Книга II, Глава 10
БАЛКОН ЗВЕЗДНОЙ РОССЫПИ
Тело циньвана Фэнси, сянь-хоу Ши Фэнсюэ перестало испытывать боль, присущую миру смертных. Оно растаяло, слилось с эфиром, превратилось в мерцающий поток. И вместе с другими цветными потоками устремилось в пестрый водоворот, притягиваясь к далекой, чудесной цели.
Что-то прорывалось сквозь пелену, как свет через задернутые шторы.
…Это могла быть только она — старая, действительная память, полная выпуклых, нечеловеческих подробностей. Она приходила кусками и словно выпаривала поздние наросты.
Она вернулась не вся, но и полученного было достаточно. Фэн-эр теперь твердо знал, что родился на Небе, он в самом деле Феникс, небесный принц, сын Императора шести миров. Его отец был божеством даосского мира. Не удивительно, что именно к этому миру принадлежали те, кого Фэн-эр любил всю жизнь.
Он вовсе не был изгнан, а спустился в смертный мир по доброй воле. Это было связано не только с пользой для людей, но и с некой завершенностью для него самого.
Разница с земной жизнью переживалась так оглушительно, словно из тесной коробки он вылез под огромный звездный свод.
Он вспомнил свою земную жену и сестру — бессмертную деву Суй Хэ, принцессу Птиц. Ее возлюбленного Пу Чу — владыку змей и Повелителя Воды. Вспомнил своих настоящих родителей: коварную мать-императрицу Ту Яо и властного отца Тай Вэя, который так любил его, что отдал за него жизнь. Вспомнил ребячливую Цзинь Ми, деву-цветок, на которой был всегда женат, и которая всегда уходила раньше него.
Вспомнил веселого Ляо Юаня, вечного подчиненного, друга, воина небесной армии. И даже воинственную Куань Лу, что всегда охраняла белого небожителя с лицом даоса.
…Конечно, он вспомнил и своего даоса. Это действительно был его старший брат, нежный и жестокий, который никогда не позволял себя любить, разве что иногда.
Его старший брат однажды стал чудовищем. Это правда, хотя теперь всё осталось в прошлом. Он и впрямь имел драконий облик, но тут память изменяла, и дракон каждый раз оказывался разным: то огромным, как поле брани, то грациозным и крылатым, то блеклым и голым, словно раненым, лежащем на брюхе. Чем больше Фэн-эр всматривался в него, тем больше искажался сам.
Теперь у него были крылья. Он даже видел их гигантский размах, блеск гладких перьев, хотя и не имел глаз.
Он парил над цветным эфиром, окруженный дымкой, и чем выше поднимался, тем гуще становился туман. Туман словно обособлял Фэн-эра от остальных потоков, закутывал в молочную ткань. И теперь, когда судьба человеческого рода отделилась от его собственной, далекая и чудесная цель вызывала трепет. Что-то божественное, истинное и жуткое ждало его впереди.
Что-то сродни тому, что он пережил снежными ночами под северной столицей. Название ее он успел забыть.
Если бы у Фэн-эра было больше сил и времени, а может быть и концентрации — он бы вспомнил все. Но внезапно молочный туман разошелся — и перед ним образовались Врата.
Золотые врата с алыми заоблачными балками, за которыми в пелене угадывалась уходящая ввысь широкая лестница. Возле врат застыла знакомая небесная стража. А перед ними…
Перед ними стоял молодой и по обычаю смущенный Сунь Цинянь. Сунь Цинянь совсем не изменился. Но Фэн-эр…
В рассеянном свете, идущем из врат, он видел свое тело, свои руки и белые пряди волос. Руки были узловатыми, в темных венах, в морщинах сухой кожи. В одной из них он все еще сжимал драгоценную печать с иероглифом «Мин». Печать была как новая и светилась.
Остальное выглядело ветхим: иссохшие колени, обвисшая, лишенная тонуса плоть, выступающие, словно деформированные возрастом ребра.
Его огромные крылья были седыми, как тысячелетние шапки гор.
Он был чудовищно, необратимо стар.
Это было естественно, но отчего-то с каждым мигом перед Небесными Вратами становилось все более печальным и неправильным.
Но разве он мог роптать?.. Он был человеком. Его небесное имя было Сюй Фэн, но он более не был небожителем. Знаки на его теле, тут и там покрывшие кожу, как несмываемые чернила, кричали об этом.
Сунь Цинянь глубоко поклонился. В руках он держал влажное шелковое полотно. Вероятно, подобно тому, как на земле обмывают или обтирают трупы — здесь протирают вновь прибывших.
…Ткань, которой Сунь Цинянь вытер Сюй Фэна, пахла любовью, счастьем и юностью. От нее кололо кожу, и в горле стоял ком.
Она не сбавила Сюй Фэну лет, и он обрадовался, что не успел понадеяться на это.
Все надписи с его тела исчезли. Проем Врат впереди гостеприимно залучился голубоватым светом, даже облака разошлись. «Поздравляем Повелителя Пламени с возвращением!» — отсалютовала небесная стража.
За вратами открылись три старца в древних одеяниях, расшитых звездами. Они заведовали календарным ведомством, но в прежние времена Сюй Фэн таким не интересовался и видел старейшин лишь на Больших дворцовых приемах. Теперь они казались подходящим обществом: не из одного Фэн-эра тут сыплется песок! Старцы выглядели бодро, они держали легкий доспех, меч Пурпурных Облаков и роскошные одежды, в которые тут же облекли Сюй Фэна.
Сунь Цинянь повел его вверх, поддерживая под руку: от небесного воздуха плоть словно лишалась веса, и с непривычки кружилась голова. Три старца вежливо и мало говорили, не торопились ошеломить новостями, шли степенно, так что не было нужды испытывать стыд за неловкий подъем. Все же в старости есть свои преимущества.
Судя по всему, на Небесах было раннее утро. Бессмертные небожители еще не проснулись. Только Солнечная гвардия на всех четырех Вратах и Лунная стража вокруг императорского дворца несли караул.
Из Сунь Циняня лезли вопросы и сплетни, но он прилагал титанические усилия и молчал. На пороге Дворца шестидесятилетнего цикла он еще раз поклонился и сказал:
— Небесным указом Повелителю Пламени отведены покои в правом пределе, это лучшие комнаты, в которых еще никто не жил. Теперь там все удобства… Принц Сюй Фэн узнает их по цвету…
— О, — сложил крылья Сюй Фэн. — Чертоги знаков эклиптики?.. Двадцать восемь опечатанных комнат, которые возвели по ошибке?..
— Ну, какая же теперь ошибка? — рассудительно заметил Сунь Цинянь. — Небесное всеведение. Пусть Повелитель Пламени отдыхает. Никто не потревожит его до завтрашнего дня.
* * *
Наутро в Пурпурном Дворце был Большой совет. По извечному распорядку он начался в час дракона, что по новому расписанию соответствовало празднику Драконьих лодок и началу лета.
Конечно, превращать рабочее заседание в праздник было недопустимо, однако каждый знает, как скверно жить во время перемен. Пока все не устроится, приходится идти на жертвы.
Императорский зал поражал невиданной роскошью. Под высоким прозрачным потолком парили воздушные змеи, пол походил на водную гладь, в нишах висели гирлянды из мальвы и полыни — обереги от болезней, а у стен теснились длинные драконьи лодки, полные цзунцзы*. Но все это меркло перед новостями о Повелителе Пламени.
Новость пришла из казарм и разлетелась, как шторм. Значит, вот каков теперь принц Сюй Фэн! Вот какова судьба небожителя в царстве Смертных!.. И что, так будет всегда, с каждым?..
…Теперь-то ясно, почему изгнание в нижний мир хуже смерти. Не слишком ли жесток нынешний император?.. Прежний хоть и поднял на брата руку — но хотя бы не обрек его на человеческую жизнь. Лучше быть небожителем в границах одной горы, чем смертным в огромном мире.
Повелитель Пламени не показывался, чем лишь подстегивал любопытство.
Он спал или вспоминал свою жизнь в глубине зодиакальных палат; вход в его крыло перегородила Солнечная стража.
Ночью из-за императорских реформ над головой творился бардак. Дева Суй Хэ в конечном итоге затянула небо облаками, для чего демонстративно вышла на дворцовую площадь.
Но и ей не удалось проникнуть во Дворец шестидесятилетнего цикла.
* * *
Когда Повелитель Пламени вступил в тронный чертог, опираясь на меч — весь зал встал. Сегодня на совете чиновники сидели в соответствии с рангами. От дверей до трона шел широкой проход. Повелитель Пламени ступал по нему медленно и устойчиво. Он ничего не видел — ни церемонных поклонов вокруг себя, ни блеска убранства, ни знакомых лиц. Хотя одно из них привлекло его внимание, так как находилось на линии взгляда.
На троне Императрицы Небес восседала его земная жена Елюй Сяоши. Дева Суй Хэ. Даже в более совершенном облике не узнать ее он не мог. Вот, значит, как обстоят дела. Принцесса Птиц все же надела венец императрицы. Воистину, время нигде не стоит на месте.
А может быть, так было еще до его схождения в смертный мир: его память отчего-то хорошо помнила самые старые небесные события, словно первый акт пьесы, уже зачитанный и истрепанный. Но спотыкалась на последующих. Наверное, ей просто не хватало пространства для всех деталей и перипетий. Или, что верней, небесные события переплелись с земными, и теперь было трудно разобрать, что есть что.
В зале царила абсолютная тишина, даже звон, производимый хвостами воздушных змеев, стих.
Седые крылья феникса, ярче снега, бесшумно расправились в воздухе вокруг Повелителя Пламени. Рубиновый гуань на его белой голове был алым, как кровь. Всё его багряное одеяние казалось пропитано кровью*.
В безмолвии Нефритовый Император Юй-хуанди спустился с трона. Он совсем не походил на свои земные статуи, золотые, толстые и благодушные, с улыбчивыми щелочками глаз и солидной бородой. В нем вообще не было ничего благодушного и золотого, а по чести — и телесного. Он казался сотканным из космической ночи, снежных небесных туч и перламутровых сумерек, и немного расплывался перед глазами Феникса, словно Сюй Фэна поразила хрестоматийная куриная слепота.
Но даже если бы зрение подвело его настолько, чтобы не рассмотреть облик владыки Небес — одна деталь развеивала все сомнения.
Волосы Нефритового Императора сквозь резной гуань были заколоты стрелой. Для шпильки она была длинновата, так что сразу бросалась в глаза. Древко слегка почернело, словно закоптилось, так что стрела выглядела видавшей виды.
Стрела казалась знакомой — такие литые наконечники-трубки в треть древка использовались для малых конных луков, для стрельбы на скаку… Не сам ли Фэн-эр когда-то обменял такую на прядь чужих волос?..
Как ничто иное эта стрела теперь свидетельствовала, кто перед Сюй Фэном.
Подвески высокого праздничного гуаня падали на лоб императора, доходя до бровей. Юй-ди был в изысканных одеждах, но все, кто осмелился поднять взгляд, видели лишь его лицо.
И Сюй Фэн видел лишь его.
Оно было точно таким, как в его воспоминаниях о потерянной небесной жизни: с приоткрытым алым ртом, словно он все еще задыхается под тонким красным покрывалом, с напряженными бровями, похожими на росчерки черной туши, с бледной нефритовой кожей. С расширенными зрачками влажных глаз, где ничего не отражается, кроме теней от ресниц и звездной дымки.
Длинный голубоватый шлейф императорских одежд стекал с тронных ступеней, как водопад.
Юй-ди подался вперед, едва Феникс приблизился и с трудом преклонил колени. Повелитель Пламени мог сказать любую формальность, он даже приготовил речь по дороге сюда. Его небесный отец был императором, его отец на земле был императором, так что никаких сложностей с докладом быть не могло.
Но сейчас звук застрял у него в горле.
…До этого момента он совершенно не помнил, кем на Небесах является его брат.
Он помнил своего брата-даоса неким общим воспоминанием, смутным и противоречивым. В его памяти тот всегда был одет в простые одежды цвета цинь или в траур. Конечно, он имел драконий облик, но мало ли в мире драконов. Память смешивалась с домыслами и снами, большинство которых были фантастичны, полны печали, гнева или восторга, а потому вытеснялись, как нелепица.
Однако все, что Сюй Фэн успел вспомнить и успел забыть, теперь было одинаково неважным. Было одинаково мнимым.
Потому что нечто божественное, истинное и жуткое, что ждало его впереди, теперь стояло прямо перед ним.
Это всегда был он. Только он.
— Ваше Величество, — хрипло произнес Сюй Фэн с низким поклоном. — Этот смертный приветствует вас и желает долгих лет жизни.
Медленно, как во сне, Нефритовый Император Юй-хуанди опустился на колени и поклонился в пол:
— Император приветствуют принца Сюй Фэна, Повелителя Пламени, что спас последователей Дао и вернул мир Смертных под защиту Небес.
Вокруг все еще царила тишина. Жунь Юй распрямился. Две фигуры, юная и старая, стояли перед престолом Небес на коленях друг перед другом. Вероятно, нашлись небожители, замершие в ожидании: будут ли совершены еще два поклона*, тогда кроме потрясения с Совета будет вынесена знатная сплетня. Видимо, Юй-ди тоже понял это, поскольку остановил Сюй Фэна, едва тот решил поклониться еще раз.
— Пусть Ваше Величество перестанет пугать этого смертного, — прошептал Феникс настолько тихо, что никто, кроме Юй-ди, не мог услышать его. — Этот смертный так стар, что боится неверно понять повелителя Небес.
— Я твой брат, — так же тихо прошептал Жунь Юй. — Что между нами может быть неверно понято?
— Место Вашего Величества не здесь, а на троне, — возразил Феникс, — Даже родственные узы не изменят этого.
— Мое место здесь, — еле слышно ответил Жунь Юй. — Я твой возлюбленный.
— Тогда отчего Ваше Величество не приняли меня наедине?.. — проницательно прошептал Феникс. — Без этого столпотворения?..
— Потому что я твой Император, — улыбнулся Жунь Юй и встал.
Вздохи и шелест ткани прокатились по залу, зазвенели в высоте хвосты воздушных змеев, и белые крылья Сюй Фэна широко разошлись за его спиной.
Все было верно. Тайная связь, даже самая чистая, остается постыдной и унизительной.
Публичные заявления скандальны и достойны насмешек. Они лишь кормят злые языки.
Грубо выставленное напоказ — без всяких объяснений — возмущает взгляд.
Только ритуальная форма, в которую облекается тайна, способна удержать ее и вызвать к ней уважение. Чем выше тайна, тем строже ритуал.
…Два потока ци, огненный и водный, успели смешаться, пока их обладатели шептались на полу. Теперь с каждым мигом память Сюй Фэна возвращала утраченное. Словно где-то между ребер наполнялся жидкостью огромный сосуд.
Он видел свой тепловой след на коже императора, когда тот поднялся к трону.
Юй-хуанди развернулся, отбросил шлейф и протянул вперед руку:
— Пусть Повелитель Пламени встанет и расскажет о нуждах мира Смертных. Небеса готовы принять отчет принца Сюй Фэна о положении дел в царстве людей и окажут посильную помощь, если это необходимо.
* * *
— Я что-то упускаю, — отставил винную чашу Небесный Лис и уставился на свой пруд. Напряженное выражение лица совсем не шло ему, делало весь облик сварливым и раздосадованным. — Повелитель Пламени, конечно, преобразился… Но все это касается лишь его опыта и внешней формы. Его сердце не могло измениться. Возможно ли, что земная жизнь все ставит с ног на голову?..
Куань Лу безучастно смотрела на Лиса, который выкладывал все это Сунь Циняню. Сунь Цинянь держался хорошо. Он зашел сюда в поисках Повелительницы Полнолуния, поскольку видел деву и Лиса вместе незадолго до того. Они смотрели на прогулку Его Величества.
Жунь Юй водил Сюй Фэна по памятным местам, поддерживал под руку, улыбался и, кажется, кормил его цзунцзы с духовной начинкой. Сюй Фэн же смиренно ел подношения, смущался, поминутно спотыкался, дважды не узнал старых знакомых, и все это вместе походило не на старческую немощь, а на самое настоящее подростковое затмение чувств.
— Я что-то упускаю, — сплел пальцы Лис. — Сюй Фэн так счастлив с Ми-эр. Но трудно забыть все, что он ради нее пережил по вине Его Величества. Конечно, Сюй Фэн не может выражать недовольство Императором Небес, который старше его и куда могущественней… И вынужден прощать… Особенно теперь, когда его силы заперты…
— По скромному мнению этого стража, все совсем не так… — начал было Сунь Цинянь. Он первым навел разговор на эту тему, так как никто не мог ему толком сказать, кто такая Цзинь Ми. Без нее картина не складывалась. А если картина не складывается — легко попасть впросак.
Однако теперь все окончательно запуталось.
— Все это очень странно, — продолжал Лис, покусывая кончики волос. — Его Величество сам отпустил Цзинь Ми, здесь все недомолвки заблаговременно разрешились. Так что Повелитель Пламени должен быть давно прощен. Тогда почему Его Величество не возвращает Сюй Фэна?.. Он сразу должен был оставить его рядом с собой, чтобы теперь не совершать глупости… Кроме того, между Повелителем Пламени и Повелителем Ночей есть прежденебесная связь. Зачем было жертвовать ей ради своей гордости?..
…Прежде Сунь Цинянь не сомневался в том, что видят его глаза. Но эта история началась куда раньше, Сунь Цинянь стал свидетелем лишь ее финальной части, и выходит — она вовсе не была безоблачной. Может ли видимая часть целого объяснить все целиком?.. Или нет?..
— Разве что… — вдруг замер Лис. — Может ли такое быть, что Его Величество не смирился с тем, что Ми-эр счастлива с другим?.. Семья Императора славится ревностью, даже если любовь давно угасла… И теперь Юй-ди нарочно мучает Сюй Фэна?.. И от этого страдает сам?..
— Нет, — помотал головой Сунь Цинянь. — Не может быть такого, чтобы Его Величество строил козни Повелителю Пламени из-за его возлюбленной. Он никогда о ней не вспоминает.
— А лунный страж уверен, что знает все мысли Его Величества?.. — усомнился Лис. — Даже я не знаю, о чем он вспоминает, а о чем нет… Бедный Сюй Фэн!..
— Почему это бедный? — здраво возразил Сунь Цинянь. — Он как раз щедро награжденный. Его величество ради него пошел на большие жертвы. Этот скромный страж полагает, небесный Император питает к принцу Сюй Фэну искреннюю слабость.
Лис поморщился:
— Было время, я тоже считал, что Его Величество глубоко увлечен Повелителем Пламени, и изгнал его именно потому, что не может себя держать в рамках приличий. Но разве можно назвать такое увлечение истинным?.. Разве не свойственно любящей душе стремиться быть вместе с тем, кто ей дорог?.. Покойный император шел ради своей страсти на преступления. А если кто-то так легко отказывается от своей привязанности, даже во имя благочестия или ради спокойствия в государстве… Что тут сказать? Тем более, когда эта привязанность так ненавистна, что лучше принять наказание, запретив себе впредь и думать…
Куань Лу не выдержала. Она очень хорошо понимала Небесного Лиса в его нежелании принимать очевидное. Когда реальность неприятна — она обрастает домыслами и избыточными объяснениями, делаясь настолько сложной, что принять ее как есть уже невозможно, ибо выше сил.
Куань Лу не в пример Лису до недавнего времени жалела только Повелителя Ночей. Это он был бедный, это он не смел выражать недовольство и всё прощал. А Сюй Фэн, который с чем-то не смирялся — оставался могущественным и сильным, и нарочно мучал Жунь Юя. И страдал сам, но это было уже не интересно, так как поделом.
Но за последний месяц она увидела слишком много, и многое передумала. В отличие от других, у нее почти не было белых пятен в общем полотне. Полотно ей не нравилось, но правда дороже.
— Никто не изгонял Сюй Фэна, — мрачно сказала Куань Лу. — Он заключил с Его Величеством сделку. Он обменял свою судьбу небожителя на жизнь Повелителя Ночей. Потому что Повелитель Ночей отдал свою жизнь Цзинь Ми. А Цзинь Ми отдала свою Сюй Фэну. Я ненавижу Цзинь Ми. Она глупая, но удачливая. Все это случилось из-за нее.
Лис подпрыгнул на месте. Из-под его алой мантии показались концы трех хвостов — знак подлинного смятения. Однако он вовремя сдержался, чтобы дослушать до конца: любопытства в почтенном Дань Чжу было куда больше, чем любых иных порывов.
— И теперь, — без остановки неслась вперед Куань Лу, — Цзинь Ми проведет десять тысяч жизней рядом с Сюй Фэном, который любит Его Величество сильней нее, потому что не может быть с ним! Но если бы он остался тут, ничем не пожертвовав, Повелитель Ночей был бы мертв. Как и планировал мой отец. Сюй Фэн стал бы Императором Небес, а Цзинь Ми провела бы десять тысяч жизней на земле в одиночестве. Юй-хуанди сделал так, чтобы этого не случилось. За что Сюй Фэну его прощать?.. Он теперь будет стремиться к нему, как к Луне в реке…
По серому лицу Лиса было видно, что он тщательно взвешивает услышанное.
— О, — живо обернулся Сунь Цинянь, — Госпожа Полуночи читала роман о двух розах?..
— Какой роман, — голос Куань Лу упал. — При чем тут…
— Один мужчина выбирал между двумя розами, на какой жениться, — охотно просветил Сунь Цинянь. Видимо, это была одна из тех книг про цветы, что сопровождала его в прошлой жизни. Какой дом, такие и книги. — И женился на красной, а белую оставил без внимания. Со временем красная роза стала для него как напившийся крови комар, раздавленный по стене. Белая же сводила с ума, как лунный свет от новолуния до новолуния, и была столь же недосягаема. В следующей жизни этот мужчина не повторил своей ошибки и женился на белой розе. Со временем она стала подобна зерну риса, прилипшему к рукаву. А далекая красная роза так и осталась киноварной родинкой на его сердце, которую не свести и не стереть даже сотней весенних игр.
— Фу, — поморщилась Куань Лу. — Что за непостоянство…
— Очень хороший и правдивый роман, — глаза Сунь Циняня сузились, как у довольного кота.
— Роман спорный, — наконец изрек Лис. — Но что имела в виду дева Куань Лу, говоря об отданных жизнях?.. Цзинь Ми вручила свою жизнь Сюй Фэну, разорвав помолвку… или речь о том, что она погибла, чтобы спасти Сюй Фэна в последней битве Небес и Демонов?
— И это тоже, — посмотрела на воду Куань Лу. На ней лежали обеты молчания, но теперь какой в них толк? — Хотя я имела в виду историю со светом души. Цзинь Ми разбила свое сердце, воскрешая Повелителя Пламени. Фактически, она обменяла свою жизнь на его. Она бы умерла, если бы не искусство Повелителя Ночей.
— Ах, вот в чем дело, — куснул губы Лис, и краска жизни вернулась на его скулы. — Видимо, это одно из запрещенных заклятий… Ну что за характер… И еще этот Цюнци… Зачем было связываться с Цюнци?..
Сунь Цинянь опустил голову и тяжело вздохнул из солидарности. Он опять потерял нить, но это было уже не существенно.
— Потому что Император должен защищать свой народ, — тихо сказала Куань Лу. — Разве великий генерал Сюй Фэн стоял тогда на страже Небес?.. Нет. Он вел против нас войска. Почтенный Лис может не помнить этого, но я помню. И я рада, что Его Величество отделал принца Сюй Фэна. Даже и с Цюнци. Видимо, принц Сюй Фэн тоже остался рад, иначе он просто принял бы предложение о коронации. Даже рук можно было не марать, Цюнци все сделал за него.
— Ах, как же все запущено, — покачал головой Лис. — Стало быть, киноварная родинка. Лунный свет от новолуния до новолуния. Конечно, никакого сравнения с комарами и прилипшим рисом.
— Стало быть так, — подняла подбородок Куань Лу.
— Что-то в этом есть… — пробормотал Лис.
У покойного императора Тай Вэя были две розы. Мать Повелителя Ночей и мать Владычицы Цветов. Первая и впрямь превратилась для него в лунный свет, а вторая навсегда осталась киноварной родинкой на сердце. Что до покойной Императрицы, то все цветы там давно засохли.
— Хороший роман*, — кивнул Сунь Цинянь и подпер голову рукой.
* * *
Летний закат сгустился над садами водным паром. Выше кровель и пагод полился невесомый дождь. Он шел при ясном небе из пары подсвеченных солнцем облаков. Над Восточными Вратами встали две крутые радуги, что повсеместно считается знаком двойной удачи.
Все дела на сегодня были закончены. Визиты отданы, детали прошлого восстановлены, выпито праздничное вино. Дух Сюй Фэна был горяч, но даже в небесном климате его тело требовало отдыха. Он не мог много болтать, много пить и долго находиться на виду.
Он уснул поперек огромной кровати во внутреннем императорском дворце, в одной из его богатых спален. Прилег на минуту, слушая журчащий голос Повелителя Ночей, и в итоге провалился в какой-то теплый дым.
Сейчас он проснулся и смотрел на Жунь Юя, избавленного от тронного облачения — насыщая глаза впервые за долгие годы. В просторных белых одеждах тот был близким и родным. Но вместе с тем неприкосновенным.
Феникс чувствовал себя таким безобразным и неуместным. В этом не было ничьей вины. Но он не мог переступить себя.
Не мог трогать этими узловатыми, старыми пальцами юное существо. Это было противоестественно. Не мог даже пассивно принять чужую ласку, не несущую иного смысла, кроме симпатии.
Так нелепо.
В этом цикле жизни он встретил Жунь Юя, когда был ребенком. Он жаждал обладать им, но не знал, как. Однако хорошо запомнил его слова: «В этой жизни мы больше не увидимся. Мы увидимся после нее».
Это давало гарантии. Когда-нибудь он погибнет как герой во цвете лет, а может быть, обретет Золотое ядро и вечную молодость. И тогда встретит свою награду. «Ты моя награда за заслуги в прошлой жизни!»
И вот награда перед ним. Он жаждет обладать ей, но не может. Потому что он старик.
Если бы все это касалось лишь его собственных желаний — он бы смирился. Он так много пережил в царстве людей, так долго ждал, разочаровывался и терял, что знал цену смирению. В конечном итоге оно приносит покой.
Но дело было не в нем. Дело было в скрепленном договоре о балансе жизненных сил. Императору Небес требуется очень много сил и масса энергии, тратить которую он должен без оглядки. Сюй Фэн и так подозревал, что Жунь Юй ему лжет. Повелитель Ночей давно не мог обмануть его, так как обман становился очевиден — но он лгал.
Он сказал неправду в прежней жизни, когда заверил: «Одного раза в цикл будет достаточно».
Вся прожитая жизнь говорила Сюй Фэну, что недостаточно. Если бы не случайная встреча в снегах, благодарить за которую надо точно не Жунь Юя — если бы не обмен ци, мудро установленный прежде… неизвестно, каким был бы Император Небес сейчас.
Смешанная энергия переливалась между телами, и теперь, в сознании, с открытыми глазами, это ощущалось не как запретный плод, а как хорошо налаженная система налогов.
Каждый в этом мире должен платить налоги.
Сюй Фэн даже застонал от лишней, земной, циничной мысли. Глубоко под ней находилась другая: Жунь Юй веками полагал, что ущербен… Значит, все прошедшие столетия он ощущал то же самое, что и Феникс сейчас?.. Бежал от приязни, чувствуя себя отверженным, уродливым или испорченным, совершенно неподходящим для…
— Фэн-эр, — взял его руку Жунь Юй. — Я слышу, о чем ты думаешь… Отпустишь ли ты себя, когда вокруг станет темно?..
— Разве это изменит реальность, Ваше Величество? — сжал руку в кулак Сюй Фэн, сдавив чужие тонкие пальцы. — Я хотел бы немедленно отправиться в воплощение. Это возможно?..
— Нет, — накрыл его кулак другой рукой Жунь Юй. — Ты появился здесь позже, чем ожидалось. Прошло тридцать с лишним земных лет. Цзинь Ми давно воплощена. Теперь нет смысла торопиться.
— Ваше Величество будет удерживать меня тут до более подходящего времени? — голос Сюй Фэна упал. — Чтобы этот смертный пропустил цикл и еще около месяца потешал небожителей?..
— Нет… — Жунь Юй уткнулся лицом в его руку. — Я больше никогда не сделаю ничего против твоей воли, Фэн-эр. Я перед тобой в неоплатном долгу. Если ты не можешь прикоснуться ко мне — пусть так и будет.
— Как только Ваше Величество может думать о подобном?! — вырвал руку Сюй Фэн. — Даже на Небесах, которые ни перед кем не несут ответ, должны быть какие-то нормы… Посмотрите на себя и на меня!.. Мы оба можем закрыть глаза, погрузиться в ночную тьму — но это не сделает мою дряхлую кожу гладкой, а мышцы крепкими, и не заставит тело быть таким же неутомимым, как раньше.
— Ты самый красивый мужчина в шести мирах, — сказал Жунь Юй. — Так было всегда, и до сих пор не изменилось. Мне очень повезло. Я видел тебя ребенком. Видел доверчивым подростком. Пылким юношей. Взрослым влиятельным мужчиной. И, наконец, безгрешным стариком. Я видел все твои сезоны, Сюй Фэн… они восхитительны. Ты понял бы меня, если бы был на моем месте.
— Но я не на твоем месте! — напряг челюсти Сюй Фэн.
— Когда я овладею 72-мя формами, которые пристали владыке Небес, я покажу тебе свою старость.
— Ваше Величество предпочитает дурачиться… Да и кто был бы рад…
— Если бы я мог — я встретил бы тебя так, — уверил Жунь Юй. — Но знаешь, Сюй Фэй, мне не хватает для этого энергии.
— Вот как! — сварливо поджал губы Сюй Фэн. — При чем тут я?..
— Как знаешь, — поднял бровь Жунь Юй и опустил голову на покрывало.
Он наблюдал за Сюй Фэном из-под волос, пока вся комната, целый дворец и само Небесное царство не погрузились в вечернюю мглу. Сюй Фэн до сих пор был на треть головы выше Жунь Юя. Его несгибаемый хребет был жестким и непреклонным, а царственная голова в обрамлении длинных белых прядей такой гордой.
И такой глупой.
Старость лишена романтики. Она не может вызвать влюбленность. Весенний жар, томление, жажда обладания и сердечные муки пристали молодым, довольным собой — тем, кто исполнен надежд. Кто бежит наперегонки со временем, вгрызается в него, вырывает своё у таких же молодых и уверенных, отвоевывает у собственного века право на цветение и счастье.
Весна — другое слово для юности.
Но правда в том, что весной не собрать плодов.
— В этом мире, — тихо сказал Жунь Юй, — я никого не люблю, кроме тебя. Забота и долг не имеют ничего общего с тем, что я чувствую рядом с тобой. Я вступал в отношения по долгу, заботился о Цзинь Ми, которая была со мной из-за обязательств… Я принимаю преданность моих подданных и плачу им уважением… но все это не то. Я хочу прожить с тобой жизнь на земле. Хочу, чтобы мы, пятилетние, снова играли в песке и в воде, снова впервые попробовали вино… хочу учиться с тобой каллиграфии и поэзии… хочу впервые сразиться с тобой на оружии. Я хочу снова ощутить растерянность, ревность, удивление, смятение чувств… хочу получить твой первый поцелуй. Снова впервые соединиться с тобой. Быть с тобой без печали и без гордости, без видов на будущее, пока не исчерпается отведенное нам время. Хочу, чтобы у нас были дети. Хочу смотреть с тобой на туман в горах, пробуя чай на пороге хижины, в сезон цветения сливы. Хочу умереть с тобой в один день. Пусть будет теплая зима, и с неба падает и падает снег, словно все птицы в высоте лишились своего пуха… Я смирюсь с тем, что ты будешь десять тысяч раз женат, потому что вижу, на что способна твоя верность. Но знаешь, Сюй Фэн… Ты неизбежно снова обретешь молодость. С каждой следующей жизнью ты будешь становиться сильней, и снова будешь возноситься на Небеса юным. Но моя мечта так и останется неосуществимой. Я говорю это не для того, чтобы ты сравнил наши несчастья… Просто пришла пора это сказать.
Сюй Фэн знал, что его руки дрожат, и не мог это остановить. Его сердце бешено колотилось.
— Это беспощадно, — только и мог он сказать. Голос не слушался, поэтому Феникс говорил шепотом. В гаснущем свете он видел свое отражение в глазах Жунь Юя. Решительное, дерзкое, полное страсти.
В чутких зрачках напротив он был таким горделивым и статным. Таким молодым.
Жунь Юй видел его душу. Но Сюй Фэн видел себя совсем иным.
Старость лишена красоты. У нее есть право на почет и уважение, на худой конец — на сострадание. Но нет никаких прав на огонь в крови.
Сколько он помнил себя, Сюй Фэн всегда был влюблен. Его кровь кипела по разным поводам; он постоянно увлекался кем-то — и до Жунь Юя, и после него, и всегда кого-то ненавидел. Он был очарован и жил в потоке жидкого чувственного пламени.
Даже в конце прошедшей жизни, в даосском монастыре, золотая статуя даосского божества давала утешение его глазам и манила давно забытым теплом.
Огонь в крови сладок. Иней поздней осени горчит.
— Пойдем со мной, — встал Жунь Юй, собрав волосы за спиной.
Сюй Фэн поднялся и сел на край кровати. Ему хотелось придушить Жунь Юя, как в былые времена, напиться до беспамятства, как в другие былые времена, а больше всего — снова все забыть. Тогда было бы не так больно.
Но сил и огня хватило лишь на то, чтобы встать и сказать: «Повинуюсь приказу Его Величества».
* * *
Эту дорогу Сюй Фэн знал очень хорошо. Она вела из внутреннего дворца в сад с акациями, покидала его через правую арку, немного петляла по старой галерее и далее шла вдоль задней стены казарм с видом на пустырь. Здесь был выход с дворцовой территории. Вдалеке виднелся мост и Дворец Звездных Сфер. Дорога подходила к кромке леса, где жили звери сновидений, и снова забирала вправо к Восточным Вратам. Перед ними она сворачивала на север, в дикую скалистую местность, где росло много целебных трав.
Чем дальше, тем выше здесь поднимались скалы, и, наконец, дорога разветвлялась. Основная часть шла в Долину Неколебимого Покоя*, а узкая тропа поднималась вверх сотней ступеней из черного хрусталя.
На вершине находился Балкон Звездной Россыпи. Длинный скальный язык, выдвинутый за границы Небес, так что даже законы небесного царства действовали тут лишь отчасти.
На Балконе Звездной Россыпи всегда стояла ночь. Здесь никогда не поднималось солнце — только горизонт светлел с той или иной стороны, в зависимости от времени суток.
Вход на Балкон открывала высокая хрустальная арка. Когда она была заперта — балкон окутывала синеватая густая мгла. Никто не мог войти сюда, кроме тех, чье право закрепляла личная императорская печать. От начала времен оно было лишь у Повелителя Ночей и того, кому он разрешал доступ.
Сейчас таким правом пользовался Жунь Юй и Повелительница Полнолуния Куань Лу.
Феникс никогда не задумывался, отчего он всегда мог тут находиться. Видимо, дело в его отце. Тай Вэй сам был Повелителем Ночей до того, как стал императором. Неудивительно, что оба его сына получили привилегию изучать звезды в самых лучших условиях.
Небожители не любили Балкон Звездной Россыпи. Он был далеким, высоким и во всех смыслах темным, с коварными ступенями. И принадлежал Небесам словно бы лишь наполовину. А наполовину — изначальному хаосу. Ходили слухи, что именно здесь был зачат Цюнци.
Балкон был опасным. С трех сторон он обрывался в бездну. Упав в нее, можно было рассмотреть внешние стены Небесного царства, а долетев до дна — очнуться на границе царства Цветов. Но это не точно. Можно было и вовсе не очнуться.
В целом на Балконе было скучно. Тут никто не подавал чай, не исполнял музыку, не натирал блестящие астрономические приборы, как в Календарном ведомстве, чтобы было чем усладить взор. Тут находился лишь белый песок, смешанный со звездной пылью, и несколько крупных камней «сада небесных тел», древнейшего календаря.
Во все стороны с Балкона открывался вид на глубины вселенной. Вид был, конечно, завораживающий — но никакой практической пользы.
Повелителя Ночей такое отношение со стороны небожителей устраивало. Эта холодная, светлая платформа посреди мерцающей тьмы была единственным местом, где он принадлежал сам себе и делал то, что любит. Пожалуй, только здесь он и был «дома».
…Белый длинный подол мазнул по песку, когда Повелитель Ночей обернулся и запечатал арку Балкона изнутри.
Здесь, где для всех шести миров устанавливалось звездное время, не было времени.
Для Сюй Фэна это место всегда было тайной и всегда хранило в себе искушение. Он мало понимал в звездах, но любил их немеркнущий, далекий блеск. Ночь над головой была как сияющий океан. Она грела, полная тайного пламени, и нежно обнимала, как талая вода.
Искушение же всегда было одно и то же. Отстраненное, недоступное, со смесью испуга и вызова на точеном лице. Его нежная улыбка обещала тысячу лет совершенствования за один вздох, но шанс постоянно ускользал. Застать это искушение врасплох можно было лишь тут, под светом далеких планет. Где тонкие белые одежды окутывали его от кончиков пальцев до ног надменным покрывалом невинности. Лишь когда ночной ветер закручивал их вокруг него — было видно, насколько он хрупок, и как беззащитна его шея.
Сюй Фэн одолел лестницу проще, чем ожидал — вероятно, потому, что помогал себе крыльями. Он давно перестал сокрушаться, что птичьей формой нарушает приличия: спотыкаться и задыхаться, а то и падать было куда непристойней.
Жунь Юй прошел весь Балкон вдоль и остановился на самом краю. Феникс почтительно замер сзади, но Жунь Юй протянул руку, и Сюй Фэн сделал еще три шага вперед, встал рядом. Над ними и под ними были только звезды.
— Фэн-эр, — тихо сказал Жунь Юй странным голосом, словно оглашал нежелательный приговор. — Помнишь, как много лет назад я покинул тебя на этой платформе, потому что решил, что мы оба будем счастливее, если один из нас умрет?..
— Ты… — Сюй Фэн судорожно схватил Жунь Юй за руку и рванул его на себя, мимо себя, в устойчивые глубины белого песка. Он опалил его предплечье с такой силой, какая присуща лишь отчаянию и почтенному возрасту, раздраженному ребяческим капризом. Такая реакция поразила его самого: он даже не успел подумать. Оказывается, сил в нем еще довольно!
Жунь Юй едва устоял на ногах, брызнула в стороны светлая пыль. Но он не сопротивлялся. Феникс отодвинулся от края и расправил крылья, словно перекрывая проход.
— Фэн-эр, — продолжил прежним голосом Жунь Юй. — Сможешь ли простить меня за это?.. Я думал тогда, что ищу смерти, что благородно уступаю тебе дорогу. Потому что не верил, что ты можешь быть со мной. Но я не хотел умирать. Я хотел, чтобы ты чувствовал себя виновным. Мечтал, что ты бросишься следом и спасешь меня, или хотя бы станешь несчастным. Я был таким жалким все время, которое мы еще проводили вместе. Было бы куда естественней, если бы я, а не ты, оказался сброшен с небес на землю. Думаю, если ты не простишь меня, как не простил в аду… Тай И Тяньцзунь сказал об этом… это будет справедливо.
— Что?!.. — нахмурился феникс, с трудом восстанавливая подробности. — При чем тут еще и Тай И?.. Я не понимаю, о чем говорит Ваше Величество.
— Не называй меня так… пока мы здесь, — поднял голову вверх Жунь Юй. Его скорбное лицо казалось столь же чистым, как в начале времен, когда никто не думал о троне или грузе прошлого. — Всю жизнь я был несправедлив к тебе. Я делал все, что мог, чтобы ты понимал меня превратно, и сейчас не могу понять, зачем… Зачем мне было нужно, чтобы ты обманывался. Чтобы Цзинь Ми обманывалась. Вероятно, так я казался себе более взрослым. Война есть искусство обмана… Но одно было правдой, и осталось ей до сих пор. Зачем мне Небо, если здесь никого из вас не будет.
— Юй-ди, — шагнул вперед Сюй Фэн, и пошатнулся. Зачем он здесь?.. Что творится в голове Повелителя Ночей?..
— Прости меня или скажи, что не прощаешь, — сжал губы Жунь Юй. — Даю слово, что между нами ничто не изменится.
— Я больше не тот наивный мальчик, — нагнул голову Сюй Фэн, его седые пряди взвились над головой, словно подхваченные ветром. — Разумеется, от моего ответа все изменится. Но разве он действительно нужен?.. Я был сегодня в Храме Предков и видел табличку моей матери. Ты поставил ее рядом с табличкой нашего отца. Ты смог простить мою мать, которая убила твою. Как может быть, чтобы я не простил тебя за старую выходку… Или… — феникс посмотрел на свои руки, сухие и темные даже в свете звезд. — Тебе вообще не нужно мое прощение, дело не в нем, ведь так?..
Жунь Юй пристально смотрел на него, и если бы не яркий рот, казался бы образцом отчуждения и холода.
— Верно ли я понял Повелителя Ночей, — сложил крылья феникс, — он снова ставит мне условия?.. В прошлый раз я должен был выбрать между тобой и Цзинь Ми, а сегодня — между тобой и собственной старостью?..
Жунь Юй смешался на миг, но в следующий распрямился. Его нилин, центр горла, сиял ярким синим цветом. Все было ясно.
— Ты не можешь угрожать мне сброситься вниз, — сделал шаг вперед феникс, отгоняя Жунь Юя от края. — Ты больше не безвестный принц ночи, ты правитель шести миров. Твои слова безответственны!..
— Но разве я сказал, что хочу броситься вниз? — возразил Жунь Юй. — Я спросил тебя, Фэн-эр, простил ли ты меня!
…Энергия ци, циркулирующая между телами, ощущалась ярко, мощно и агрессивно. Сила этого потока переживалась как стойкая защита, совершенная стабильность, где нет места трагическим случайностям. Но агрессия и яркость вызывали замешательство.
Жунь Юй при всем своем красноречии никогда не смог бы прямо попросить. Он мог лишь создать дилемму. Намекнуть через отказ. «Я больше не сделаю ничего против твоей воли». Видимо, это был максимум того, что Жунь Юй мог позволить себе в плане откровенности. Потому, — понял Сюй Фэн, — отрицательный ответ на его вопрос о прощении будет принят с холодной покорностью, а положительный — с разочарованием.
— Послушай, — начал феникс издалека, пользуясь мудростью все повидавшего человека. — Что было, то прошло. Ты всегда был отчаяннее меня. И всегда делал вещи, на которые у меня не хватало духу… Но зачем тебе объятия старика? Этот смертный отдаст тебе все свои силы, если тебе не хватает ци, но не вынуждай его сравнивать себя нынешнего с собой прошлым… Не вынуждай огорчать тебя.
— Мне не нужна твоя ци, — ледяным тоном сказал Жунь Юй и отвернулся. И побрел вглубь Балкона, пока не застыл между камней «сада небесных тел». Феникс поковылял следом. Кажется, он сделал все только хуже.
— Юй-ди, — остановился он за его спиной. — Жунь-гэ… Дело не в том, чтобы получить какой-то особенный опыт или доказать, что мы любимы. А в том, чтобы опыт приносил радость… и эта радость оставалась бы с нами до конца наших дней.
Жунь Юй обернулся, как раненый хищник, обратив к фениксу залитое слезами лицо.
Феникс рухнул на колени, потому что ноги отказывались его держать. Старческие глаза легко слезятся, и Сюй Фэн стиснул зубы, чтобы не дать им ни шанса.
— Юй-ди, — сжал он кулаки. — Если бы я мог… Я давно сделал бы то, чего желаю две жизни. То, о чем пишут в книгах. Не в небесных, а в земных. Этот смертный хочет слать тебе письма, скакать к тебе на коне сквозь бурю, залезать к тебе в окна, целовать тебя, скрываясь от чужих глаз… Обливать тебя теплым вином, и пить его из твоего рта… мыть и расчесывать твои волосы… натирать твои руки сандалом… застегивать твой доспех… — Феникс опустил веки, чтобы слишком откровенные слова вышли полностью, без остатка. — Я хочу слушать твою игру на гуцине, пока алые клены роняют листву… Хочу носить тебя на руках. Как вышло, что я никогда этого не делал?.. Я много раз выносил своих людей с поля битвы, но никогда не решался сделать это с тобой… Я хочу пойти с тобой в паломничество, завоевать для тебя мир… хочу гладить твою голую спину, падая в летнюю траву… хочу, чтобы ты всегда был у меня первым. Я хочу смотреть в твои глаза, когда они смеются, плачут, грустят или полны негодования… Хочу слушать твой голос перед сном и перед пробуждением, хочу засыпать между твоими ногами. Я хочу спасать тебя и лечить твои раны, принимать твое возмущение, хочу попробовать на вкус твою кровь… хочу держать твою голову в ладонях, хочу возвращаться к тебе снова и снова. Хочу вдыхать с тобой горный туман с порога хижины, слушать дождь под цветущими сливами и пить заваренный тобой чай… хочу лежать с тобой в снегу и смотреть, как с неба падают хлопья… когда в мире так тихо, словно в нем остались только мы… Я хочу провезти тебя на драконьей лодке по озеру Дунтин, есть с тобой лунные пряники и слушать оперу в ночь полной луны, какую-нибудь любовную или героическую чушь, но чтобы твоя рука была в моей. Хочу, чтобы наши шеи сплетались, как шеи журавлей, хочу снять с тебя алое покрывало… хочу слушать, как стучит твое сердце, ласкать твои шрамы, хочу отдаться тебе десять тысяч раз. Хочу быть покорным, глупым, забывшим, кто мы… Я хочу видеть тебя с женщиной… хочу сходить с ума от ревности, слушать твои упреки и целовать твой нилин… Но этому противостоит само Небо. Само Небо изначально сделало это невозможным, а сейчас заодно с Небом и законы мироздания. Я могу лишь предложить тебе всю свою ци…
…Феникс открыл глаза. Он боялся того, что увидит. Его энергия бурлила, и в целом было ясно, что слова ничему не помогут.
Жунь Юй стоял, опустив голову. Его плечи нервно дрожали.
— Ты был прав, — медленно сказал он. — Я хотел знать, сможешь ли ты переступить себя сейчас, как не смог тогда. Мне, действительно, не нужна твоя ци, хотя я никогда не думал, что «доступ к твоему времени» будет так буквален. Словно я выпил все твое время, ничего не дав взамен… Конечно, шесть миров не разрушатся, и Небеса не понесут ущерб, если все останется как есть. Но после всего сказанного… — Жунь Юй поднял голову. В его глазах была мгла.
Сюй Фэн, даже стоя на коленях, пошатнулся. Он понимал, что проиграл.
— Чего хочет Ваше Величество? — спросил он, обхватив себя руками. — Этот смертный сделает все, что прикажет Император.
— Тебе нужен приказ? — сузил глаза Жунь Юй. — Неужели между нами теперь всегда будет так?..
— Я нахожу такое положение вещей праведным и увлекательным, — добродушно ответил феникс. — Оно напоминает о нашей прежней жизни. Но тогда было много глупостей, поскольку приказы отдавал не тот человек. А теперь все, наконец, устроено как подобает.
Жунь Юй дернул бровью. Его нервная дрожь стала не так заметна.
— Хорошо, — изрек он. — Это решит все трудности. Приказываю Повелителю Пламени принять его полную истинную форму.
— Что?! — на миг фениксу показалось, что он оглох.
— Истинная форма не имеет возраста, — отчеканил Жунь Юй, отступив на шаг.
…Что-то огромное, слепящее, сродни только что высказанным желаниям, но в сотню раз превосходящее их, распахнулось в грудной клетке Сюй Фэна. И приняло в себя, как в колыбель, готовность к трансформации тела, которую обеспечивала его истинная природа.
Это было старое, почти вытесненное за ненадобностью, но все еще прекрасное чувство. Феникс крепко зажмурился, сосредоточился на дрожи костей, расходящихся и сходящихся под нечеловеческими углами, на сокращениях мышц, на знакомом зуде в окончании пальцев, откуда выстреливают острые серповидные когти. Он любил этот мороз по коже, пробиваемой мягкими перьями, этот огромный размах крыльев. Поднялась над шеей легкая изящная голова, расширилась мощная грудная клетка, способная на боевой клич и особое дыхание, которому покоряется высота.
Золотые глаза феникса распахнулись. Решительные, почти неподвижные, лишенные век — они все еще были глазами Сюй Фэна.
Перед ними расстилался бескрайний сад небесных тел: он начинался на песке и продолжался в сверкающем небе. Перья длинного, узорного хвоста были белоснежными. Перья на груди были белоснежными. Весь Феникс теперь был белым, седым, серебристым, только рядом с кожей, в глубине, горел багрянец, словно раскаленные угли.
Его температура была слишком высока — так кипящий металл сперва краснеет, потом становится золотым, потом раскаляется добела. Песок под лапами оплавился.
Вокруг Жунь Юя встало облако пара. Его кожу покрыл фрактальный рисунок чешуи. Гибкий драконий хвост ударил по песку.
— Я не позволю тебе нарушить свои обязательства, — поднял подбородок Жунь Юй. — В этой форме у тебя всегда было мало совести. А теперь сожги мою одежду.
Феникс моргнул. Жунь Юй был ужасен. Раньше он тоже был ужасен — но у него были хоть какие-то ограничения. Теперь он воистину стал тем, кем родился.
Тем, за кого не жалко умереть.
Жалкий небесный шелк истлел под горячим дыханием.
— Следуй за мной, — произнес дракон — и взлетел.
* * *
Как известно, в связи с календарными реформами на небесах постоянно царил хаос. Но то, что открылось Небожителям сегодня, не поддавалось сравнению даже с хаосом. Весь небосвод сиял вглубь, словно там перестилали слои, перелицовывали тюки ослепительной парчи. Слои были белые, как серебро, и изумрудные, как чешуя весеннего дракона, с пурпурными всполохами, с переливами синего, бирюзового и золотого. Порой от горизонта до горизонта между звезд разметывались снежно-алые шлейфы, похожие то на веер, то на высокий спиральный лабиринт, то на трепещущий лотос, а порой казалось, что в небесах бушует лазурный прибой, где яркие волны океана набегают одна на другую, а под ними стелются сладкие розовые водоросли.
Источника сияние не имело, однако наиболее интенсивно полыхало на севере, в районе Бэйдоу.
Все, кто мог, выбежали, выпорхнули, степенно вышли из спален на площади, на веранды, в сады, даже на знаменитый заброшенный пустырь. Ни один праздник на Небесах при всех фейерверках не имел такого невероятного освещения.
Бывший Хранитель сокровищ Тянь Фу так растерялся, что не смог вымолвить ни слова. Отставной министр внешней политики Лиань Чжень по слухам разразился пространной речью. Досточтимый Тай Сы прослезился: до этого момента он не понимал, что нашла в ночном небе его дочь Куань Лу. Лицо девы Суй Хэ у ограды Платанового дворца казалось восхищенным — эта пестрая игра света среди звезд так подходила к ее серьгам в виде павлиньих перьев! Все краски и переливы были те самые. Немудрено: ведь Суй Хэ сегодня сопровождала Императора, она как никто подходила к роли Императрицы, так что Его Величество, конечно, решил ее наградить. Чтобы каждый знал, в честь кого небеса ныне так прекрасны! Она настолько засмотрелась и замечталась, что даже позволила Повелителю Воды себя приобнять.
Стража на всех четырех Вратах стояла, разинув рты, и если бы кто-то решил в этот момент напасть на Небесное царство — ему бы это без сомнений удалось. К счастью, мир устроен так, что во всех шести царствах небесное сияние было видно столь же отчетливо, хотя и не столь ярко.
Острые глаза Небесного Лиса тоже были обращены вверх, но не заметили то, что легко увидела стоявшая рядом дева Юань Цзы. Она рассмотрела сквозь цветное зарево некую структуру, центр которой отражался в каждом звездном скоплении, словно те были лишь зеркалами. К горизонту отражения смазывались и почти рассеивались, но все еще являлись копией одного единственного явления.
Всё формирование было молочным, бледным, перекрытым буйством красок, как будто замаскированным отвлекающей вуалью. Но приметив его раз — уже не удавалось оторвать взгляда.
Это были сплетенные друг с другом фигуры дракона и феникса, которые многократно повторялись по всему небосводу, радиально расходясь от полюса, как спицы гигантского колеса.
— Сад небесных тел воистину зацвел, — сказала дева Юань Цзы.
— Они даже по цвету уже не различаются, — пробормотал Лис. — Неужели так и выглядит раскрытие врат к Неразделенному Дао?.. Наличие постоянства… слияние с минеральными силами и взаимодействие с пространственной формой… Что ж, дух преобладает, ци следует…
— Эта бессмертная Дева так любит, как почтенный Дань Чжу цитирует трактаты по внутренней алхимии, — присела Юань Цзы, бросив на Лиса косой взгляд прекрасных, ничего не забывающих глаз. — Но, признаться, она ничего не понимает.
— Когда орбита личной энергии расширяется до сообщения с энергией звезд, происходит формирование бессмертного Нефритового тела, — сообщил Лис, словно это было что-то обыденное. — Но Его Величество, полагаю, нацелился на нечто большее. Он станет властелином времени и пространства, когда получит тело Небесной Чистоты*. Только бы не поворот времени вспять и не пространственные дыры. Все, что угодно — но этого беспечный, много пьющий дядя Императора не перенесет…
— Кстати, — внезапно вспомнила Юань Цзы. — Эта дева давно хотела поделиться с почтенным Лисом. Вопрос как раз касается времени… Ваша юная протеже Цзинь Ми давно воплощена и достигла брачного возраста. Будет несправедливо оставить ее без мужа, но принц Сюй Фэн в этот раз не успеет… Не думает ли Лис, что будет полезно и логично, если принц Сюй Фэн родится у Цзинь Ми как ее сын?.. Разумеется, с самой героической судьбой…
— За кого выдавать? — быстро отозвался Лис. — Конечно, всегда есть Повелитель Вод…
— Я подберу кандидатов и отдам вам на рассмотрение, — тут же отозвалась Юань Цзы.
— Хорошо бы успеть за трое суток, а то неясно, что тут еще успеет случиться…
* * *
Сунь Цинянь сидел в траве заброшенного пустыря; он зашел мимо троп в самые густые заросли, так как все время смотрел в небо, а не под ноги. Тут было влажно и свежо, и пахло дикими цветами. Совсем как на земле. Все чиновники, гордые девы и прочие небожители остались за спиной.
Сунь Цинянь пил белое вино с запахом османтуса и думал о том, о сем. О божествах и людях, о восьми скорбях, о красоте, о вечных тревогах, что не переведутся в шести мирах, и о единственной силе, которая может даровать бессмертие.
Это из-за нее сам он стал небожителем, хотя вовсе к этому не стремился.
На земле было много божеств, что давали благополучие, крепкий брак, процветание в детях и долголетие. Было много и других божеств, что обещали славу, неотразимость, успех в весенних играх, способность очаровать кого угодно. Счастье, к которому стремятся люди, было словно разбито на две части: на мирную семейную жизнь и ударные постельные забавы, и между ними не прослеживалось никакой связи. Люди часто говорили о любви, но всегда понимали под ней либо одно, либо другое. Кто может знать, как оно все задумано?.. Но на Небе разбитое должно быть воссоединено.
Как позже оказалось, и на Небе все не гладко. До сегодняшнего дня Небеса мало чем отличались от жизни на земле.
Однако сейчас все было по-другому.
Это перламутровое пламя, что переливалось над головой, было таким величественным, незыблемым, таким умиротворяющим и безмятежным, и в то же время таким захватывающим, чудесным, многоликим, необузданным, вечно новым, что сердце без всякого вина хотело петь и рыдать.
Под таким небом каждый чувствовал себя совершенно одиноким, голым, ничтожным, ничего не знающим ребенком. И в то же время каждый был частью чего-то огромного, щедрого, преображающего и дальновидного. Это что-то объединяло все души общей тайной и общей радостью, словно вмиг открылся смысл бытия.
То, что для окружающих является красотой, в своей основе носит иное имя.
Сунь Цинянь отбросил пустой кувшин, упал в густую траву, так что не стало видно горизонта. Перед ним был только изменчивый и ошеломляющий небосвод, где тьма воистину соединилась со светом, ночь сочеталась с днем, небесные воды с вселенским огнем, знакомое с неведомым, а мгновенное с вечным. Сердце заходилось в тоске и благодарности, оно почти болело, желая вырваться из груди и сообщить миру нечто животрепещущее, самое важное, чего еще никто никогда не говорил.
Даже горло словно бы чесалось, сокращалось под несказанными словами. И Сунь Цинянь не выдержал.
Он раскинул руки, на которые с небес лился и лился единый неделимый свет, и что есть сил закричал:
— Милость Императора безгранична!
________________FIN________________
Примечания:
*Цзунцзы (кит. 粽子) — традиционное китайское блюдо из клейкого риса с различными начинками, завёрнутое в тростниковые, пальмовые или бамбуковые листья. Наибольший ажиотаж вокруг цзунцзы возникает во время Фестиваля драконьих лодок.
*Иероглиф «сюэ» в имени Сюэ Фэн (Фэнсюэ) можно записать как 雪 (xuě) — ослепительно белый, и как 血 (xuè) — кровавый, обагренный кровью.
*Еще два поклона — традиционный свадебный обряд включает в себя три поклона: Небу (отцу), Земле (матери) и Человеку (своему партнеру).
*Роман о двух розах — новелла писательницы Чжан Айлин (Эйлин Чанг) «Красная роза, Белая роза» (1944г.; сборник «Легенды»). Герой текста мечется между невинной пресной женой и страстной любовницей без репутации. Будучи лицемером, он везде несчастен, и в конце концов заканчивает на панели. Цитата из этого романа упоминается в «Эрхе», где полно постмодернистских отсылок. Так что он должен быть и здесь! Сунь Цинянь исказил содержание на вкус небожителей.
*Долина Неколебимого Покоя — Абхирати (санск. «чистая земля»). В буддизме Махаяны рай на востоке; возрожденные там достигают состояния невозврата. Западный рай Сукхавати — «земля блаженства» — в реалиях этого текста находится за садами Дворца Брачных Уз.
*Нефритовое тело (отсутствие Разделенности) и тело Небесной Чистоты (сфера У Цзи, т.е. Беспредельного) — две последние из пяти трансформаций, которые описывает внутренняя алхимия (напр. «Учение Яшмовой комнаты» Хань Сянцзы).
.jpg)