ЧАСТЬ II
Глава 10,
где Лань Сичень встречает Яо
Чем ближе Мэн Яо подходил к резиденции ордена Ланьлин Цзинь, тем сильнее ощущал вес реальности. Это значило, что мечты беспочвенны, и всякий феникс в конце плюхнется на землю. По пути достаток тут и там соседствовал с разрухой, между поселениями попадались недавние пепелища, а где-то и пара подвешенных трупов. Богатую местность пересекали вооруженные отряды. По алой одежде в них узнавались заклинатели клана Вэнь.
В Цзинине жилье на ночь стоило неразумно, единственной альтернативой являлась канава под мостом реки Цзишуй. В Цзияне очень дорогой оказалась еда. Цены и роскошь росли по мере приближения к золотому дворцу Цзиньлинтай. На этом фоне даже в новой взрослой одежде Мэн Яо выглядел неприглядно.
Так что, уже поднимаясь по злосчастной лестнице, он не рассчитывал на мгновенное признание.
Позже, проглотив злые слезы, Яо подумал, что отца можно понять. В конце концов, тот не выразил отвращения, а, напротив, вышел навстречу. И всего лишь проявил оправданную осторожность. А вот понять сытых, скучающих адептов у ворот нельзя. И простить тоже. Госпожа Цзинь оказалась стареющей стервой, но такие женщины не обладают реальной властью. Злосчастный день рождения наследника… Могла ли эта встреча в других обстоятельствах принести иные плоды?..
Новая одежда порвалась по рукаву, запачкалась серым и желтым. Наверное, пыль смешалась с цветочной пыльцой. Почему-то это сильней, чем боль после падения, напоминало о тщете надежд. Чем больше Мэн Яо оттирал ткань, тем хуже был результат, и глаза снова щипало не то от солнца, не то от запаха жареной свинины из соседней лапшичной.
По прихоти судьбы день рождения Мэн Яо совпадал с днем рождения наследника Цзинь. Вот такая выдалась пятнадцатая весна.
Месяц абрикоса в этих краях был солнечным и сухим. Всё цвело. Городок Цзиян наполняли отдыхающие адепты клана Цзинь. Они слонялись по торговым рядам и по берегу канала, их белые пионы на желтом шелке выглядывали из окон чайных. И, казалось, все они отлично видят Мэн Яо, примечают в любой сутолоке. И ухмыляются. Вечером обнаружилось, что на постоялом дворе нет свободных мест. Это было ложью — молодую пару, прибывшую с темнотой, сразу обслужили. Искать работу в таком городке не стоит и начинать, потому что в ближайшие сроки наниматель узнает, кто тут «сын шлюхи», и тогда отмыться будет невозможно.
Так какая разница, где тереть полы за еду?..
Во всех зажиточных и красивых городках Ланьлина картина была одинаковая. Сбережения Яо вызывали вопросы, потому что на знатного юного господина он не походил. Деньги стремительно уходили, перспективы отсутствовали. Земля отца выдавливала Мэн Яо назад, в знакомый ненавистный Юньпин. Как бы Яо ни хотел продать душу демонам, чтобы жизнь изменилась — демоны ничего не хотели брать. Наверное, его душа для них недостаточно вкусная.
* * *
В Юньпине Мэн Яо вернулся к работе счетовода. Хозяин ткацкой лавки, мухлюющий с золотым шитьем, сдал ему пристройку. Теперь в свободное время Яо практиковал даосские упражнения, не боясь насмешек.
Свободное время выдавалось по ночам и во время стирки. Стирал Яо на себя и на хозяина, и пока не пришла холодная осень, делал это на реке. Людный двор для унизительного занятия не годился. А река текла в лесистой местности, где можно выкроить пару часов на себя.
У хозяина лавки подрастала дочь, будущая наследница золотого шитья. Хозяин потому и отселил Яо подальше от греха, и сквозь пальцы смотрел на его отлучки.
Приближался фестиваль Ци Си, праздник всех влюбленных. Для дочки ткача он имел особое значение, поскольку легенда повествует о вечной любви Пастуха и Ткачихи. Две звезды в Седьмую Ночь встречаются на Млечном Пути. Дочь хозяина уже вдела цветные нитки в свои украшения, опутала ими гребни и ожерелья. И бросала на Яо туманные взгляды. Яо страшился потерять работу. Как назло, к празднику она удвоилась.
Весь город наполнился запахом сладкой сдобы, кунжута и фруктов, выставленных во дворах как подношения. Гирлянды цветов покрыли веселый квартал. Даже вездесущие заклинатели клана Вэнь, которых теперь было полно, не так бряцали мечами. На доске указов красовались фривольные стихи и портреты главных прелестниц города.
Поэтому Мэн Яо не сразу заметил цену на одном из портретов.
Цену за голову.
На портрете была прелестница с мужской прической. Сбоку находилось описание. Оно шло мелким шрифтом, и в совокупности с рисунком указывало на известного заклинателя, первого красавца заклинательного мира Лань Сиченя. Награда была способна покрыть годовой расход Яо. Красавец оказался преступником, беглецом, причастным к убийству.
Люди толпились, вчитывались в буквы, цокали языками.
В день фестиваля двор ткацкой лавки заполнили тетушки и сестрицы, собравшиеся гадать на иголках в чане воды. Мэн Яо взял корзину с хозяйским тряпьем и ушел на реку, пока не случилось какого-либо стыда.
Но оказалось, его «место» уже занято.
На мелководье умостился неизвестный с мокрыми волосами, блестящими, как шелковые нити. И неумело оттирал песком белые одежды. Ткань рвалась под его руками, что говорило о недюжинной силе и полном пренебрежении к ткацкому труду. Осанка и отсутствие опыта выдавали знатного человека, а одежда — заклинателя. Пятна от зелени и глины покрывали его спину и рукава. Но чужака интересовали не они, а кровь на его подоле.
Яо забыл, как дышать. В реке сидел убийца и преступник, способный покрыть его годовой доход.
В такую удачу трудно поверить. Но как получить награду?.. Одолеть преступника своими силами Яо бы не смог. А любой подельник за такие деньги первым делом прибьет самого Яо.
— Кто здесь? — обернулся преступник, что-то почуяв.
— Прошу господина бессмертного простить этого слугу, — мягко вышел Яо к воде, запустив руку в корзину. — Здесь полощут белье…
Незнакомец улыбнулся и встал. Он был очень высоким. Мокрая одежда просвечивала, и добропорядочный человек счел бы это неприличным.
— Приветствую молодого господина, — поклонился незнакомец. Его сердечная улыбка обезоруживала.
— Могу я предложить свою помощь?.. — потупился Яо. — Судя по всему, господин бессмертный не умеет стирать.
— Разве? — удивился незнакомец, приподняв рваный подол. — В этом нет ничего сложного.
Яо не знал, как поступить. Преступный Лань Сичень был не только привлекателен, но и вежлив, словно не видел пропасти между собой и Яо. Судя по всему, он лишен стыда, как и пристало злоумышленникам. С другой стороны, от него не исходило никакой угрозы. Такая безмятежность, если верить книгам, свойственна некоторым святым. Конечно, оставался последний вариант: он бесконечно хладнокровен и бесконечно силен. Перешибет Яо одним движением пальцев.
— Если господин бессмертный отдаст мне свою одежду, я ее постираю и не порву, — Яо поставил корзину в траву и поднял ладони, показывая, какие они безобидные и умелые. Между пальцами темнело пятно туши. — Каждый должен делать то, на что способен лучше других.
Незнакомец задумался.
— Мне это привычно, — Яо вытряхнул из корзины мыльный корень и несвежие рубахи. — Я не буду смотреть на господина бессмертного, пусть он не тревожится.
— Мне нечем тебя отблагодарить, — грустно сказал незнакомец.
— Господин бессмертный может потом рассказать мне какую-нибудь историю о демонах и богах, — улыбнулся Яо, опустив ресницы, и его лицо стало похожим на утонченную мордочку лисы.
Незнакомец вздохнул, оглядел себя и послушно разделся по пояс. Для этого ему пришлось подойти к берегу. На целомудренном расстоянии в полтора джана в траву упали несколько слоев ткани. Звякнул металлическими украшениями ремень с волшебным мешком, где заклинатели носят что угодно, вплоть до частей чужих тел.
У незнакомца было необычное лицо. Даже самый подробный портрет не передавал контраст между угольно-черной мастью бровей и волос и холодными светлыми глазами. Из-за этого весь его облик выглядел невинным и странным. Живую мимику портрет тоже не учитывал.
Яо ополоснул руки и принялся за стирку. Одежда незнакомца несла следы борьбы с непогодой. От нее шел слабый аромат жасмина. В нескольких местах ткань расползлась. Преступник между тем зашел в реку глубже и окунулся там с головой. Яо уже знал, что предложит ему ночлег и отдых, завлечет в город. Поселит в своей пристройке, пока хозяин «чинит его одеяния». Придется выбрать обходную дорогу через кладбище, чтобы не столкнуться с другими людьми.
Одежда в руках Яо становилась все белее и белее. Под действием ветра она вздыхала на весу, одобрительно похлопывала по запястьям. Незнакомец, едва прикрытый и беззащитный, брел к берегу, отжимая волосы. Марево летнего жара, чуть спавшее после сезона дождей, окутывало его мечтательной влагой.
Что-то сдавило грудь, как вычеркнутое воспоминание.
Яо никогда не видел такого тела. Оно было вопиюще несправедливым по отношению к прочим жителям Юньпина. Гладкая мускулатура переливалась под тонкой кожей, каждое сухожилие было проработанным и двигалось при ходьбе. Сколько лет тренировок нужно, чтобы получилось подобное?.. Даосские трактаты никогда не изображали тело подробно, только округлые формы корпуса и пару штрихов. Яо опасался сильных людей, покрытых мышцами, но тут картина была совсем иной.
«У него кость небожителя», — отметил Яо.
…Удивительно, с какой скоростью из глубин души могут всплыть все позабытые прописки и даосские байки. Всплыть — и лопнуть на поверхности ума, словно болотный газ.
Кость небожителя или Кость Бессмертного характеризовала людей, достигших высоких уровней совершенствования. Она давала им невиданные свойства, обещала небесные милости и ужасные испытания, но главное — она раз и навсегда помещала своего носителя в сонм элиты. Вот уж кто навсегда оторвался от мусорной кучи, что зовется землей. Много лихой писанины об этом ходило по Поднебесной, Кости Бессмертных имели демоны и святые, и все они отличались красотой. То есть Кость Бессмертного была связана с особым, привилегированным телосложением. Оно считалось врожденным, и именно такие люди развивали в себе огромные золотые ядра, обрушивали Небеса, разрывали руками землю, парили над потоками, открывали врата преисподней и не разлагались после смерти.
Вырвать или украсть Кость Бессмертного было по одним писаниям можно, по другим нельзя, но в любом случае это занятие не для сына блудницы.
Давно проданные даосские книжки содержали много перечней и классификаций, в том числе они приводили двенадцать типов бессмертного телосложения. Чтобы любопытные отбросы за пару монет вникли, позавидовали, а то и нашли у себя сходство.
Как матушка. Яо давно в такое не верил.
А теперь память услужливо расплескала в его голове шесть уровней Дао, куда укладывались пары Несокрушимого Алмазного телосложения и Яростного Тиранического телосложения, Тело Вечности шло за Телом Священного Нефрита, тело Пустоты за Телом Чистоты, тела Парящих и Божественных бессмертных соседствовали с телами Разрушителей Небесного свода и Пожирателями Демонов, и все венчало великое Янское Солнечное Телосложение, способное окутывать своего носителя неприкосновенным светом и делать недостижимым, как светило над горизонтом.
Был ли бессмертный гость Юньпина носителем Алмазной твердости или Нефритовой стойкости, или обладал неуязвимостью Совершенной Чистоты?.. Было ли его тело пристанищем Пустоты, которая делает обладателя невидимым для ненужных глаз?..
«Глупость», — убрал со лба волосы Яо. Но в глубине души знал: не глупость. Просто небожители с бессмертной костью никогда не подходили к Яо так близко.
…Лань Сичень, как оказалось, уже некоторое время сидел на берегу и спокойно ждал, когда Яо перестанет тереть ткань.
— Хватит, — протянул он руку. — Все уже чистое. У тебя наверняка много другой работы.
Яо разжал пальцы.
— Я мог бы… — начал он. — Я бы хотел… Возможно, господин бессмертный желает…
…но голос шел фальшиво и тускло, что могло полностью испортить впечатление.
— Мне некуда спешить, — сказал Лань Сичень, закутываясь в мокрые одежды. — Не нужно называть меня бессмертным. Однажды все наши близкие умрут. Разве не утешительно думать, что когда-нибудь ты тоже к ним присоединишься?..
— Я хотел бы стать бессмертным, — прошептал Яо. — Бессмертные не могут попасть в ад.
— Разве? — приподнял подол Лань Сичень тем самым жестом, что и в реке.
И верно. Разве?
* * *
Сидя у реки в обществе бессмертного, Яо тянул время до заката. Хозяйские рубашки отстирались и даже немного просохли. Бессмертный просушил волосы и заплел их в косу. Коса постоянно распускалась, так как волосы были слишком здоровы и гладки; пришлось отдать Бессмертному одну из хозяйских лент.
К этому времени уже выяснилось, что преступник знает о награде за свою голову. Так что игра в таинственность потеряла смысл.
Яо до сих пор не понимал, что думает о нем Лань Сичень. Видит насквозь и забавляется, либо ему просто некуда деваться. Ясно, что пройти город он сейчас не может, да и вся округа небезопасна. Загнал себя в угол.
По дороге через кладбище Яо предложил ему накинуть на плечи одежду хозяина. И скрючиться, как будто все тело разбила старческая немочь. Было забавно. Взрослый заклинатель легко придуривался, бубнил в старую накидку, совсем как празднующие Ци Си повесы. Ровно до той поры, пока из-за могилы судебного чиновника не показался гуль.
Яо рефлекторно схватил попутчика за руку, увлекая бежать. Схватил горячо и крепко, рванулся вперед. Но попутчик словно врос в землю. Яо даже вскрикнул от неожиданности, когда его потянуло назад.
— Не бойся, — разжал его пальцы Сичень. — Нужно упокоить нечисть, пока она не принесла неприятностей горожанам.
— Нас услышат, — постарался вразумить его Яо, увидев флейту. Явно не последнюю ценность из мешка бессмертного. — Тут есть заклинатели, даже слишком много… Это их обязанность разбираться с нежитью, а не наша.
— Это мой долг, — поднес белый нефрит к губам Лань Сичень. — Просто не двигайся, и мертвец тебя не заметит.
Все, что Яо успел узнать о даосской философии, говорило: самое правильное — плыть по течению, а не бороться с потоком. Недеяние предпочтительно.
Деяние требовало очень много сил: тайно привести Лань Сиченя к себе, скрыть, напоить сонными травами, пойти в городскую управу, вернуться с заклинателями, выдать им преступника, получить награду. Каждый этап этого плана таил препятствие. Его отлучка вызовет подозрение. Можно послать мальчишку, но мальчишке никто не поверит, выгонит взашей по обычаю, либо тот не дойдет. Вернется с братьями и дядьями, те уложат Яо и воспользуются его удачей. Пленник может оказать вооруженное сопротивление, Яо обвинят в пособничестве. Последнее почти наверняка. Зачем платить прохиндею, если можно от него избавиться?.. Стоит ли указанная сумма того, чтобы рисковать своей жизнью?..
В то время как бездействие ничем не грозит. Напротив, в нем таились перспективы.
Можно увидеть воочию работу заклинателя. Перенять у него какие-нибудь навыки. Кто еще расскажет Яо правду о таинственном мире совершенствования, как не беглец, у которого сейчас нет никаких преимуществ?..
Между тем флейта стихла, а гуль пропал. Наверное, рассыпался.
На улице было много гуляк, но Яо с корзинкой так прижимался к попутчику, так клал ему голову на плечо, что издали оба должны были сойти за парочку.
* * *
Пристройка Яо состояла из одной длинной комнаты. У нее был отдельный вход с торца, что сильно упрощало жизнь. Во дворе лавочника на бочках сидели пара пропойц и повариха — все в той стадии празднования, когда звезды пляшут, а остальное в чаду. Яо открыл дверь, и Лань Сичень тенью пронесся туда, словно по воздуху.
Передняя часть пристройки отводилась под работу: тут стоял стол, полки и сундуки с документацией. Еще тут был чайник с единственной чашкой, хотя разводить огонь было нельзя. Летняя бамбуковая пристройка не предполагала очага. В ней даже не было окон, свет попадал в зазор между стенами и соломенной кровлей.
За рабочей частью комнаты находилась бумажная ширма без рисунков. Она была большой и старой, лак с рамы облупился; видно, предки ткача приобрели ее под роспись в былые, более хлебные времена. Но так и не воспользовались, сослали в пристрой.
За ширмой стояла узкая кровать и табурет. И перекладина для одежды.
На табурете была свеча. Под табуретом пустой кувшин для воды.
Когда Лань Сичень увидел жилище, а главное спальное место, его глаза впервые отразили ужас.
— Пусть гость отдыхает, — склонился Яо. — Мне нужно еще поработать.
— Я буду спать на полу, — заявил Сичень. — Мне привычна аскеза, а маленький писарь и так много сделал для меня.
— Я работаю тут счетоводом, — поправил Яо с натянутой улыбкой. — Но я смиренно принимаю решение гостя. Знатному человеку не пристало делить с чернью даже одну комнату. С позволения гостя, я отлично устроюсь на полу сам.
— Послушай… — начал было Лань Сичень, и тут в дверь заколотили.
— А-Яо! — звал звонкий девичий голос. — Ты уже вернулся?.. Тетушка видела тебя… Ты один?
Яо метнулся за ширму и вывалил на кровать все, что висело на перекладине. Потом толкнул Сиченя. Толчок был быстрым и грубым, хотя и абсолютно безрезультатным. Но гость все понял. По дороге к двери Яо уронил ширму назад, погребая под ней и кровать, и Сиченя.
— Тьфу, нелегкая… — причитал Яо, избыточно дергая щеколду. — Я уже лег… Такой долгий день… Подождите немного, госпожа…
Щелкнул замок. Потянуло слабым ароматом духов.
— Что тут у тебя? — девушка заступила порог, светя перед собой фонарем. По стенам заплясали рыжие тени.
— Не нужно размахивать фонарем, госпожа, — смущенно отступил Яо. — Тут кругом бумаги вашего батюшки. Он и так снимет с меня три шкуры за свою ширму.
— Да кому твоя ширма нужна, — поставила девушка фонарь на пол. — Почему тебя не было с нами на гадании и ужине?.. Отец спрашивал, на улице неспокойно.
— Гулял в городе, — тихо ответил Яо. — Хотел встретить свою любовь. Но нашел только гуля.
Девушка засмеялась:
— Это гуль тебе тут всё поломал?..
— Госпожа шутит.
Девушка сделала решительную попытку войти, Яо перегородил вход.
— Как можно так неприлично вести себя с молодым неженатым мужчиной? — спросил он с притворным возмущением. — Хотя, если госпожа хочет всё здесь прибрать, она может начинать. Я тем временем схожу к ее отцу, отнесу ему чистую одежду. Вернусь утром.
— Какой же ты нудный, — топнула девушка. — Отдай мне чистое, я сама отнесу отцу! Расскажу ему, какой ты устроил беспорядок.
Яо поднял фонарь и кивнул на корзину. Девушка, поджав губы, начала копаться внутри, словно искала, к чему придраться.
— Где моя лента? — вдруг воскликнула она. — Тут была моя новая лента! Синяя, шелковая! Где она?..
— А… — Яо опустил глаза, лихорадочно ища объяснение. — Эта лента… Я отдам ее утром… Она не здесь…
Возникла пауза. Девушка нахмурилась. И внезапно покраснела.
— Ты… потому что я тебе нравлюсь? — пролепетала она. — Ты взял мою ленту…
— Прости… прости… — тоже залепетал Яо, теребя край одежды. — Я отдам тебе завтра…
— Ты положил ее под подушку? — более уверенно предположила девушка. — Чтобы видеть меня во сне?..
— Ну… — продолжал мямлить Яо. — Эта ночь… раз в году… пусть госпожа не думает, я не вор… Может быть, я тоже нравлюсь госпоже… Последнее время она на меня смотрит…
Девушка вырвала у него фонарь и в большом смущении припустилась бежать.
Яо быстро закрыл дверь и привалился к ней изнутри. По его виску сбежала капля влаги.
* * *
Когда позже Лань Сичень смотрел в свое прошлое — он видел эти дни бурными, но полными откровений.
Он впервые узнал, что такое страх за свою жизнь. Он был добычей и вел себя, как добыча. Он понял, как можно утратить трезвость ума.
Он впервые жил по колено в грязи, и познал, какая это мелочь в сравнении с голодом и отчаянием. Инедия плохо возмещала затраты энергии: голод был не физическим, сказывался приступами заторможенности и тошноты. Отвращение к пище говорило о голоде, который Сичень просто перестал распознавать.
Впервые в жизни он понял, что не помнит: кормила его мать грудью или нет. Может быть, его кормил источник Гусу, которого больше нет.
Он впервые забыл, что такое стыд. Заученные Правила в обыденной жизни не работали, напротив — делали его мишенью. Он откликался на «Эй, ты!» и спал с лошадьми, потому что лошади лучше псов Вэней. Его перестала смущать нагота. Если кто-то увидит его голого в ручье — Поднебесная не треснет. Лишь бы не узнали.
…Он снял свою ленту. Это был большой грех, сродни отречению. Но стратегически это было верное решение. Обширный район Юньмэна был покрыт изображениями Лань Сиченя с приказом о награде. Любому, кто поймает бунтовщика, сына убийцы, обещался мешок серебра.
Норы, пещеры, болота, старые амбары и кладбища стали его убежищами. В любой момент его могли найти и схватить подданные Цишаня. Тогда у тех, кто выжил в Облачных Глубинах, не будет надежды.
Как велико и многоголосо течение Янцзы! Как глупо думать, что можно скрыться от людей.
По дороге к Лань Сиченю приходили известия. Облачные Глубины пали, его отец ранен. Его отец мертв. Его брат Лань Ванцзы в плену, ему сломали ноги и притащили в цитадель Вэней. Его дядя пропал.
…Все дети Великих Кланов будут согнаны в Цишань, в окрестности Безночного Города. Там строят Лагерь Перевоспитания. Загон для заложников, где те станут учить новые истины и исправлять свои умы.
…Вэнь Сюй сильно отличился при сожжении Облачных Глубин. Он собирает армию, чтобы двигаться на север. Орден Ланьлин Цзинь предоставит ему людей и нужные артефакты. И уже собирает сына Гуаньшаня в Лагерь Перевоспитания.
…Орден Цзян последовал предписанному курсу.
…Орден Не согнулся под дланью Вэнь Жоханя и тоже отправляет младшего наследника в Лагерь Перевоспитания. А криков было. Теперь всякому неповиновению конец.
С каждым известием Лань Сичень ощущал себя все более одиноким и лишним. Куда он бежит?.. Какой в этом смысл?..
Накопленная ци позволяла остановить кровь от случайных ран, исцеляла тело, но душа жила в смятении.
…Засыпая под стук дождя, он представлял, что не один. Между сном и явью рядом возникало смуглое плечо. Этому источнику тепла и была давно отдана священная лента, малодушно спрятанная в поясной мешок.
Во сне лента возвращалась на свое место, белела на бронзовой коже, словно дар давно принят, а значит у всего под Небесами есть доброе будущее.
Лань Сичень не мог определить, что испытывает к Не Минцзюэ, к которому так упорно стремится. Его чувства были незрелыми с точки зрения опытных мужей, полными идеализации. Ни одна похабная картинка, подсунутая Хуайсаном, не смогла разжечь огонь другого сорта. Наоборот, картинки словно замораживали Лань Сиченя, заставляли его отстраняться даже от очевидного. Возможно, сознание просто закрывало от него неудобную истину, берегло чувствительное сердце. То есть, временная апатия была следствием шока. Все же, не каждый день видишь себя и дорогого друга в позах, от которых вытекают глаза.
Как такое вообще возможно?.. Разве нельзя любить человека и выбирать его из всех других, но не заниматься подобным?.. Возможно ли парное самосовершенствование без разврата?
Или разврат — это действие без любви?.. Даосский трактат о домашнем искусстве прямо указывал, что любовь приходит с развратом, только называется это иначе.
Но сейчас, из одиночества и бегства, важным казалось другое: достаточно ли Не Минцзюэ их братских отношений? Не выходит ли так, что Лань Сичень сам сродни туману, который исчезает от любой определенности? Ведь именно Минцзюэ поднял вопрос, нравится ли он Сиченю как мужчина. Так нравится или нет?..
В прошлый раз Сичень тоже застыл, и подозревал, так будет происходить каждый раз, когда этот вопрос прозвучит. Вот сейчас он звучал в голове, а Лань Сичень уже сжался и почти не дышал, словно окаменел. Только сердце бьется часто, как у загнанного зайца.
Конечно, Не Минцзюэ давно все понял. Своим вопросом он стремился оградить нравственность Сиченя. Специально поставил его в неудобное положение, чтобы отпугнуть. Потому что Сичень молод и не должен нести ответственности за свои импульсивные желания.
Потому что Не Минцзюэ не верит в решение Сиченя.
Не поверил в первый раз, не поверил и во второй.
И правильно. Какой с Сиченя толк, если он замирает, как зверек перед смертью, и от прямого вопроса, и от случайного рисунка?..
Вся его стратегия описывается одной фразой: «дергать тигра за усы».
Ничего. Сичень потренирует свою волю, и в следующий раз посмотрит демонам в глаза.
* * *
Чем западнее заходил Сичень, тем суше делалась погода. Но река уводила его от цели. А по дороге к цели все было заселено и патрулировалось отрядами Вэнь. Во время ключевой остановки под Юньпином Лань Сичень встретил мальчика, который ему помог.
…Он был не единственным, кто за время пути проявил участие. Невежественные батраки, что не видели портретов и не умели читать, за хорошую плату уже помогали «заплутавшему господину». И из-за подобных встреч — как позже выяснилось — отряды Вэней отлично знали, где искать свою пропажу. Город Юньпин кишел ими, а вся округа оказалась в сторожевых амулетах.
Миловидный подросток сперва показался обычным слугой. Однако стоило ему поднять руки — все стало ясно. Пальцы подростка были в чернилах, а речь хорошо поставлена. К Сиченю он отнесся с невиданной добротой. Но важнее оказалось то, что подросток знал, кто перед ним.
До этого момента Сичень не понимал, насколько он изнурен. Случись такое раньше, он испарился бы с места, а свидетелю подчистил память амулетом. Сейчас он отчетливо видел несуразность ситуации и все ее возможные последствия — но ничего не предпринял. Как перезрелый плод, который уже не может держаться на ветке.
Вскоре выяснилось, что случайностей не бывает: подросток имел данные заклинателя.
Он был одной из тех несчастных полукровок, что везде чужие. Мир простых людей для них слишком груб, а мир заклинателей вытирает об них ноги.
Неудивительно, что подросток, которого звали Мэн Яо, смотрел на Сиченя, как на полную луну. Он явно не желал навязываться, осторожно расспрашивал про основы совершенствования, про способы развить талант — но слушал так пристально, словно весь мир вокруг нереален, неважен, словно от слов Сиченя зависит сама его жизнь. Никто из молодых заклинателей прежде не был так сконцентрирован на обучении. Ведь то, что легко взять, теряет ценность. Эта повышенная концентрация решила всё.
Отказать Мэн Яо в столь нужных для него сведениях, которые не стоили Сиченю никакого труда, было бы жестоко, недостойно и даже безнравственно. Все равно, что лишить жаждущего глотка воды. Учитывая, что Яо привел Сиченя в свой дом, укрыл от соглядатаев и фактически взял на содержание.
У Лань Сиченя были деньги. Очень много денег выдал ему дядя перед отправкой прочь, здраво рассудив, что в случае поражения Гусу сохранить их не удастся. Сорить ими Лань Сичень не мог, чтобы не вызывать повышенного внимания к себе. Разумеется, он предложил Яо солидную компенсацию за неудобство.
Мэн Яо неожиданно проявил себя не по годам мудрым. Он взял ничтожную сумму на еду и одежду (купил Сиченю два дешевых балахона), а от повторного предложения отказался.
— В таких городах, как Юньпин, каждый человек на виду, — сказал он. — Нам не нужны лишние вопросы.
«Нам», — это слово значило, что молодой счетовод думает за двоих. Что Лань Сичень теперь, как бы глупо ни звучало, член его семьи.
* * *
Жить в пристройке было тесно и неприлично. Оказавшись там, первые сутки Сичень проспал. Ему было стыдно за занятую кровать и за то, что его покой охраняет юная душа, у которой без того дел по горло. Пару раз Сичень просыпался, клялся себе, что немедленно встанет — и снова засыпал. Каждый раз ему казалось, что рядом прикорнуло невесомое живое тело, как щенок или котенок, свернувшийся в ногах.
Дни стояли жаркие, в воздухе витали ароматы близкой осени, и в щель под крышей смотрели огромные звезды.
Самым неудобным оказался не совместный сон, а сотня мелких физических потребностей, которые следовало совершать в полной тайне от соседей и с минимальным благолепием. Умывался Сичень на пороге из кувшина, перед рассветом, в бледных лучах зари. Про прочее хотелось забыть. Однако человек привыкает ко всему, особенно если рядом есть деликатный помощник, хорошо управляющийся с материальной стороной жизни.
Днем Сичень медитировал за ширмой и читал свой библиотечный фонд. Мэн Яо заполнял счетные книги. Иногда заходили работники лавки, а один раз сам хозяин. Яо вел себя невозмутимо, его голос ни разу не дрогнул, а речь текла толково и вежливо. Уходя, он запирал помещение на замок. Он был очень тихим, аккуратным, беззвучно ел и спал, так что ужиться с ним оказалось просто.
Если бы не необходимость таиться — можно было бы предаться многим полезным занятиям, чтобы скоротать время. Например, обучить Яо приемам игры на гуцине. Тот проговорился, что немного играет. Но завести инструмент в ткацкой лавке было неразумно даже без скидок на обстоятельства.
— Тебе нужно покинуть это место, — уверял Сичень, закончив читать вслух одну из своих книг. — Эта жизнь не для тебя. Ты талантлив и должен учиться.
— Вряд ли меня где-то ждут, — опускал глаза Яо, и его улыбка выглядела несчастной. — Мой отец во мне не заинтересован, а чужие люди не станут помогать. Жалко, что я не встретил господина из Гусу в мирное время.
— Все проходит, — широко открытые глаза Сиченя мерцали в темноте. — Я с радостью помогу тебе, когда ветер стихнет. Я тебе многое задолжал.
— Я запомню, — улыбка Яо разомкнулась, и на его щеках возникли милые ямочки. — Но не стану винить господина, если он все забудет. За эту встречу я и так буду вечно благодарить Небеса.
— Послушай, — взял его за руку Сичень. — Мы оба понимаем, что я не должен здесь оставаться. На севере у меня есть друг. Он собирает армию и нуждается в людях. Твои способности могли бы там пригодиться… Я отправлюсь туда при первой возможности… и мог бы взять тебя с собой.
Яо благодарно сжимал его руку, пока высокая Луна бросала на пол и створки старой ширмы косые тени.
* * *
С приближением осени количество Вэней в округе сократилось, зато возрос приток беженцев. Мэн Яо приносил из города новости. Заработал какой-то воспитательный лагерь, многие заклинатели теперь стянуты туда. Ветер сорвал со стен последние портреты Сиченя, которые никто не обновлял.
Время пришло.
В середине месяца османтуса* из Юньпина оправлялись подводы в Лоян, чтобы на больших торгах в честь осеннего фестиваля сбыть излишки продукции. Лоян был крупной старой столицей на правом притоке Хуанхэ — реке Лоху, и путь предстоял неблизкий. Торговцы с провизией выдвигались за несколько недель, чтобы успеть к празднику Середины Осени.
*месяц османтуса - 23 августа — 23 сентября
Лоян находился на границе владений ордена Цзинь. Туда вел широкий торговый тракт, по которому Яо уже раз совершал путешествие. Ткацкая лавка, где он работал, в этом году отправляла на торги золотое шитье и несколько тюков парчи. Мэн Яо договорился с хозяином, что будет сопровождать груз и не даст конкурентам никаких преимуществ. А чтобы в дороге товар не постиг ущерб — он нанял в сопровождение хорошего бойца из приезжих.
Если у хозяина и возникли сомнения — размер оплаты все решил. Она была мизерной.
Подвода отходила на рассвете. Накануне во дворе ржали лошади, сновали работники, загружая в крытую телегу товар, а Яо улаживал дела. Сичень в дешевом балахоне стоял у стены, где из-под крыши лился свет, и рассматривал в отражении Шуоюэ свои глаза. Узкий клинок ловил лишь часть лица, но отражение было очень четким. В глаза Сичень залил настой белладонны (сделанный третьего дня на принесенном кипятке), и огромные разошедшиеся зрачки делали взгляд почти черным.
И тут в запертую дверь замолотили.
— А-Яо! Открой! — раздался девичий голос, — Ты здесь?..
Ответом ей была тишина.
— Я знаю, ты не один! — стучала в дверь дева. — Ты тут кого-то прячешь!.. Кто она?.. Это для нее ты покупаешь в городе юаньсяо?.. Открой!
Сичень убрал оружие и отступил за ширму.
— Открывайте! — приказала девушка.
— Может, не стоит?.. — пробубнил бас. — Не наше это дело…
— Очень даже стоит! — повысила голос девушка. — Он украл мою ленту, и еще обещал… А отец мне не верит!.. Я выясню, что тут происходит!..
В замке звякнул ключ. Как можно догадаться — хозяйский дубликат.
Дверь распахнулась — внутрь влетела юная и злая девица, о существовании которой Сичень знал, но как-то вытеснил. И резво сунулась за ширму.
— Ты кто? — свела она брови, увидев чужого человека. Но удивление тут же сменилось гневом: в голове неизвестного красовалась синяя атласная лента, на которую дева указала пальцем.
…И в следующий миг схватилась рукой за горло. Печать немоты — знаменитое заклятье из Гусу — сверкнула на ее коже и пропала.
— Тихо, — примирительно сказал Сичень. — Я друг местного счетовода. Не надо кричать.
Девушка рванулась было назад, к двери, но Сичень успел раньше. Глаза девы заполнил животный ужас. Пришлось усадить ее на кровать. Стало еще хуже. Девушку начала бить крупная дрожь, из глаз полились слезы.
За дверью топталась пара детин, не рискуя входить. Каждый шаг лишь все запутывал.
…Когда Яо вернулся — он застал растерянного Сиченя и неподвижную хозяйскую дочь, аккуратно укрытую одеялом.
* * *
— Я все улажу, — пообещал Яо.
Очнувшаяся дева вышла с ним наружу, так как делить помещение с враждебным чужаком отказалась наотрез. На улице оба долго ворковали, пока не вскрылась истинная причина посещения. Оказалось — дева тоже хочет в Лоян. Она никогда не видела ярмарки и больших столиц, и нигде не бывала. А если Яо ее не возьмет — она не только нажалуется отцу на посторонних, которые присваивают чужое, но и донесет, что над ней чуть не совершили насилие.
Девичье желание было блажью, которой никак нельзя потакать. Но Яо решил иначе.
— Хорошо, — неожиданно сказал он. — Если дева готова к путешествию и обещает молчать, это можно устроить. Пусть она проберется в повозку и спрячется между тюками ткани. А за городом я помогу ей выбраться, и мы поедем, как подобает, — очаровательные ямочки сделали улыбку Яо еще более добродушной. — Но если дева проговорится, уже ничего нельзя будет изменить.
— Ты правда возьмешь меня с собой? — посмотрела ему в глаза дева.
— Разве мы не договорились? — потер чернильные пальцы Яо. — Только нужно хорошо выспаться. Дорога будет долгой.
«Я все улажу», — повторил Яо перед сном.
Сичень не чувствовал себя вправе вмешиваться в чужие дела, в которых не смыслил. Но тревожное предчувствие мучило до утра.
На заре повозка покинула город. Сичень ехал под пологом, дева под тюками, а Яо с кучером впереди. Два сопровождающих торговца шли по бокам.
Отъехав от городских ворот, повозка остановилась, как и было обговорено. Яо спрыгнул наземь, поднял полог и извлек девицу из укрытия.
— Поезжайте, — сказал он кучеру, оттолкнув девицу на обочину. — Я должен вернуть девушку отцу.
— Обманщик! — накинулась на него девушка, — Ты проклятый обманщик!
— Я вас догоню, — поклонился Сиченю Яо.
…Он не догнал. Сичень прибыл в Лоян без приключений, потому что воюющим кланам нет дела до торговцев, а с дорожными бандитами легко управиться. Может быть, А-Яо получил разнос от хозяина и отправился в погреб на хлеб и воду; может быть, его заставили спасать репутацию ткача другим способом. Может быть, он не смог покинуть город из-за жалобы в управу или отстал в пути.
Из Лояна открывался прямой путь на север, в Цинхэ. Холодное небо клубилось тучами, ползущими над кронами пожелтевших лиственниц и красными шапками кленов. Лань Сичень встал на меч и скрылся в сизой мгле.