени хватило на все отлучки, ведь не ближний свет между Школами - пиком Сышен и орденом Гуюэ... Очень просто, любезный читатель. В виртуальном пространстве расстояния нет, можно еще в пяти местах числиться активным юзером.
А еще там можно изменить IP-адрес и аватарку. Если зайти с другого устройства. И никто тебя не узнает. Смекаете?..
11.
Постмодернизм возник в пику модерну, при этом вобрав все его черты почти без изменений.
Например, модерн выбирал реалистичные, но нереальные сюжеты (самый узнаваемый пример - М.Булгаков). Провозглашал субъективность авторского взгляда. Использовал традиционные образы мифологии. Придумал обрывочное, нелинейное повествование и игры со временем. Утвердил значимость детали и подтекста.
На деле интерес к «модернизму», то есть обновлению, возникает в начале каждого столетия, в начале века - и так было еще до того, как принципы модерна были сформулированы, до появления самого этого слова*.
*см. расцвет романтизма (культура бунта против обыденности), в начале 19 в.
Такому «обновлению» свойствен поворот от официозных, «достойных» форм и тем - к личным, более экспрессивным и чувственным; от того, что насаждается государством - к одобряемому узкой элитой, вплоть до манерного и вызывающего (Обри Бёрдслей), часто с галлюцинаторным эффектом. И романтики и модернисты вполне серьезны во всем, что показывают, а в основном это внутренний мир автора или его героев. Даже их сатиричная насмешка не очень весела.
Подчас модернизм грешит «красивостью» (романтики тоже ей грешили), но это лишь подчеркивает главное: мироощущение модернистов трагично. Связано это с тем, что мир полон эгоистами и дельцами, красота не вечна, жизнь не справедлива, любовь - обман или бесконечная гонка без ответа, человек в целом одинок и брошен, достигнуть понимания невозможно, в общем: «Какое может быть дело до моей души постороннему человеку?». Может быть, кто-то будет смеяться над всем этим или говорить, что Победы на Рынке или Национальная Идея важней. Но Кафка, Гессе или Ахматова так не скажут.
Загадка Эрхи, написанной в начале 21 в., в том, что она взяла от модерна куда больше, чем может показаться при чтении этой статьи. Конечно, она вполне всеядна, иронична и полна стандартных сюжетных ходов (вроде того, где добродетельный человек при гостях прячет любовника под одеялом; кто-то в тумане поцеловал не того; раздетые герои встретились в купальне и смутились; загадка зла и забвения в том, что герой отравлен; месть как движок сюжета и т.д.), но ни легким, ни пародийным это чтение не является.
Эрха страстна, подлинна, фактурна, развернута к реальной почве, как та уборка урожая, что описана в ее центральных главах. Народная страда заканчивается праздником у костра, а праздник у костра - признанием. Однако душевная боль, которую постоянно испытывают герои романа, от этого праздника делается лишь более острой. Один искренний, пронзительный момент не рассеет вечную тревогу.
Не снизит страх столкновения с действительностью.
Оба главных персонажа романа находятся в постоянном, непрерываемом кризисе. Это два различных кризиса, а не один общий. Хотя причина у него действительно одна. Разделенность каждой личности на две части: человека высокой духовной морали и животного с низменным инстинктом.
Это - ярчайшее наследие модерна, причем в случае Эрхи тоже преувеличенное. Ведь «животное» в Мо Жане - не безобидный брехливый пес-хаски, а настоящий Зверь, насильник и жестокий убийца. Это патологическое наследие его «первой жизни». Но чем дальше, чем больше Мо Жань понимает: он способен сдерживать своего зверя, но полностью уничтожить его не может ничто. Даже став «бессмертным Мастером» Мо-цзунши, сделав свою жизнь почтительной и аскетичной, он не в состоянии добиться гармонии с объектом своей любви. Ведь нет никакой надежды, что он будет принят таким, каков он есть - со всем своим прошлым.
Возвышенный белый учитель Чу Ваньнин отрицает свое человеческое тело с его голодом, болью, самыми базовыми потребностями. И когда оно начинает просыпаться - испытывает ужас. Потому что у этого пробуждения есть проблемная особенность: Чу Ваньнину снятся крайне откровенные, «животные» сны, где действует человек с лицом Мо Жаня, но явно не Мо Жань. Кто это? Откуда такая несправедливость? Есть ли у нее хоть какое-то объяснение?.. Возможно, учитель влюблен не в ученика, а в Того, из снов?..
Чего хочет от нас наше бессознательное?..
Если читатель, который дошел до этого места в статье, не читая Эрху, думает, что все легко разрешится и они поженятся - он ошибается.
Нет, впереди кровища, убийство, и еще одно, и очень трудный, фантастический синтез каждой из личностей.
Главной сферой интереса модернистов было изображение взаимоотношений сознательного и бессознательного в человеке, механизмов его восприятия, прихотливой работы памяти. Каким бы сильным или неординарным ни был человек - он остается жертвой непознаваемых враждебных сил, формирующих его судьбу.
Вот в этом и состоит основное содержание романа.
...А как же Теодицея, оправдания Бога как доброго и благого вселенского начала?.. Как же свет горний?.. Алые яблони?.. Уже ли все было зря?..
Это любезный читатель найдет внутри романа, если все же решится его прочесть.
ПРИЛОЖЕНИЕ
Общее в финалах
ЭРХИ И «МАСТЕРА И МАРГАРИТЫ»
В финале романа М.Булгакова «Мастер и Маргарита» подручный Воланда появляется в подвале, где обитают любовники, и предлагает хозяевам выпить вина. После этого герои умирают от отравления. И тут действие «раздваивается»: как выясняется, Мастера смерть настигает в клинике профессора Стравинского, а Маргариту - в её особняке. Для всего мира они отныне мертвы.
Однако души героев, что были заперты в подвале, продолжают двигаться к настоящему финалу.
Мастер и Маргарита вливаются в свиту Воланда. И Воланд - сочувствующий дьявол, который и велел ранее Азазелло «всё устроить» - предлагает им не рай, не ад, а нечто третье - призрачный мир личной иллюзии.
«- Что делать вам в подвальчике? Зачем? - продолжал Воланд убедительно и мягко, - о, трижды романтический мастер, неужто вы не хотите днем гулять со своею подругой под вишнями, которые начинают зацветать, а вечером слушать музыку Шуберта? Неужели ж вам не будет приятно писать при свечах гусиным пером? Неужели вы не хотите, подобно Фаусту, сидеть над ретортой в надежде, что вам удастся вылепить нового гомункула? Туда, туда. Там ждет уже вас дом и старый слуга, свечи уже горят, а скоро они потухнут, потому что вы немедленно встретите рассвет. По этой дороге, мастер, по этой. Прощайте! Мне пора.
[...] Мастер и Маргарита увидели обещанный рассвет. Он начинался тут же, непосредственно после полуночной луны. Мастер шел со своею подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик. Он пересек его. Ручей остался позади верных любовников, и они шли по песчаной дороге.
- Слушай беззвучие, - говорила Маргарита мастеру, и песок шуршал под ее босыми ногами, - слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, - тишиной. Смотри, вон впереди твой вечный дом, который тебе дали в награду. Я уже вижу венецианское окно и вьющийся виноград, он подымается к самой крыше. Вот твой дом, вот твой вечный дом. [...] А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я».
Эта булгаковская глава называется «Прощание и вечный приют»
Примерно такой «домик», где царит мирная тишина и сбылись все мечты, получают герои Эрхи. Там тоже цветут деревья (сливы), горит огонь в очаге, и Чу Ваньнин может заниматься любимым инженерным делом, лепя своих гомункулов - Ночных Стражей. Мо Жань тоже охраняет его сон. Есть даже собака, как у Понтия Пилата.
В этом доме просыпается от смерти Мо Жань, и сюда же на рассвете прибегает Чу Ваньнин, когда заканчиваются все прочие события романа. «Деревья еще не распустились, ветви были покрыты тонким слоем снега. Когда подул ветер, снег осыпался с них в лучах золотой зари».
Дьявол, который способен «всё устроить», помог и тут:
«Заснеженная долина была тихой и безмятежной, разноцветный свет струился в прозрачном воздухе. Казалось, между небом и землей остались только эти двое, и больше не было ничего. Лицо Мо Жаня все еще было бледным после тяжелой болезни.
Он смотрел, как из утреннего сияния к нему шел Чу Ваньнин. В его угольно-черных глазах постепенно появлялось выражение крайней нежности.
- Учитель...
Ветер утих. Между облаками пробивался утренний красный свет, заливая мир.
- Учитель, я видел дьявола. А потом у меня был интересный опыт, о котором я бы хотел рассказать тебе...
...Хаос апокалипсиса закончился. Спустя много лет на том месте, где капала кровь, может быть, распустятся цветы сливы».
Мы не можем сказать, что этот «вечный приют», где отныне обитают Чу Ваньнин и Мо Жань, совершенно призрачный - иначе хэппи-энд романа будет выглядеть обманом. Но он точно параллелен всей окрестной жизни, что идет своим чередом. Остальные герои Эрхи продолжают наращивать свои биографии - но биографии главных героев закончены. Окружающий мир считает их погибшими. Теперь они всего лишь наблюдают пестрое течение времени, изредка появляясь среди людей как ожившее видение. Видящие их либо не знают, кто это (сцена в таверне с ошибочным «героическим меню»), либо замечают лишь их силуэты над крышами.
Так происходит с учеником Чу Ваннина - Сюэ Мэном:
«Казалось, Сюэ Мэн оцепенел, пока держал вышитую шкатулку в руках. А потом он вдруг выпрыгнул из окна и бросился бежать через сад, крича:
- Учитель!
В пустом и одиноком заднем дворе Главы Ордена был слышен только свист ветра. Сюэ Мэн продолжал отчаянно кричать:
- Учитель! Мо Жань! Выходите!
Ночной бриз был прохладным и остужал влагу на его щеках, пока он слепо бежал через цветы. Ветви деревьев царапали его руки и рвали одежду.
- Вы оба! Выходите!
В конце концов, его голос сорвался на хрип. Здесь никого не было. Сюэ Мэн остановился, медленно опустился и, свернувшись калачиком на земле, прошептал:
- ... вернитесь...
Вдруг за шумом листьев он услышал мелодию. Сюэ Мэн вздрогнул и посмотрел в ту сторону, откуда она раздавалась. А потом увидел их, уже ушедших слишком далеко - на карнизе пагоды Тунтянь. У края величественной кровли высились фигуры двух людей, которые были так знакомы, что болела душа. Один из них сидел, другой стоял. Рукава сидящего развевались, божественное оружие Цзюгэ лежало у него на коленях. Второй был одет в облегающую одежду, держал в пальцах бамбуковый лист и наигрывал на нем.
Мелодичный звук циня эхом отдавался в лунном свете, устремляясь к бескрайнему небу. После того как песня закончилась, вспыхнул яркий золотой свет - Чу Ваньнин призвал Светоносного дракона. Двое мужчин сели на его спину и улетели прочь по ветру».
...Лунный луч, по которому уходит Понтий Пилат или герои Эрхи - неизменен.
_______________________________________________________
*Некоторый возврат к модерну после расцвета постмодерна называется метамодернизмом. Он наиболее известен нам по термину «новая искренность» (я чувствую - значит, я существую).
«Метамодернизм следует определить как переменчивое состояние между иронией и искренностью, наивностью и осведомлённостью, истиной и ее относительностью, оптимизмом и сомнениями; как пребывание в поисках множественности несоизмеримых и неуловимых горизонтов».
Люк Тёрнер «Манифест метамодерниста», 2011 г.
Примечания:
Признаки модернизма и постмодернизма в одной таблице. Читатель может сам посмотреть, сколько в Эрхе чего от первого и от второго:
12.
Тезис «мир как текст» актуален для Эрхи, если рассматривать полотно судьбы как контент, который надо правильно прочесть.
Главный герой Мо Жань проживает и перечитывает это полотно из обеих своих судеб. Как и положено постмодернизму, само развертывание этого полотна подчас интереснее и важнее его содержания.
Разумеется, у каждого из основных героев романа своя судьба-текст, и своя интерпретация текущей совместной действительности. Множественность толкований, заблуждения и разночтения порождают множественную реальность. Текст превращается в гипертекст.
В нем наше восприятие обречено постоянно менять ракурс, наблюдая мелькание стекла в калейдоскопе (и стекла, по которому ходит душа вовлеченного читателя).
...Это еще не принимая в расчет сюжетный разлом в пространстве-времени.
Да, в конце романа в пространстве возникает Дыра, и из нее лезут битые пиксели. На текущую реальность романа наслаивается прошлая версия 0.5, а на персонажей - их прежние (замороженные, не связанные с настоящим моментом) копии. Все удваивается.
Зачем мелочиться в принципах?.. Если показывать множественную реальность - то не скупясь.
Так что здесь подлинно, истинно, неподдельно? Та реальность, что была изначально, версия-прототип? Или версия, к которой мы уже привыкли, с чем срослись душой?..
То истощенное пространство, где ныне вершится судьба двух миров?..
Или то пространство, которое осталось более здоровым из-за исправленных ошибок?..
Готовы ли мы проститься с тем, что полюбили, ради сострадания к Другому?..
Реальность Ши Мэя, который жизнь положил на то, чтобы вернуть свой народ Домой - как Моисей - может нравиться или не нравиться. Но она есть, и она разительно отличается от «действительности» других персонажей.
С точки зрения главных героев, чья любовь никак не получалась из-за Ши Мэя, никакая народно-освободительная война не может оправдать уже пережитое, пошла она к черту, это помеха и просто Зло с большой буквы. Ей уже пожертвован целый мир, вот и второй в крови. Но с точки зрения Прекрасных Костяных Бабочек, которых заклинатели едят заживо и используют как родильные машины - чтобы усилить свою магию - какая-то пара заклинателей просто смешна. И целого мира мало для восстановления справедливости.
Даже более того: целого мира мало для выхода прочь из невыносимой среды. И Ши Мэй 0.5, который голыми руками раздвигает Врата и умирает, раздавленный ими - чтобы сотня натерпевшихся женщин вошла в них - герой.
Принять верность одной точки зрения - значит, похоронить действительность другой.
Тут заявляет о себе основной постмодернистский принцип: все, принимаемое за действительность, на самом деле лишь представление о ней, зависящее от точки зрения наблюдателя.
Нет никакой общей, безусловной Истины. Истинным является только то, что назначил себе таковым отдельный человек.
Так что единственное, что может и должен сделать читатель - найти собственную правду. Ему вдобавок ничего иного и не остается. Пока читатель будет искать свое понимание, он куда больше познает сам себя, чем события текста или авторскую позицию. В конечном итоге авторская позиция - это просто мнение другого человека.
К тому же Автор «умер».
Теперь любые трактовки текста, симпатии и антипатии имеют равные права на существование. Некоторые точки зрения могут оказаться куда интересней того, что представлял себе Автор.
Постмодернизм называет это «Рождением Читателя».
13.
Разбирая события романа, трудно увидеть весь его смысловой объем. Что-то оказывается лишним и не вписывается в стройную, наконец сложившуюся картину. Что-то остается без ответа - и неясно, небрежность ли это автора, недостатки перевода или мы просто до сих пор не все поняли.
Первый вопрос без ответа озвучила моя подруга. «Герои живут счастливо, уйдя от дел, - сказала она. - Но ведь вокруг осталось очень много миров, где все еще страдают Костяные Бабочки! Во множестве миров до сих пор творится зло! Как можно игнорировать это?»
То есть вопрос касается множественности миров и запретной техники Пространственно-Временного Разлома (далее ПВР).
В целом все так. Стоит только применить ПВР и попасть в параллельную вселенную - как там наверняка обнаружится некоторое дерьмо. Должен ли праведник, защитник людей, посвятить свою жизнь спасению всего мироздания?..
Как работает на деле этот ПВР?..
Мне кажется, суть ПВР в том, что он не прокладывает путь в уже наличные множественные миры (мы не знаем, сколько их и кто их создал, и зачем было так напрягаться). Мне кажется, ПВР создает новый мир каждый раз, как только эту технику применяют. Это похоже на вирусную программу, которая копирует все данные и создает копию, совершенно идентичную оригиналу до того момента, с которого «копия» начинает самостоятельную жизнь. Ведь разлом не только «пространственный», но и «временной». То есть он создается ради вмешательства в прошлое.
Чу Ваньнин 0.5 раскрыл его первым, вернувшись в юность Мо Жаня (немного промазал, но в целом эксперимент удался). Он встретил его в борделе шестнадцатилетним, уже отравленным ядовитым цветком. До этого момента оба мира имеют единую историю. Но с того момента, как Ваньнин проходит через Разлом и вмешивается в течение событий - история двух миров расходится.
Именно поэтому Мо Жань «воскресает» в версии 1.0 в борделе, шестнадцатилетним. И постепенно понимает, что события идут не так, как он запомнил по прежней жизни. В этой версии есть свой Ваньнин 1.0 и все прочие герои 1.0. И есть след от разлома, куда в свой черед проникает слабый заклинатель Хуа Бинань (Ши Мэй 0.5), которому не хватает собственных сил на подобные техники. А впоследствии - и Мо Жань 0.5 (Император Тасянь-цзюнь).
Главным героям повезло. Император Тасянь-цзюнь к этому моменту уже мертв, он является управляемым зомби. А Чу Ваньнин 0.5 погиб в первой версии мира, создав до того возможность передать свои воспоминания собственной версии 1.0. Таким образом, каждый из главных героев живет единую и единственную жизнь.
Если кто-то из них решит снова применить ПВР (может быть, чтобы спасти глаза Ши Мэя, или родителей Сюэ Мэна, или по иной причине, вроде героев «Проклятого дитя», что никак не могли наиграться с хроноворотом) - в мире тут же создастся очередная копия реальности. И да, в ней снова будет некоторое дерьмо.
Так что мудр тот человек, кто не умножает количество зеркал. Потому эта техника и считается запрещенной.
Зато очевидной делается божественность Чу Ваньнина. Это он на деле - автор реальности 1.0 и финальной 2.0. Благодаря ему мертвый Тасянь-цзюнь сделал, что нужно.
Это Чу Ваньнин пробил в пространстве первую дыру, создал здоровую версию Мо Жаня, благодаря чему в новом мире изменились обстоятельства. Он подложил в собственную память скрытые файлы. Он позволил своей памяти в новом мире вернуться и синтезироваться.
Он лишил себя золотого ядра, жизни и души ради того, чтобы это стало возможным.
Но в своей первой жизни Чу Ваньнин не думал о мироспасении. Все это он делал ради своего несчастного, заблудшего ученика.
...Потому что еще до начала событий ученик ради него пожертвовал своей душой и принял яд, предназначенный учителю.
Это петля мебиуса.
А применять Пространственно-Временные Разломы без нужды - очень дурно.
В конце романа выясняется, что главная пара заклинателей не просто две противоположности. Один из них оказывается детищем Бога Шеньнуна и сам - божеством растительности. А другой - потомком демонов, «особым видом Костяной Бабочки». Таких трудно отличить от людей, они не плачут золотыми слезами. Зато находят объяснение фиолетовые глаза и выдающиеся стати из начала статьи.
Стало быть, перед нами стандартный поп-набор «бог и дьявол».
Однако в Эрхе есть закон, давший начало истории Хуа Бинаня, его мести и миссии. Потомки богов и потомки демонов не могут жить друг с другом. У закона есть мифологическое обоснование. От секса с демонами потомки богов болеют и сходят с ума. Так случилось с родителями Хуа Бинаня.
Может быть, нас обманули, и никакого закона нет - просто Хуа Бинань не имеет достоверной информации, пользуется ложной. Может быть, ему просто нужно было любое объяснение, почему его отец съел его мать.
Но если все правда, и такой закон существует - как могут жить друг с другом в страсти божество Чу Ваньнин и демон Мо Жань?..
Можно сказать - это не тот бог, которому нельзя; нельзя только реальным детям Небожителей из Павильона «Глас Небес».
Можно сказать - это не тот демон, «особый вид» не считается (хотя финальная сцена в Аду говорит, что считается).
Я думаю, что все может быть проще. Залюбленный насмерть в плену Чу Ваньнин 0.5 сошел с ума и умер. И увидел в бреду всё, что случилось далее в романе.
Принцип множественности миров как ничто другое продуцирует фанфикшн. У Эрхи может появиться множество ответвлений, самое интересное из которых - та версия, которая должна была состояться в романе, но не состоялась.
Где ядовитый цветок все же помещается в Чу Ваньнина, как и планировалось (Мо Жань не успел).
Каким будет этот мир и этот Злодей?.. Будет ли темный Чу Ваньнин называть себя Императором или возьмет другой титул?.. Будет ли он распутным убийцей или превратится в нелюдимого мизантропа?.. Сможет ли он изменить судьбу Костяных Бабочек иным, не описанным в романе образом?.. Ведь теперь рядом с ним всегда будет находиться влюбленная Костяная Бабочка Ши Мэй?..
Сможет ли он, как раньше Мо Жань, прорваться чувствами сквозь проклятие?.. Возьмет ли в плен ученика?.. Одним словом, какой будет эта версия?..
Для ее осуществления достаточно, чтобы каноничный Чу Ваньнин 0.5 вернулся в прошлое на пару месяцев раньше. В другой момент времени. И не дал Мо Жаню подменить себя во время отравления.
Такие тексты есть уже сейчас, и их наверняка будет больше. Потому что Ло Юньси. Это как гладиолус, но еще тотальней. Литература диктует кастинг для съемок. Кастинг в свой черед диктует литературу.
PS.
Тут мог бы располагаться маленький Театр,
но у автора статьи не хватило пороху.