ЧАСТЬ II
Глава 14,
где Лань Сичень начинает сомневаться
Война, временно замершая на Севере, на Юге выглядела иначе. Из-за хаоса в субординации и отсутствия единого центра подчинения союзные войска входили в конфликты друг с другом, оспаривали победы, боевые группы сознательно скрывали преимущества и слабые места от своих же. Люди были наэлектризованы и злы. Разведка Вэней получала много противоположных сведений. Их путаница была благом, и хороший стратег Лань Сичень поддерживал уровень дезинформации, передавая вслух одни приказы, а по тайной связи — настоящие, другие. Единственный человек, которому он доверял — Лань Ванцзы.
До недавнего времени доверием пользовался Цзян Чэн. Но все изменилось, когда в ряды Армии Сопротивления вернулся Вэй Усянь.
Вэй Усянь — воспитанник семьи Цзян Чэна — приходился последнему братом, если не по крови, то по роду близости. Когда клан Цзян был вырезан, братья претерпели много невзгод, Цзян Чэн потерял, а потом вновь обрел Золотое ядро, горел местью, однако оставался «праведником». Это не имело отношения к его раздражительному характеру, а только к методам, какими пристало пользоваться заклинателю. Его брат Вэй Усянь пропал.
По мелким штрихам в поведении Цзян Чэна было видно, что его совесть не чиста. То есть он сожалел о пропавшем Вэй Усяне, продолжая винить того в разрушении их клана, а может и в том, что остался один. Это было глупо, поскольку Вэни уничтожили много кланов просто исходя из их удобного расположения, богатства, или потому, что могли. Люди погибали без всякого желания. Гибель — не предательство. Ничьей персональной вины тут быть не могло — но вина, переложенная на плечи брата, помогала Цзян Чэну совладать с утратой. Он, вероятно, это ощущал, но не мог перебороть себя. И чувствовал уколы совести.
А потом Вэй Усянь объявился. Лань Ванцзы и Цзян Чэн искали нору, где схоронился Вэнь Чао, к которому был личный счет у обоих. И нашли. Оказалось, Вэй Усянь с ним уже разобрался. За время отсутствия он освоил демонические техники и особую «проклятую» игру на флейте, так что отлично справлялся без меча.
Меч его хранился у Ванцзы. Судя по всему, особой благодарности за возврат Ванцзы не получил.
Наличие сильного темного заклинателя очень укрепило армию Юга. Большинство заклинателей были рады такому приобретению, полагая, что дикий дракон на своей стороне — законное преимущество. У Жоханя есть темные заклинатели, и ничего. Ненавидят Жоханя не поэтому! Для победы хороши все средства, и Вэй Усянь молодец, не стал мелочиться, а положил личную мораль на жертвенник общего блага. Пусть поднимает кладбища и платит Вэням их же монетой!
Лань Ванцзы считал по-другому, и кое-кто был с ним солидарен. Но что толку с чистоплюйства, когда события уже идут своим чередом?..
Цзян Чэн ожидаемо был счастлив, что его брат вернулся в силе. Конечно, он никак его не порицал. Вместе они зачистили от Вэней весь восток Хубэя, включая Юньмэн. Но слава Вэй Усяня колола Цзян Чэну глаза. Вэй Усянь, с ног до головы одетый в черное, все такой же смешливый и немного пьяный, с черной блестящей флейтой на поясе, теперь назывался «Старейшиной Илина». То есть главным мастером тех курганов, куда, по слухам, его бросили Вэни. Ни один человек в здравом уме в могильники Илина бы не полез. Выходило, что Вэни сами выковали против себя оружие, потому что Вэй Усянь пережил свою малую смерть, впитал огромные запасы некротической энергии, и стал велик.
Возможно, Цзян Чэн сожалел, что в курган бросили не его. Злился, что брату все досталось чужими руками. Он был необъективен. Гордился родством с героем и поносил его эгоизм, принижал вклад, морщился на хвалебные речи — словом, он не мог мыслить трезво и будто все еще соперничал с родичем. Когда надо было бы выступать единым фронтом.
Поручения, переданные Цзян Чэну для Вэй Усяня, имели все шансы не дойти. Инициатива почти наверняка была бы перехвачена, и дело выполнено другими людьми под началом самого Цзян Чэна — с огрехами, потерями, а то и с противоположным результатом. Там, где личное затмевает общественное, успеха не жди.
Лань Ванцзы умел отделять общественное от личного. Все его чувства глубоко скрывались под ледяной деловой маской, за которую Сичень был благодарен.
Сичень хорошо читал своего брата. Так хорошо, что даже обсуждать что-либо не требовалось.
— Грустишь из-за друга, что пошел по дурной дороге? — спросил как-то Сичень.
— Не грущу.
— Не можешь это отпустить?..
— Мгм.
— Ты ему доверяешь?
— Мгм.
— Может, он еще одумается, когда все закончится.
— На широком светлом пути не протолкнуться. Так он сказал, — ответил Ванцзы. — Сказал, пойдет по своей кривой дорожке, пока не стемнеет.
— Хорошо бы, тьма не пришла.
…Но было ясно, что тьма придет. Для всех, кто начал губить свою душу, она приходила.
Сам Лань Сичень предпочитал не выносить оценок. Вэнь Жохань, давно заигрывающий с тьмой, получил кармических врагов — непримиримого Не Минцзюэ и неуправляемого Вэй Усяня. Чем больше Жохань копил демонические силы, собирал проклятые артефакты и так называемое «иньское железо», способное контролировать мертвых — тем больше крепла против него ненависть. Уничтожить Вэнь Жоханя надо было уже не потому, что он захватил верховную власть и растоптал массу невинного люда, а потому, что он оправдывал и расширял Темный путь. Шел по нему ради своей выгоды. Темным заклинателям не место под Небесами.
Сыновья Вэнь Жоханя умерли показательно. Один от северного меча, потому что Жохань когда-то испортил такой же клинок, и смерть породила смерть. Другой — от темного проклятья, начало которому дали Вэни, бросив Вэй Усяня в яму с мертвечиной. Возврат содеянного выглядел не только справедливым, но и обусловленным.
Поэтому наличие «скверного» Вэй Усяня в добропорядочных рядах Сиченя не трогало. Это была судьба. Но у Не Минцзюэ подобная лояльность могла вызвать осуждение.
Ссориться и спорить об очевидном не хотелось. Поэтому Лань Сичень не говорил, что у него за душой, ограничивался сухими сводками.
* * *
В конце зимы война окончательно вступила в «темную» фазу. Нормальное оружие уступило первенство проклятьям, демоническим техникам и рейдам мертвяков, целые районы оказались заражены какой-то могильной заразой, и над горизонтом по ночам полыхал зеленый трупный свет. Кажется, от гражданского населения на Великой Равнине не осталось ни души. Люди, закусанные и забитые мертвяками, сами пополняли их ряды.
Заклинатели не знали покоя, следуя по пути «военных действий» и упокаивая нежить. Обида на умельца Вэй Усяня, который плескался во всем этом, как в родном пруду, начала расти, но пока Вэням наносился урон, цель оправдывала средства.
После нового года, который нигде толком не праздновался, Лань Сичень отправился в Цинхэ. Цитадель Цинхэ была пристанищем стабильности и нормы, без потусторонней гнили. Как-никак весеннее наступление в Ланьлине никто не отменял. Хотелось обсудить его по-человечески, за столом. В теплой дружеской обстановке.
Крепость Цинхэ находилась под наблюдением. Весь путь к ней устилали следы призрачных атак и сигнальные формации, поставленные Вэнями после осеннего поражения. Желание отрезать северный фронт от южного было закономерным, хотя масштаб проведенных мероприятий угнетал. Сигнальные формации не только замечали летящего на клинке заклинателя, но и активировали уничтожающее поле. Нейтрализовать их можно было только с земли, на каждое потребуется человек тридцать. Лесные тропы и руины деревень кишели нечистью, так что Сичень пару раз отчаялся, что решился на визит.
В результате в крепость он прибыл через восток Ланьлиня с моря, сделав невиданный и выматывающий крюк.
При таком продвижении первым Сиченя встретил военный лагерь в Хэцзяне. Лагерь был полупустым и готовился к весеннему пополнению. Воины клана Не тут присутствовали в меньшинстве, так как накануне Не Минцзюэ лично забрал основную часть в цитадель.
…Вымораживающий ветер на высоте так выстудил Сиченя, что до крепости он решил ехать на лошади. Как случилось, что каждый раз северную крепость Сичень посещает зимой?.. Но сейчас дорога была хорошо проторена, лошадь неслась сама, и ее теплый круп погружал сознание в медитативный покой.
Внезапно между заснеженными стволами Сичень заметил щуплую фигуру. Возможно, всему виной фактор внезапности. Вдоль дороги делать было совершенно нечего, если только человек не заплутал, упав с коня, или не задумал дурного.
Что-то в повадке человека заставило Сиченя затормозить. В руке тот держал корзину с колышками и лентами для разметки территории. Почуяв чужое присутствие, человек уронил корзину, развернулся и поднял ладони, показывая, что безоружен.
— А-Яо! — крикнул Сичень, слезая с коня. Он был готов к тому, что обознался. На свете много похожих людей, и Яо мог благополучно затеряться среди всех, кого согнала с мест война.
Но это и впрямь оказался Мэн Яо. Между его пальцами темнело знакомое пятно туши.
* * *
Радости Сиченя не было предела. Он совершенно забыл, что Яо может находиться в Цинхэ Не. Хотя сам и уговаривал его ехать сюда, но тогда дело не выгорело, и все посулы вышли пустой болтовней. Стыдно вспоминать.
Но, оказалось, стыдиться нечего — Яо добрался и неплохо устроился. Он был в стальных одеждах Цинхэ и шерстяном плаще, какие носят охотники. Добротная одежда по сезону.
Медовый свет умирающего солнца лучился в глазах Лань Сиченя, золотил его белый воротник, когда он с улыбкой взял руки Яо в ладони. Кожа Яо была холодной и влажной от снега.
Яо размечал границы для учебной ночной охоты. Его угольные ресницы отливали закатной киноварью. Их смиренная дрожь напоминала трепет стрекозиных крыл.
Выяснилось, что добрейший Не Минцзюэ укатил в скалы по клановым делам, оставив неопытного Яо за работой, которая остальным не по чину. Никаких претензий к главе быть не могло, Яо при нем простой помощник, и всем понятно, что помощь он оказывает не военную. Сопровождать Генерала может только хороший боец. А Яо размечает снег. Больше некому.
— Я так рад, что с тобой не случилось никакой беды, — сжал его руки Лань Сичень и тут же выпустил, чтобы не проявлять фамильярность. Прошлое ушло, теперь перед ним не безвестный слуга, а заклинатель другого клана. — Хорошо, что ты вовремя добрался сюда. Весь Юньмэн, твоя родина, сейчас в призрачном огне.
— Я тоже рад, — потупился Яо. — Генерал Не… у него на все есть причины.
Левая рука Яо благочинно вытянулась вдоль тела и смяла край одеяния. Правую ладонь он прижал к груди, словно собираясь сдержать кашель. Было ветрено. Лань Сичень понял, что Яо массирует синяк.
Что бы это могло значить?..
— Ты нездоров? — заглянул ему в глаза Сичень. — Пострадал на тренировке?.. Столкнулся с нежитью?..
— Господину бессмертному не надо беспокоиться, — грустно улыбнулся Яо. — Быт в крепости мне непривычен, поэтому во всем, что происходит, только моя вина.
Сичень присмотрелся внимательней. Что Яо хочет ему сказать?.. А вернее — что не решается?
— Кто-то несправедливо обидел тебя? — наконец, спросил он.
— Мне не на что жаловаться, — поклонился Яо чуть ниже, чем следовало. — Генерал Не очень добр. Его заботы не должны касаться ежедневной рутины. И если он проявил горячность — в том вина лишь его окружения.
…Мэн Яо говорил словно через силу, с деревянной улыбкой. Смотрел в землю. Видно, не хотел, чтобы его слова выглядели жалобой. Просто отчитывался за долгий период, где все идет своим чередом.
Сичень был вынужден настаивать: если случилось что-то плохое, о чем не скажешь чужому человеку, лучше не держать в себе. Возможно, Сичень повстречал сегодня Яо именно потому, что может помочь.
Яо надолго замолчал, не решаясь на искренность. Потом без всякого выражения сообщил, что недавно готовил генералу Не ванну, и вода показалась Главе горячей, так что он без разговоров окунул в нее нерадивого помощника. Взял за загривок и перегнул через край. Мощно, вальяжно — словно тот бессловесное животное. Генерал был в своем праве. Яо же понимает, что перестарался.
Досадно, что те, кто был при Главе последние годы, ничего не разъяснили. Не поделились, не просветили. Но таковы уж люди.
Тем более понятно, что никто не предупредил помощника о вкусах Главы Не, у которого после омовения бывает игривое настроение. О таком вообще не принято говорить, особенно если зависишь от чужих милостей. Часто молчание — единственный способ сохранить место.
Яо приносит извинения, что не смог полностью скрыть последствия. Нужно было сразу же уйти, а не предлагать свои услуги при банных процедурах. В окна дуло, возможно, Яо простыл, пока бился под генералом в луже у бадьи. Но генерал очень сильный, хотя сейчас синяки почти не болят.
Лань Сичень не знал, что сказать.
Просто не знал, что сказать.
Он не узнавал своего друга и названного брата — великодушного, порядочного, доблестного Не Минцзюэ — в речах А-Яо. Но Яо не было никакого смысла лгать. Один искренний вопрос к дагэ — и ложь раскроется.
Возможно, Сичень просто не знает, каков Не Минцзюэ на самом деле. Ведь он уже думал об этом, уже пришел к такому выводу: человек куда сложней или куда проще, чем стремится показать другим. Минцзюэ имел горячий темперамент, это правда. Он легко впадал в гнев, раздражительность, был склонен к поспешным выводам. К нему таскались какие-то женщины, а может — он сам их приглашал или принуждал, пользуясь силой и положением. Конечно, он никогда не обращал внимания на жизнь слуг, мирской черни, всего того «народа», который не занят самосовершенствованием, а просто коптит небо. Рядовой заклинатель тоже не стоит внимания. Самое же главное — сильный человек неподсуден. Так было везде, в любом месте Поднебесной.
Сильный человек слеп к мелочам. И если раскрыть ему глаза — вместо благодарности получишь досаду, а то и ярость. Трудно изменить другого человека, если он к тому не готов.
Воистину, война искажает людей.
Яо было отчаянно жаль. Разумеется, о выяснении подробностей не могло быть и речи. Это выглядело неприличным, словно Сичень охоч до грязных сплетен и готов кормиться ими со слов пострадавшего. Поэтому Лань Сичень тоже опустил голову в знак поддержки и ласково грел пальцы Яо в своей руке.
* * *
В цитадели подтвердилось, что генерал и его люди отбыли на хребет Синлу, который в народе зовут «Хребет-Людоед». Там случился прорыв энергии инь. Лань Сичень полагал, что имеет все основания участвовать, так как получше многих разбирается в призрачных атаках, особенно за последнее время. Но оказалось, чужим людям на Синлу хода нет.
— У Синлу не даром дурная репутация, — ответил старый воин без руки, который заправлял порядком в цитадели, пока остальные были на выезде. — Хотя славному Цзэу-цзюню это нипочем… Поэтому старейшина ответит, как есть. На Синлу находится некрополь клана Не. Это священное место, а все неприятности не более чем семейное дело. Не подобает вмешивать в такое даже друзей.
— Вот как, — опустил взгляд Сичень. — Много похожих неприятностей происходит к югу от Великой реки. Как полагает старейшина: резонно ли подозревать в случившемся руку Цишань Вэнь?
— Резонно, — ответил старый воин. — Но точнее мы узнаем от главы, когда он вернется.
Тут с криком «Учитель!» в холодный зал вбежал Не Хуайсан. Видно, заметил всадника из окна и нашел предлог полюбопытствовать. Старейшина строго глянул на него, но Хуайсан уже узнал Сиченя. Было ясно, что его распирают новости, но гордость велит надуться и холодно поприветствовать гостя.
— Все уехали, — изрек он после поклона и тягостной паузы. — Учитель считает меня нерадивым, и не пускает! А дагэ нет уже сутки!
— Меня тоже не пускает, — улыбнулся глазами Лань Сичень.
— Цзэу-цзюнь хотя бы может далеко отходить от дома! — закусил губу Хуайсан. — А говорили, к Цинхэ не подобраться! И не выбраться… А дело в том, что кому-то все можно, а кому-то ничего нельзя.
— Молодой господин несправедлив, — ответил старейшина. — Цзэу-цзюнь, судя по состоянию его одежды, преодолел множество препятствий. Он расскажет молодому господину о состоянии внешних дел, если пожелает. И как только отдохнет.
Но Лань Сичень не хотел отдыхать и болтать с Хуайсаном. Тянуло сердце от встречи с Яо, от новостей, от собственных сомнений, да еще этот Синлу! Хуайсан весьма чутко уловил, что гость не расположен — но списал это на военные вести. Поэтому, поддерживая свои представления о радушии, проводил Сиченя до комнаты. Всю дорогу он мило и не обязывающе щебетал о погоде, новых лошадях, хмуром дагэ и прекрасном А-Яо, которого дагэ завел себе исключительно промыслом Небес. А-Яо выходил образцом деликатности, заботы и расторопности, а еще он понимал в музыке и литературе, писал несколькими шрифтами и хорошо разбирался в хозяйственных вопросах. Лань Сичень уже видел его?..
— Я знаю Мэн Яо, — взялся за ручку двери Лань Сичень. — Мы познакомились, когда ты был в лагере перевоспитания. Талантливый и честный молодой человек. Я многим ему обязан.
— Ну надо же! — хлопнул веером о ладонь Хуайсан. — Как тесен мир!
— Тоже изумлен, — кивнул ему Сичень и закрылся.
* * *
Ночью из нижнего зала долетели громкие голоса. Отряд Минцзюэ вернулся. Сичень плохо спал, по привычке напрягая слух, но теперь был не уверен, что стоит спускаться к брату. Тому явно было не до гостей. Судя по всему, кто-то погиб. Выл подросток. Топот ног вверх-вниз по лестницам выдавал нужду в лекаре. Лязгало железо.
— Мэн Яо! — разнесся громоподобный вопль.
В ответ что-то тихо шелестело, улавливались пугливые, заискивающие интонации.
— Почему?! — снова пророкотал голос Не Минцзюэ. — Когда ты собирался мне сказать?!
Снова шелест, неразборчивое бормотание. Тяжко упал на пол стальной предмет.
— Свободен!!!
Лань Сичень встал и подошел к двери, все еще не понимая — стоит ли выйти. Сердце колотилось.
В дверь ударили. Сичень распахнул ее — и к удивлению обнаружил однорукого старейшину. На полу перед ним стоял высокий короб с чайником и закуской. Извинительный дар.
Сичень посторонился.
— Не сочтите за грубость, — поставил короб на стол старейшина. — Вижу, Цзэу-цзюнь собрался поприветствовать генерала. Но лучше сделать это после чаепития.
— Я понял, что сейчас не время, — закутался в плащ Лань Сичень. Он не мерз, скорее желал почувствовать себя защищенным.
— Да, дело оказалось не простым, — сел к столу старейшина. — Будет хорошо ни о чем не расспрашивать главу Не. Но этот заклинатель уже так стар, что умеет видеть людей. И понимает, что Цзэу-цзюню необходимо кое-что знать.
Сичень тоже сел к столу и дрогнувшей рукой разлил чай в две чашки. Их количество говорило, что старейшина зашел не случайно; он подготовился.
— Я знал вашу матушку, — с места в карьер начал старейшина, и чай у Сиченя перелился через борт. — Дама Жун Тин. Ускакала отсюда в шестнадцать. Я хорошо воспитал ее, тогда рука еще была на месте… Ее родители почили, мир праху… Думал, она нашла свое счастье в дельте Янцзы. А оказалось, мерзавка решила мстить.
Комната расплылась у Сиченя перед глазами, все предметы раздвоились и на миг потеряли цвет. Они и так почти не различались в темноте, лампы никто не зажег. А может, виноват чайный пар.
— Должно быть, ваш отец любил ее, раз все замел под ковер. Прежний глава Не, отец нынешнего, очень сокрушался, когда все узнал. Но у дамы Жун Тин родились сыновья, это стало утешением.
— Матушка была очень добра, — только и смог сказать Лань Сичень.
— Авантюристка, — отхлебнул чай старейшина.
— Я правильно вас понял: моя матушка воспитывалась в клане Не? — чужим голосом уточнил Сичень.
— Нет, она жила в горной хижине, — сузил глаза старейшина, вдохнув чайный аромат, и все его лицо словно осветилось от воспоминаний. — Мы были вынуждены ее скрывать. Паскудные Вэни шарили тут по окрестностям, и раз прямо заявились по ее душу.
— В хижине, — монотонно повторил Сичень. Информация была гнетущей. Выходило, что его мать с рождения до смерти жила взаперти.
— Да молодой господин Лань был в ней, — нагнулся над столом старейшина. — Ездил с А-Цзюэ пару лет назад. Охотничий домик. Тогда еще лошадь вернулась без седока. Хорошая была зима, снежная.
Хижину или домик, к своему стыду, Лань Сичень помнил очень плохо. Он выпил, и пришел в себя только на обратном пути. Но ничего мучительного или промозглого, как пристало узилищу, память не выдавала.
— Юный господин любит те места, — продолжал между тем старейшина. — Там редкие бабочки.
— Вот как, — нашел сил на улыбку Сичень, поняв, что речь о Хуайсане. — Я знал, что у моей матери непростая судьба, но не думал, что она росла затворницей.
— Нет-нет, — качнул головой старейшина. — Она была очень активной девой. Отлично ездила верхом. Все время мечтала о сабле клана Не, не могла уразуметь, что дело тут не в желании или таланте, а в крови. Только кровь клана Не может справиться с техникой сабель. Для остальных это бесполезно.
Сичень подлил в чашку чая и уставился в глаза старейшины.
— И опасно, — закончил тот.
Сичень молча допил чай, ожидая продолжения.
— Это то, о чем старейшина хочет меня предупредить? — спросил он.
— Должно быть, Цзэу-цзюнь представляет некрополь как кладбище, — старейшина отодвинул чашку, давая понять, что напился.
— Как погребальный комплекс, — пояснил Сичень. — В местах, откуда я родом, их часто располагают в пещерах.
— В наших местах, — неспешно продолжил старейшина, — это большой подземный храм, на поверхности виден лишь купол. Круглая каменная башня с кровлей. Стены очень толстые, словно их возвели для гулей. Все здание находится внизу, но мало кто доходит до нижних этажей. Там коридоры ветвятся и превращаются в лабиринт. Первым делом, попадая в башню, видишь крипту с каменными гробами. Под ней еще одну такую же, и так до тех пор, пока не попадешь в родовой зал. Бандиты и разбойники, которым не повезло забрести на Синлу, думают, что внутри их ждет добыча. Многие хоронят своих мертвецов при полном параде, в знаках отличия и золоте. Кому-то, слышал, даже раскрашивают лица, а в гроб кладут утварь. Трупы заклинателей можно определить по связкам амулетов, которые запечатывают остатки силы, но простым бандитам это неведомо. Они просто пробивают дверь или подрывают стену порохом, лезут внутрь и вскрывают гробы.
— Глупо спрашивать об охране, — заметил Сичень.
— Да уж, не умно. Охрана есть. Но военные нужды ее отменили, — ответил старейшина. — Однако дело не в воровстве. В наших гробах нет трупов.
Сичень свел брови.
— В верхнем некрополе погребено только оружие, — услышал он сквозь шум в ушах.
— О, — сложил руки на коленях Сичень. — Я знаю, что сабли клана Не обладают собственной душой. Поэтому заслуживают посмертного уважения.
— Сабли клана Не после смерти хозяина сходят с ума, — тихо сказал старейшина. — Поэтому к каждому клинку прилагаются мертвые стражи. Они полны энергии инь, которую уравновешивают сабли, наполненные силой ян. Можно сказать, что вся бесхозная нежить, донимающая крестьян, находит в некрополе Синлу кров и работу.
— Это… довольно странно, — признался Сичень. — Зачем вы мне это рассказали?
— Чтобы Цзэу-цзюнь, побратим нашего главы, хорошо представлял себе реальность, в которой живет Цинхэ Не. Кто знает, как можно исказить правду, если иметь злые намерения?.. На войне все средства хороши. Прошу главу ордена Лань понять меня: ваш союз с генералом — успех для одних, но заноза для других. Если окажется, что владыка Нечистой Юдоли связан с использованием мертвецов ради славы своего рода — что подумает и сделает добродетельный глава Гусу?..
— Да, я понимаю, — склонил голову Сичень. — Мудрый старейшина действует с упреждением. Хорошо, что все разъяснилось, пока не стало слишком поздно. Но отчего старейшина не пустил меня на Синлу?
Подняв глаза, Сичень искал в лице собеседника следы смущение или лжи. Улыбка его стала лукавой, как у семихвостой лисицы. Она так украсила лицо главы Лань, что старейшина хмыкнул в кулак.
— Это связано с главой Не, — опустил он руку. — Все наши главы подвержены искажению ци из-за кровного контракта с оружием. Чем сильнее заклинатель, тем скорее наступит искажение. Душа сабель требует от нас плату за непобедимость. Наверняка, Цзэу-цзюнь слышал об этом еще во время обучения…
…Как же хорошо иметь дело с военными, — подумал Сичень. — Как же тяжело, что горькую правду такие люди выдают без подготовки, словно рубят сук.
— Каждый раз, посещая некрополь, — между тем рассуждал старейшина, понизив голос, — глава Не вспоминает, что ему недолго осталось. Это как врожденная болезнь или проклятье, знание не исцеляет, но лишнее напоминание вредит. В нашем мире все стремятся к бессмертию, долгая жизнь — награда за праведность, выражение верного пути. Лишь долговечное имеет смысл. Люди трудятся и жертвуют своими интересами, чтобы мирно стареть в почете. Время оправдывает раны молодости. Никто не станет строить будущее на том, что скоротечно. Женщина не вступит в брак на год, чтобы после остаться вдовой. Мужчина не влюбится без перспектив. Никто не заключит искренний союз со смертником. Если знать, что завтра умрешь — сегодня можно уже ничего не делать.
— Вы хороший учитель, — выдавил Сичень.
— Я расстался со своей саблей, когда лишился руки, — ответил старейшина. — Видят Небеса, я хотел быть только воином, и все еще жалею, что дожил до седин. Но у Хуань-ди на всех нас свои планы.
* * *
Поздним утром Лань Сичень вышел обняться с Не Минцзюэ. Тот уже знал, что эрди здесь, но решил дать брату отдых. Кроме того, было много мрачных забот: накануне погибли пятеро, не считая раненых. Если у Лань Сиченя неотложное дело — он даст это понять.
Лань Сичень же под впечатлением от ночного разговора тоже не спешил. Присматривался к дагэ — видны ли на нем следы скорого искажения ци или угнетенности. Вправду ли он думает, что скоро умрет. Связаны ли слова Яо с этим искажением ци? Насколько дагэ владеет собой, пока Сичень не видит?..
Понять было сложно. В нижнем зале с выходом во двор лежали накрытые белым полотном тела. Курились терпкие благовония. До обеда Минцзюэ со старейшинами запечатывали клановые сабли. Сабли, обвитые талисманами, покоились в больших сосновых ящиках, ожидая отправки на Синлу.
Обед прошел сухо и быстро. Пищу подали в общий зал, здесь собрался весь клан. У многих вчера погибли родственники, так что заклинатели тут и там сидели в траурных повязках. Было очень людно, но ни одного шутливого или небрежного разговора. Даже Хуайсан молча жевал.
В середине обеда в зале появился А-Яо и, зайдя со спины, подал Не Минцзюэ какие-то бумаги. Минцзюэ машинально взял их, не глядя на помощника — Яо же отступил и низко склонился в почтительном поклоне, вытянув руки вперед корзинкой. Он стоял так ровно столько времени, сколько потребовалось Минцзюэ, чтобы допить свою чашку, просмотреть бумаги, налить себе еще и что-то перечитать. Многие за столом видели это, кто-то хмыкнул, кто-то ткнул локтем соседа, Хуайсан просто выронил палочки и уставился на брата. Наконец, Минцзюэ заметил, что стал объектом внимания, поднял глаза над бумагами.
В следующий миг он хлопнул Яо по рукам: «Встань!» Вероятно, удар был сильным: Яо покачнулся.
— Как прикажет Глава, — пролепетал Яо и распрямился. Смотрел он в пол, так что Сичень не мог поймать его взгляда.
— Сядь за стол, — досадливо приказал Не Минцзюэ, и Яо засеменил к Хуайсану.
Тихо зажужжали голоса, получившие пищу для сплетен. У Сиченя окончательно пропал аппетит.
* * *
В прошлый свой визит Сичень оставил в крепости часть библиотеки Гусу. Она находилась в комнате с резной кроватью, куда Сичень окончательно переехал. Прежние зеленые покои рядом с Хуайсаном были удобней, но теперь там обитал Мэн Яо.
Мешочек цянь-кунь, набитый книгами, спокойно лежал в ящике комода, все охранные заклинания остались на месте. Сейчас, пока в общем зале шел клановый совет, Сичень решил перебрать библиотеку. Он сидел в груде бумаг на полу, когда в дверь стукнули — и створка тут же открылась наружу.
Это оказался Не Минцзюэ.
— Ты занят? — спросил он, закрывая дверь на щеколду.
— Ничуть, — встал Сичень. — Убивал время, пока не выдастся возможность поговорить.
— Прости, эрди, — сел на кровать Не Минцзюэ, потирая шею. — Навалились дела. Какая-то сволочь натравила лютых мертвецов на погребения моих предков. То есть, известно, какая сволочь… ну да не важно. Дней пять займут погребальные обряды…
— Ничего не говори, — подошел Сичень, положил руку на плечо брата. — Я в общих чертах все уже знаю. Я пробуду тут неделю. Еще есть время.
— Через пять дней я выдвигаюсь в Хэцзянь. Поедешь со мной?
— Непременно, — улыбнулся Сичень. — Но хотел бы поговорить с дагэ до того.
— Быстрый вопрос мы можем решить прямо сейчас, — накрыл его руку своей Минцзюэ. — Не зря же я запер дверь!
— Мне надо обсудить с тобой весеннее наступление под Ланьлином. По дороге сюда я узнал о заградительных формациях. Надо понять, как их ликвидировать или обойти, либо принять другой план действий для каждой стороны. Например, тайно перебросить часть твоих войск на юг через Шаньдун. Это даст сильное численное преимущество. На Ланье есть специалисты по формациям. Пока идет битва, они могут начать ликвидацию, а мы подключимся после боя, пока Вэни не пришли в себя. Но лучше всего было бы перенастроить все ловушки, чтобы сами Вэни не смогли пройти свои заграждения. Боюсь только, это надо обговорить над картой, а не на бегу.
— Да, но направление разговора я понял.
Тут в дверь заскреблись — и Минцзюэ разом подобрался. Сиченю показалось, он даже побледнел. Упругое до того плечо стало каменным.
— Что с тобой? — шепотом спросил Сичень, рефлекторно сжав руку на плече. Почему-то в нее попало несколько прядей волос из хвоста дагэ.
— Кто шляется под твоей дверью? — тоже шепотом спросил дагэ.
— Это твой дом, откуда мне знать, — отозвался Сичень. — Может, твой брат или помощник, или управляющий.
В дверь скребли еще какое-то время, после чего наступила тишина. Толщина стен и створок не позволяла расслышать шаги.
— Нервы сдают, — вымолвил Минцзюэ и ухмыльнулся. После чего снял гуань и распустил хвост. Зарылся руками в космы, массируя голову. — Не подумай, тут нет шпионов, — оповестил он. — Просто каждый раз, как я иду провести с тобой время, что-то мешает. Без того видимся раз в полгода…
— Ты разве уже ходил ко мне с разговором? — взялся за одну из его кос Сичень. Коса почти расплелась, и было бы верно вовсе распустить ее, как и другие.
— В конце вчерашней ночи и с утра. Но сам понимаешь, люди погибли, надо было дать объяснения родне… Помощник мой тоже сна не знает… С утра учитель А-Сана не дал пройти. Достойный старейшина, но ворчливый. Сказал, ты всю ночь читал мантры, пусть, мол, человек поспит…
— Я знаю твоего помощника, — тихо сказал Сичень, стараясь, чтобы голос звучал приветливо и нейтрально. — Это Мэн Яо, верно?
— Да. Интересный парнишка, только мусор в голове.
— О, — расплел вторую косу Сичень и полностью взял инициативу, даже стукнул брата по рукам, чтобы освободил волосы. — А вы с Яо довольно близки, если дагэ знает, что у него в голове.
— Я думал, что помог ему, — со вздохом отклонил голову Минцзюэ, наслаждаясь руками Сиченя. — Но он боится меня. В целом, не новость, но у Яо была репутация смельчака. Что к чему.
— Может быть, дагэ его случайно испугал? — Сичень задал шутливый вопрос с максимальной простотой, чтобы не звучать игриво или инфантильно. Это был бы стыд! Но вопрос задать было необходимо. — Например, может быть брат макнул его головой в бадью?..
— Может, и окунул раз… А что за интерес?.. Успели перекинуться словом?..
— Да, — собрал расплетенные волосы Сичень и теперь проводил по ним пальцами, как гребнем. Волосы после кос раздались в густоте, ужасная копна, как у дикого призрака. И снова в ней попалась застрявшая сосновая иголка. — Мы встретились на подъезде к крепости. Я познакомился с Яо, когда был в бегах. Он тогда очень помог мне.
— У него острый ум, — заметил Не Минцзюэ. — Но трудное прошлое.
— Неблагополучное, — уточнил Сичень.
В дверь настойчиво застучали. Звук был неприятным, обреченным. Словно человек за створкой не успокоится, пока ему не отворят.
Сичень потянул за копну волос, пока лицо Минцзюэ не повернулось к нему. Задал глазами немой вопрос — открывать или нет. Минцзюэ мотнул головой: нет.
Стук длился и длился, и Сичень понял, что скрипит зубами. И правда, что-то постоянно мешает. «У меня нет срочных дел, — прошептал Минцзюэ. — Это по твою душу».
Наконец все затихло.
— В этой крепости днем не будет покоя, — констатировал Минцзюэ и потер колени, словно они в пыли. — Зато ночью нас никто не потревожит. Приходи в общий зал на пятой страже . Я возьму карты с разметкой войск и вино. Пить не предлагаю!
— Хорошо, — согласился Сичень, массируя Минцюэ виски. — Но если твой помощник правда не знает сна, выйдет неловко. Особенно учитывая траур.
— Я его отошлю, — пробормотал Минцзюэ. — Пусть едет в Хэцзянь раньше меня.
— Я пошутил, — дернул его за прядь Сичень. — Не дело Чифэн-цзюню оставаться одному. К тому же Яо слишком робок, чтобы решить что-то в военном лагере.
— Самое время освоиться, — произнес Минцзюэ. — Но авторитета там у него нет, это правда.
— Я знаю историю его рождения, — тихо заметил Сичень. — Это действительно груз прошлого, который не развеется вдруг.
— Неизвестно, что там правда, а что нет, — прикрыл глаза Минцзюэ. — В Мэн Яо есть задатки хорошего заклинателя. Выучил наизусть устав Цинхэ Не. Тренируется не в пример моему гаденышу. Кто будет помнить прошлое, если человек заработал себе достойное имя собственным трудом? Мэн Яо многого достиг за короткий срок. Я думал, ему это нравится.
— А теперь что думаешь? — Сичень оставил волосы и присел рядом с Минцзюэ. Заглянул в лицо.
— Думаю, это его способ благодарности. Оплата за место в клане.
— Конечно, он благодарен, — пожал плечами Сичень. — Любой на его месте сделал бы все, от него зависящее, чтобы оправдать доверие. Даже если он никогда не сравнится с кем-либо из Не по крови, он будет стремится соответствовать. Что здесь тебя настораживает?
— Я думал, что это не долг, а его собственное желание, — собрал волосы в хвост Не Минцзюэ. — Он подходит для своей работы и соответствует стандартам Цинхэ. Он выносливый, точный в делах, любознательный. Умеет держать удар. Он почти как Хуайсан, даже лучше Хуайсана. Не такой белоручка. Но все это ложь.
Сичень поднял брови: что за странный вывод?..
— Он просто делает то, — Не Минцзюэ посмотрел на свои руки, — чего от него ждут.
— То есть, Яо хочет порадовать дагэ и делает то, что дагэ нравится? — светлые глаза Сиченя лучились мягким светом.
— Думаю, от страха он сделает все, что угодно, — встал Минцзюэ.
— Я не понимаю, что расстроило дагэ, — тоже встал Сичень, развернув к себе Минцзюэ за плечо. — Разве что было какое-то событие… связанное с Яо… которое вызвало замешательство… или дагэ увидел то, что не замечал прежде.
— Ну да, — просто ответил Минцзюэ. — Пацан меня испугался. Надумал себе какого-то срама. До сих пор ходит, как пришибленный.
— Может быть, дагэ его немного пришиб?.. — улыбнулся Сичень лукаво. — Мне показалось, у него синяк под воротом.
— Может, и пришиб немного. А может, на тренировке схлопотал. Может, в темноте навернулся на лестнице.
— И верно, — отступил Сичень. — Даже если между дагэ и его помощником что-то произошло, мне нет до этого дела. Устав Нечистой Юдоли далек от устава Гусу, потому не мне судить чужие порядки. Прошу дагэ простить брату его бестактность.
Минцзюэ застыл в пол-оборота, словно оцепенел. В мире заклинателей были такие техники, что превращали людей в спекшийся пепел прямо на ходу, кого с поднятыми руками, кого с согнутой спиной, кого в прыжке. Вмиг в комнате стало темно, словно весь свет истончился, пришла малиновая мгла. Потолок, казалось, опустился и придавил легкие. Не Минцзюэ пришел без верхней одежды и без оружия, но в воздухе повис звон металла. Из недр крепости несся басовитый лязг. Это Бася, — понял Сичень. — Дадао брата чует, что хозяину нужна поддержка, и подает голос.
Абсурдная мысль — не сабля ли стучала в дверь — вспыхнула и погасла.
Лань Сичень инстинктивно отступил к двери, подняв руку в жесте миротворца. Он во многом сомневался, но не должен был переходить черту. Теперь осталось только сокрушаться. Зачем он настаивал на расспросах? Это было непорядочно, грубо и просто подло. В малиновой мгле любые извинения казались тщетными. Брат его не простит.
В следующий миг спина Сиченя ударилась о дверь.
…Метнувшись с места, Минцзюэ придавил Сиченя всем телом, прижал к створке руку миротворца, когда только успел?.. Другой рукой он прихватил Сиченя за горло, поднимая его на уровень своих глаз. Разница в росте была мизерной*, едва ли с фалангу большого пальца, так что достаточно оказалось привстать на носки.
Захват был сильным, но если бы Сичень хотел — он мгновенно бы освободился. В его жизни было не так много прикосновений, в основном тренировочные боевые захваты. На поле боя и до такого не доходило. Редкие объятия с родственниками, братское рукопожатие, столкновение локтями в свалке тел при наступлении. Даже по спине возвышенного и безупречного Цзэу-цзюня никто не похлопывал, это было неуместным и оскорбительным. Устав Гусу сгорел с Гусу, но из наследников клана Лань его так просто не вынешь. Если бы Минцзюэ знал все это, то понял бы, насколько особенным человеком в жизни Сиченя он является. Сичень не сопротивлялся, казалось — он погрузился в ощущения новизны.
Но Минцзюэ не знал или позабыл.
— Брат, — гулко сказал он, приближая кошачьи глаза. — Посмотри мне в лицо и ответь, что ты имел в виду?.. Решил, что я пользую мальчонку как шлюху? Потому что собаке собачья смерть?..
Сичень покраснел и неубедительно мотнул головой. На деле он именно это и имел в виду, но почему-то мужество правдолюбца его оставило.
Пальцы Минцзюэ ощутили его движение и немного ослабли. Сичень опустился на полную стопу.
— Ты тоже боишься меня? — сдавил его руку Минцзюэ, запястье отдалось приятной болью.
— Я не могу бояться тебя, — ответил Сичень спокойно. — Ты мне дорог. Я тебя люблю.
— Это я знаю, — стукнул по двери его запястьем Минцзюэ. — Любишь и не веришь. Стоило этому Яо один раз напеть тебе в уши, как все изменилось, так?..
— Тогда скажи мне, что между вами произошло! — выкрикнул Сичень.
— Ты не поверишь, — нагнулся к его уху Минцзюэ, но ничего не сказал, просто зарылся лицом в волосы. Сичень стоял ни жив, ни мертв. Он должен был сделать единственную вещь, чтобы вернуть утраченную гармонию: поцеловать Минцзюэ. Он мог сделать это еще миг назад. И забыться в том ответе, который последует. Сейчас этот ответ был дороже правды, а может быть, и был правдой сам по себе.
Но это значило, что все прежние речи продиктованы обычной ревностью. Сама обеспокоенность Сиченя судьбой помощника была ревностью. А стоило дагэ переключиться, как проблема с Яо исчерпалась. Выходило, плевать на чужое горе, когда тут все так сложилось.
Это было гнусно. Сичень не мог опуститься до подобного.
Он пару раз дернул запястье и освободился. Потом глубоко обнял Не Минцзюэ, сожалея обо всем и не о чем. Может быть, уже началось искажение ци, и все, что здесь происходит — его приметы?.. Неуправляемая, темная стихия, готовая ломать кости под действием морока?.. Мощь, которая разрушает, стыдясь наводимого ей ужаса?.. Но если и так — Сичень примет это, ему хватит душевных сил.
Кажется, он никогда никого так не обнимал, срастаясь с другим в одно существо. Мерно и царственно перед глазами наливался силой дневной свет. Глубокий вздох раздвинул границы комнаты. Сичень, наконец, услышал собственное сердце. Оно часто и сильно билось, и ему вторило второе — в груди дагэ.
Так слаженно. Так красиво.
Тут случилось невероятное. Минцзюэ отстранился и рывком спустил с плеч два слоя одежды, как делают воины страны Дунъин перед боем. Поднял локти на дверь по обеим сторонам от головы Сиченя. Сичень плавно опустил пальцы на его затылок.
Ничего не происходило. Только сердца бились в унисон.
— Спасибо, — сказал Не Минцзюэ, касаясь лба Сиченя своим. — Ты и правда не боишься меня. Может быть и любишь. Скажи — ты мог бы мне отдаться сейчас?
…Сичень решил, что ослышался. Но тело просигналило, что ошибки нет: оно задрожало и вмиг покрылось испариной. Как можно так не владеть собой после всех тренировок и моральных достижений?.. Медленно и неумолимо глава Лань заскользил вниз по двери, пока его вены наливались жаром.
Он не знал, что сказать.
Просто не знал, что сказать — второй раз за сутки.
Минцзюэ вовремя подхватил его под спину. «Ответь», — тихо настаивал он.
Сичень давно знал, что может. Но отчего-то был уверен, что это случится после войны. Без гнетущих вопросов и ответов, само собой. Все будут хмельными и счастливыми, а вокруг цветы магнолий под молодой луной. А может быть, будет весенний дождь за резным окном, где мокнет бамбук, роняя капли на черепицу.
Но это же дагэ. Ему нужно в окопе. Или нет?..
— Ответь, А-Хуань, — приглушенный голос Минцзюэ проникал в самую душу и пьянил, напоминая мурлыканье тигра.
— Кто спрашивает о таком! — Сичень вдруг саданул кулаком в живот Минцзюэ. Сам не зная, что на него нашло. Можно было обойтись просто словами.
Минцзюэ выдохнул сжатый воздух, как пробитая барабанная мембрана, но объятия не разжал. Только глаза сверкнули. Его кожа нагрелась.
— Ладно! — выкрикнул ему в шею Сичень. — Давай! Но что мне с этим делать, если тебя убьют?.. Если ты умрешь в бою — что мне с этим делать?!
— Будешь тосковать… — потерся о него подбородком Не Минцзюэ.
В этот момент Сичень нащупал рукой за спиной защелку двери и открыл ее.
Два тела вывалились в коридор. Сичень спиной вперед с руками дагэ на лопатках, принявшими весь вес, Минцзюэ сверху — полуголый, теплый и отчего-то с хохотом.
Подмяв Сиченя, он не спешил вставать, а наслаждался ситуацией.
— Ты вот так это представляешь, брат? — с обидой спросил Сичень, пытаясь свалить дагэ вбок. — Это просто гадко!
Минцзюэ перекатился на спину — теперь Сичень был сверху.
— Как угодно, А-Хуань, — улыбался он. — Все, как ты захочешь.
— Да пропали ты пропадом! — Сичень в сердцах стукнул его по грудине. Дагэ не возражал, Сичень не торопился. В ситуации не было ничего опасного, рискованного или неприятного. Так уже бывало, и не раз! За весь этот вечер только одно казалось ужасным: мгновенья малиновой тьмы.
На левом плече Минцзюэ красовался глубокий поперечный шрам. Сичень развернул его руку, чтобы получше разглядеть. Шрам был от меча, что само по себе странно: обычно Бася ни одного мечника не подпускала на такое расстояние, чтобы тот нанес удар. Все шрамы на теле Минцзюэ были другого происхождения.
— Узнал? — спросил Минцзюэ, глядя на Сиченя расширенными зрачками.
— Что узнал?.. Кто-то ранил тебя, и мне горько.
— Не помнишь, — довольно констатировал Минцзюэ. — И домик в горах не помнишь.
— Дался всем этот домик, — пробормотал Сичень.
____________________________________________________
Примечания:
*разница в росте персонажей 3 см. Лань Сичень - 188 см, Не Минцзюэ - 191 см.