Книга II, Глава 2
Пока жизнь шла, как ей и пристало, сын прилежно учился и мужал, а карьера снова выправлялась — Фэн-эр обнаружил, что делает успехи в даосской практике Маошань. Сначала он лишь пробовал визуализировать свою возлюбленную, чтобы объясниться. А если не выйдет — то хотя бы заткнуть брешь в груди. Кто бы на его месте устоял?.. К медитации у Ши Фэнсюэ явно был талант, а хорошая воинская подготовка отлично развила его врожденную волю. Первая попытка была не очень удачной, так что Фэн-эр решился на транс с даосской пилюлей.
Конечно, он стыдился своих опытов, поэтому разогнал слуг и закрылся на все засовы. Результат превзошел все ожидания!
ДАОССКАЯ ПРАКТИКА ФЭН-ЭРА
За небесным озером располагались несколько восходящих небес, каждое со своей пагодой. Транс Фэн-эра, судя по всему, стал не только глубоким, но и неуправляемым, потому что он убежал сердцем и глазами далеко от Цзинь Ми. Он возносился в туманную высь, летел над рощами, водопадами, цветами и золотыми кровлями, над небесными дворцами — все точно так, как написано в даосских справочниках для заоблачных путешествий. Он даже миновал несколько Небесных Застав, и на каждой его спрашивали про пропускной жетон, но Фэн-эр лишь смеялся. Его тень перед ним и под ним — когда он парил над облаками — была крылатой.
Наконец он увидел перед собой огромную серебристую триграмму Тянь — Небо — и крайне изумился. Разве он не был на небе и до этого?.. Или это была на деле цифра «три»?.. Не успев понять, что это означает, Фэн-эр пролетел в высокую арку и тут же попал в полумрак. Он был бесформенным и свежим, словно рассвет еще не пришел, но роса уже выпала, и оттого воздух полон тонкой сладости и мучительной остроты, которую источает кровь отдыхающих растений. Виски приятно покалывало, голова ощущалась легкой и гулкой, и словно бы точно знала, куда направиться. И вот перед глазами качнулся светлый полог.
Он был в спальне, тут не было огней, но напряженное медитацией зрение все отлично различало. На высоком ложе со сбитой простыней лежал его давний грех. Его одежды, слишком тонкие, чтобы всерьез что-то скрыть, в сумраке отливали зеленью. На этот раз они были не в крови и не в грязи, но определенно в беспорядке.
Не успел Фэн-эр приблизиться, как молодой даос вскочил. Его гневное лицо над напряженной шеей казалось куда прекраснее прежнего.
— Это и есть результат твоей практики? — раздраженно прошипел даос. Казалось, ему не нужны никакие расспросы, что в целом объяснялось могучей духовной аурой этого места. Наверное, тут всякий видит насквозь умы и сердца! — Это то, ради чего ты встал на путь Дао?.. Немедленно покинь мои покои!..
— Прошу прощения, — ничуть не смутился Фэн-эр. — Это мой первый раз.
— Уходи! — спрыгнул с кровати даос. — Ты не можешь находиться здесь даже в таком облике.
— Это несправедливо, — поник Фэн-эр. — Я ничего не сделал. Это из-за девы Цзинь Ми.
Глаза даоса помрачнели, он резко отвернулся. Но Фэн-эр чувствовал, что на самом деле он не рассержен. Он расстроен. Почему?..
— Ты все равно проснулся, — подошел Фэн-эр и обнял его со спины. — А я очень скучал! Я стал выше тебя!..
Даос передернул плечами: «Это не оправдание».
— Когда я первый раз увидел тебя, я не знал, чего хочу. Но сейчас знаю, — тело под его руками было текучим и гибким, оно совсем не сопротивлялось, в отличие от даосского рта. Тот постоянно норовил прогнать Фэн-эра и обесценить все его усилия. — Разве мы не созданы друг для друга?..
— Просто ступай назад, Фэн-эр, — сжал даос пальцами край его рукава. — Иначе я применю силу.
— Но раньше ты никогда… — подтолкнул его на кровать Фэн-эр, и в этот миг перед его глазами расцвела ослепительная белая вспышка. Тело Ши Фэнсюэ несколько раз скрутило, словно он попал в водоворот, после чего его, оглохшего и потерянного, выбросило из медитации.
Он сидел на полу, обливаясь потом и борясь с тошнотой. Ноги одеревенели, Ши Фэнсюэ стукнул себя по груди, чтобы продышаться, качнулся вперед и потерял сознание.
* * *
Очнулся он слабый и весь избитый. «Кара Небес!» — услужливо подсказало сознание. «Паршивая пилюля», — возразил жизненный опыт.
Однако при мысли о втором заходе в животе Фэн-эра начинали петь птицы. Его энтузиазм и общий тонус так возросли, что даже подчиненные не могли не заметить перемен.
Но, как известно, человек предполагает, а Дао туманно и непознаваемо. Поэтому, войдя в медитацию следующий раз, Фэн-эр никуда не воспарил. Он просто сидел с закрытыми глазами, текли минуты, и ничего не происходило. Наконец, это стало так мучительно и глупо, что Фэн-эр раскрыл глаза.
И тут же увидел перед собой своего даоса.
Вокруг определенно была домашняя обстановка, однако под ледяным взглядом даоса она дрожала в зыбком мареве, отчего по позвоночнику Фэн-эра пошел колючий холод. И не зря!
— Ши Фэнсюэ! — сурово сказал даос. — В этой жизни у тебя есть все, что необходимо. Но ты пересек запретный рубеж и не внемлешь ни просьбам, ни наставлениям. Поэтому сегодня я скажу тебе правду. Дева Цзинь Ми — твоя судьба, но ты разлучен с ней из-за меня. Ты живешь эту жалкую смертную жизнь из-за меня. Я лишил тебя места среди Небожителей, я лишил тебя дома даже в аду. Я — причина всех твоих несчастий, потерь, разочарований и твоей обманчивой памяти. Тебе пристало ненавидеть меня, а не искать. Будет лучше, если ты одумаешься.
— Я не верю, — белыми губами выдавил Фэн-эр. — Это не может быть правдой. Ты… ты… Что нас связывает?
— Когда ты был силен, ты перешел мне дорогу.
Слова даоса не только подводили черту под неясностью, но и пробуждали возмущение, заслуженную обиду. Зачем было демонстрировать приязнь, чтобы теперь так жестоко отбросить сердце Фэн-эра прочь?.. Однако обида вспыхнула и тут же растеклась кислым, едким горем. Словно для превращения в ярость ей не хватило энергии. В том, что только что обрисовал ему даос, в его «правде», Фэн-эр не узнавал ни себя, ни его. Все сказанное никак не отзывалось в душе, как чужой мутный морок.
— Если бы я был силен… когда-либо… я бы взял, что хочу, никто не смог бы мне помешать, — медленно произнес он, пробуя слова на вкус, примеряя на себя их соразмерность. — Никто не остановил бы меня. Я мог бы проиграть тебе только добровольно. Даже сейчас я могу призывать тебя, когда пожелаю.
Лицо даоса потемнело. Фэн-эр был рад, что задел его.
— И сейчас я не намерен уступать кому-то, кто лжет мне в глаза, — осмелел Фэн-эр. — Ты уже обманывал меня прежде. Сказал, что в этой жизни мы никогда не увидимся, но вот он ты, у меня дома!
— Оглянись, — дернул бровью даос. — Ты преуспел в медитации, и именно потому я вынужден тебя остановить.
Домашняя обстановка вокруг окончательно задрожала и рассеялась. Вокруг была только туманная мгла. Даже пол, на котором сидел Фэн-эр, исчез.
— Мне казалось, ты будешь рад моим успехам! — напрягся Фэн-эр. — Ты говорил, что у меня есть способности без возможностей. Теперь я нашел возможности! Какую твою дорогу я снова перешел?..
— Ты слышал, что я тебе сказал? — сузил глаза даос.
— Да, — тихо ответил Фэн-эр. — Ты признал свою вину. Ты зачем-то причинил мне зло. Но теперь ты мой должник. И я хочу компенсации.
— Нет, Фэн-эр, — холодные глаза даоса улыбнулись без толики тепла. — Ты нарушил запрет и должен быть наказан. Пока дева Цзинь Ми жива, тебе запрещено проходить сквозь Небесные Врата.
— Хорошо, — сверкнул глазами Фэн-эр. — Если бы я не встретил тебя однажды, то жил бы в неведении. Я тоже желаю наказать тебя. Почему бы нам не сделать это одновременно?..
В один миг даос оказался перед Фэн-эром. Тот стремительно вскочил и сжал свою добычу, облепил как спрут, прикусил высокую шею, сбил с ног. Он действительно вырос и знал, в чем нуждался. Прежде благоговение одерживало верх, но теперь страсть и уважение не совмещались. Зная, что у Фэн-эра на уме, даос мог появиться лишь в том случае, если тоже этого хотел.
Однако времена полян и твердой почвы миновали. В странном мглистом пространстве не было ни верха, ни низа, ни одной опоры. Может быть, поэтому пришла боль.
Тело под его руками искажалось, твердело, совершенно перестало походить на человеческое. Высокая шея вытянулась, изогнулась, покрылась броней, острые колени скользнули вперед продолжением узкого корпуса, разрывая ткань ребристыми пластинами. Миг — и чешуйчатое тело ударило Фэн-эра в позвоночник, обвилось вокруг него кольцами, острые края пропороли одежду и кожу, и чем больше Фэн-эр вырывался, отталкивая руками чужеродную оболочку — тем сильнее было давление. Грудь даоса была ледяной, в рядах перламутра, и его жестокие глаза с прозеленью смотрели прямо в душу Фэн-эра, насмехаясь над его слабостью. Их зрачок сильно вытянулся.
Фэн-эр закричал и попытался раскрыть крылья, он даже почувствовал, как они выстрелили из его лопаток — но предусмотрительный даос уже блокировал их появление. Перья за спиной жалко скребли по чешуе, в горле зудело и першило, руки наливались яростью, и Фэн-эр со всей силы впился в это белое кошмарное тело, расклевывая его и разрывая когтями. Глаза даоса все еще смеялись.
Ему нравилось. Другого объяснения быть не могло. Кровь текла по чешуе, от давления кости Фэн-эра трещали, и прежде чем погрузиться в тьму, он увидел, как красивое заостренное лицо перед ним треснуло, разошлось костями вверх и вбок. Белый дракон оскалил пасть.
Ужас, унижение и боль во всем теле должны были лишить Фэн-эра чувств, но оскаленная драконья пасть внезапно оказалась так похожа на улыбку, в ней были знакомые ровные зубы и даже два заостренных клыка, столь обаятельные в человеческой форме. Не успев подумать, Фэн-эр сунулся в эту пасть, издавая чужие птичьи звуки. На его когтях была чужая плоть, его бока кровоточили, но в этот миг он разом обмяк, вжавшись в чешую, пропитав ее сухим жаром. Хватка хвоста на его теле внезапно ослабла — наверное, от удивления — и Фэн-эр расплескал свои крылья, тут же заведя их за драконью спину и молотя по ней изо всех сил. Словно поощрял или подгонял соединиться с ним еще плотнее.
— Почему ты так бесстрашен и упрям, Сюй Фэн? — раздалось в мозгу.
Фэн-эр не мог ответить, его сердце пропустило удар, зашлось в тоске и ликовании, и словно остановилось. Глаза накрыла тьма.
В краткий миг прояснения он все еще чувствовал себя оседлавшим дракона, прошитым его вздыбленной броней и всеми выступами. Сильный хвост, огромная гибкая мышца с колючим гребнем, раздвигала его бедра, сжимала ребра, стискивала легкие. Драконий хвост мог раздавить что угодно, раздробить кости в муку, превратить плоть в кашу, и сейчас он медленно полз по коже. Его изнанка, притертая к Фэн-эру, была рельефной и нежной, словно в тонкой пленке масла, естественном увлажнителе, вызывая крайне постыдные чувства. Это было настолько нереальным, что сознание отключилось.
Когда Фэн-эр в очередной раз судорожно вздохнул — он увидел, что горит. Сухой жар, поднятый из глубин, как отчаяние, окутал его языками горящего эфира. Дракон по-прежнему был над ним. Снизу его морда, подсвеченная огнем, была всё так же узнаваема: вытянутая ось скул, жесткий подбородок, скошенный высокий лоб, переходящий в выгнутую спинку носа. Озаренная шкура в провалах теней сияла вблизи морозным инеем, когда дракон запрокидывал носом голову Фэн-эра, терся лбом о край его челюсти, холодил дыханием шею. Пламя искрило синими всполохами на его рогах. Оно было пурпурным, лазурным и золотым, и от него по всем суставам расходилась нежность.
Пошевелиться Фэн-эр не мог. Сквозь мерцающий пар он видел свои руки в хватке драконьих лап. Его тело дрожало, ломалось, таяло, жаждало, впитывало нектар, покрывалось алым заревом, источало огонь, сладко болело изнутри, и из горла выходил клекот.
В вертикальных зрачках дракона, разошедшихся на всю радужку, так что она стала черной, он видел собственное лицо. Влюбленное, измученное, голодное, с золотыми глазами.
* * *
Ши Фэнсюэ очнулся глубокой ночью, за окнами шумел ливень — первый за эту позднюю, жаркую весну. Фэн-эр лежал на полу в темноте. Его одежда была в полном порядке, не считая скандальных пятен, на теле ни одной царапины, а в крови тягучий нектар. Далеко на улице гудел буддийский колокол, отгонял злых духов.
Было не по себе. Томно пекло в животе, в сердце словно раскрылось окно, куда задувал сквозняк, весьма приятный в эту пору года, и даже внутри лба что-то переливалось, делая мысли пустыми, а память короткой.
Вероятно, дело все же в дрянном наркотике из пилюли, хорошо, что это была последняя. Иначе приходилось признать, что Ши Фэнсюэ позорно пал, утратил меру времени, тайно потребил контрабандную даосскую шмаль и в результате переспал с драконом.
А должен был созерцать восемь небесных добродетелей или хотя бы укрепить мораль.
Нужно было срочно прекращать начатое. Уже стало ясно, что золотое ядро от таких опытов не отрастет. Чем больше сознание Фэн-эра прояснялось — тем больше на него накатывал запоздалый ужас. Может, он кричал или стонал, и слуги слышали. В доме нет ни одной женщины, кроме кухарок, что тут прикажете думать?
Очень полезной показалась мысль навестить жену.
О своем приезде Фэн-эр не предупредил. Приближалась годовщина его свадьбы, совпадавшая с началом лета и периодом фестиваля Двойной Пятерки. Повод казался очевидным.
Но молодую госпожу Ши, как выяснилось, приезд застал врасплох. Ее дочери осваивали гуцинь под присмотром импозантного и востроглазого повесы, «господина Пу Чи». С первого взгляда было понятно, что когда хотя бы одной девочке исполнится четырнадцать — означенного Пу Чи* надо гнать вон. Семья молодой госпожи Ши, дальняя родня императору, находилась при дворе. Дом был наполнен троюродными кузенами, кузинами и дядюшками, и все они были очарованы Пу Чи, который с одними любезничал, другим рассказывал фривольные истории, с третьими выпивал и играл в лото.
Словом, пылкого, решительного мужа с раненым чувством гордости тут никто не ждал.
Однако приличия есть приличия. Дорогого супруга и отца встретили со всей любезностью, прислуга униженно кланялась, дочери визжали, жена прятала за кисейным рукавом улыбку смущения. Потом был ужин.
За ужином все домочадцы были в сборе, даже те, имена которых Фэн-эр не помнил. Зашел разговор о летнем фестивале. Праздник Двойной Пятерки традиционно проходил на озере Дунтин и включал в себя, помимо возлияния рисового вина и бросания в воду рисовых лакомств, лодочные гонки. Лодки имели форму дракона с разрисованной головой на носу и всегда украшались лентами, фонарями и прочими знаками восхищения. Озеро было выбрано неспроста. Говорят, еще в эпоху Воюющих Царств тут утопился знаменитый поэт, любимец народа, изгнанный своим ваном за избыток чувства справедливости. Поэт что-то не поделил с водным драконом, явился рыбакам в виде призрака и просил умилостивить обитателя вод рисовым вином и цзунцзы**.
— Как бы не так, — перебил какой-то пятый дядя по линии матери жены. — История началась куда раньше! Все заварилось, когда искали труп! Поэт утопился в реке, и его снесло в озеро. Его тело искали на лодках и били в барабаны, чтобы отпугнуть водную нечисть. С тех пор так и повелось. А дракона приплели позже.
— Ах, действительно жаль, что в этом году мы не увидим ничего подобного, — поддержала беседу жена.
— Разве бить по воде следует не для того, чтобы испугать дракона? — наивно спросила младшая дочь Фэн-эра. Пока взрослые переходили к выпивке, обе девочки возились на полу, разрисовывая большого воздушного змея. Конечно, в виде дракона. Судя по тому, что ехать на Фестиваль Лодок в этом году не собирались, было решено утешить детей другой забавой. — И мама говорила, драконы не пьют вина!
— Вряд ли дракона можно испугать, — зачем-то сказал Фэн-эр и смутился своей глупой болтовне, не всё ли равно? — Хотя мысль о вине интересная.
— Ах, — в тон госпоже Ши поднял к небу глаза господин Пу Чи. — Действительно жаль, что от великих людей остаются лишь трупы и неразумные истории! А какой был человек!
— Господин Пу Чи — известный ценитель искусств, — сухо пояснила мужу госпожа Ши. — Он знает поэзию слишком хорошо, чтобы наш скромный круг мог воздать ему по достоинству.
— Да кто же не знает великого Цюй Юаня! — выпил и крякнул третий кузен. — Разумеется, не наизусть… Но тем не менее сборник Цзюгэ считается классикой и входит в государственный экзамен!
— В экзамен входит Тяньвэнь, — процедил Фэн-эр, который, в отличие от всех застольных кузенов, этот экзамен сдавал. — «Спроси у Неба, как Хо Люй ходил с запятнанным лицом, и почему он, возмужав, стал знаменитым храбрецом?»***
— О, господин Ши! — расцвел Пу Чи, в то время как давешний кузен спал с лица. Не иначе, решил, что был намек. — Да вы знаток! Но мне, признаться, куда больше нравится вот это: «Один братоубийцей стал. Как мог? Считался слабым он! Сюнь Юнь Ду Ао погубил — зачем за кровь превознесен?!»
…Глаза Пу Чи были любезно сощурены, но на их холодном дне стыло колкое, интимное любопытство. Именно с такими глазами подчиненные Фэн-эра обычно беседовали с потенциальными преступниками из состоятельных кругов.
— Удивительно, что господину Пу Чи не нравится стих про двух наложниц, — не сдержал колкости Фэн-эр. — «Меж двух наложниц Чжоу-ван повесился… Но в чем же суть?..»
— Ха-ха-ха! — изящно отклонил голову назад Пу Чи, демонстрируя свою белую шею с прелестной родинкой. — «Закрыл лицо полой, страшась на Землю и на Твердь взглянуть!» Сколь прекрасно встретить в тихой глуши воистину образованного человека! Пусть простят мою грубость все собравшиеся, но древняя поэзия не самый любимый ныне предмет… Не желает ли господин Ши продолжить Вопросы к Небу?..
— Мне больше по душе Хуайша, — пожал плечами Фэн-эр.
— Что и следовало ожидать от господина Ши! — потупился Пу Чи. — «С мужеством в сердце!» Может показаться, что это слишком прямолинейно, однако, зная достоинства сянь-хоу**** Ши…
— Действительно, — поставил винный кубок на стол второй дядя, постарше прочих. — Хуайша — поэма на любителя. Однако в ней есть поистине поразительные строки! «Я знаю, что умру, но перед смертью не отступлю назад, себя жалея. Пусть сердце мудреца из мглы столетий осветит путь мне, факела светлее».
— Я слышал, что правильное толкование названия поэмы — не «С мужеством в сердце», а «С камнем на шее», — ввернул обиженный кузен, перебирая ухоженными руками инжир.
— Фу, — скривился Пу Чи. — «С камнем в объятьях», конечно. Однако, можно себе представить, что после столь подробной исповеди о своих несчастьях и столь точных обвинений суетному миру поэту остается лишь повесить на шею камень и утопиться.
— Моя прекрасная жена заскучала, — прервал излияния Фэн-эр. — Давайте выпьем! И вернемся к разговору о фестивале. Эта тема поживей.
— Кстати! — вытер угол рта платком Пу Чи и нагнулся над столом. — Я слышал, что фестиваль Драконьих Лодок проводится на озере Дунтин не только из-за любви к поэзии! В незапамятные временя — гласит легенда — там погибли две императорские любовницы. Другие говорят, что это были наложница и жена. Они катались на лодке и утонули. Теперь красавицы живут на дне в пещере, давшей название самому водоему*****. И на самом деле именно им предназначены рисовые сладости и вино!
— Ах как интересно! — тут же включилась в разговор жена. — Должно быть, дамы ездили кататься не просто так! Кто поверит, что между женой и наложницей могут быть столь близкие отношения?..
— Добродетельная супруга сянь-хоу Ши зрит в корень! — поднял палец Пу Чи и склонился к жене Ши Фэнсюэ, скользя глазами по лицам гостей над столом. — Мне тоже милее версия, где знатные особы сражались за любовь супруга и разъярили водного дракона, который и унес прелестниц под воду! Так что бездна поглотила их в один момент.
…Фэн-эр был готов поставить десять лет жизни на то, что под столом нога Пу Чи гладит стопу его жены.
— Нет-нет, — один из кузенов сильно опьянел и сидел с довольным красным лицом, — Дракон из Дунтина — это сам Император! Власть Императора превышает человеческое воображение, поэтому утопленницы не погибли, а превратились в двух речных духов. И потому же оказывать почести дракону Дунтина — все равно, что прославлять Императора!
— Папа, папа! — вскочила старшая дочь Фэн-эра, перемазанная краской, возбужденная и жаждущая внимания. — Посмотри на нашего дракона! Посмотри, какой мы сделали ему хвост! На нем будут шипы и гремучки! Чтобы он трещал, когда летит! Посмотри, какое у него брюшко!.. Какого цвета ты его хочешь?..
…Тут Фэн-эр внезапно покраснел и взялся за ворот.
— Прошу простить, что-то мне нехорошо, — выдавил он и вышел из-за стола. На полу лежал бумажный распластанный дракон ядовитых цветов с огромным колючим хвостом и беззащитным белым брюхом, на которое не хватило краски.
* * *
Сад был велик и душист, так что вскоре Фэн-эра отпустило. Точнее сказать — он был вынужден примириться с текущим положением, хвостами и драконами, и с тем, что из всей речи дочери его подлый слух выхватил три последних слова. Эти слова все еще били его по онемевшим ногам и сгущали пламя в животе. Словно он себе не хозяин.
Ну ничего. Главное, чтобы его лицо было всегда мужественным и непроницаемым, под стать любителю Хуайши. В первую очередь это касалось паутины, которую раскинул здесь Пу Чи. Каков!..
Душная ревность, чувство собственничества, накатила, как лавина. Он, честный человек, даже не пытается увидеться с возлюбленной, а тут такой откровенный перехват инициативы… без стеснения…
Если бы он смог найти у своей жены доказательства ее измены… Это стало бы шансом ослабить чувство долга… или хотя бы морально восторжествовать… а то и отослать ее с концами. Конечно, детей это не коснется, в случае развода они всегда остаются с отцом… Но Пу Чи необходимо проучить, как требует справедливость! А поскольку голословная ярость не красит и ничего не доказывает, нужно поймать наглеца с поличным… Однако конфуцианский закон не допускает наказание лишь одного из прелюбодеев. Если бы удалось действительно поймать изменников с поличным — им следовало отрубить головы на месте, иначе обманутый муж считался банальным убийцей, кого бы он не прикончил. Тем не менее есть много способов доказать неверность женщины, не пачкая руки…
…Размышляя подобным образом, Фэн-эр обнаружил себя в комнатах жены. Загородний дом был велик, но молодая чета посещала его после свадьбы, так что личные апартаменты супруги Фэн-эр знал не хуже собственных. У его жены был хороший вкус, и куча изящных, дорогих вещей указывала, что он пришел по адресу.
Даже отсюда слыша веселые голоса внизу, которые то и дело перебивал заливистый смех Пу Чи, Фэн-эр методично вывернул все ящики и шкатулки. Он действовал аккуратно, никуда не торопясь. Его интересовали предметы красоты, что не относились ни к приданому, ни к его собственным подаркам, ни к покупкам жены, которые он оплачивал до недавнего времени. Любовно засушенные цветы. Носовые платки с чужими эмблемами. И, конечно, его интересовала переписка.
В одной из шкатулок, набитой блестящими нитками для рукоделия, Фэн-эр увидел нечто знакомое. Оно лежало на дне и обыденно просвечивало сквозь канитель. Это был небольшой мешочек из синей парчи, которые тысячами расходятся в городах, немного истертый и с характерным чернильным пятном. Спрятано было с умом и в подходящем месте. Если бы не это пятно.
Лет пятнадцать назад Фэн-эр сам посадил его. В этом мешочке хранились тщательно связанные волосы даоса. Надо признать, еще ребенком Фэн-эр положил их сюда после памятной охоты и поначалу нюхал мешок, словно это саше. Но потом жизнь заставила его помотаться. Сентиментальные привычки очень вредят образу смелого и решительного человека, мелкую же вещь легко потерять. Так что реликвия долгие годы хранилась в домашнем тайнике, и Фэн-эр о ней почти не вспоминал. Он знал, что она там, но за долгие годы волосы наверняка спутались и потускнели, как космы покойника, а их запах тем более остался в прошлом. Стоило ли лишний раз убеждаться в тщете бытия?
Однако теперь мешочек пришлось раскрыть, чтобы не было никакой ошибки.
…Они были там, столь же гладкие, играющие на свету, как и прежде. И запах! Как он мог не вспомнить! Это был тот самый запах, который источала увлажненная таинственными телесными жидкостями чешуя дракона, его уязвимая трепетная изнанка. То, что обнимало Фэн-эра, ломало ему ребра и возносило к небесам, пахло именно так.
Этот запах казался растительным, тенистым, цветочным, немного острым, как вспаханная почва, с привкусом летнего дождя, сладковатым. В нем даже ощущался привкус брожения, как в дорогом османтусовом вине — но на самом деле здесь не было ничего от царства растений. Целиком и полностью это был запах чудовища, по каким-то причинам проявившего к Фэн-эру лояльность.
Так пахла его кровь. Так пах его пот. Так пахла его светлая человеческая кожа. Но сильнее всего именно так пах его секрет.
Ноздри Фэн-эра трепетали, колени подкашивались. Он зависел от этого запаха, и случилось это не вчера. Его расфокусированные глаза слепо пялились на ворох дорогих побрякушек, пока заблудшая душа искала точку опоры.
Однако, все это следовало временно отложить!
Куда важнее, почему его личная вещь оказалась у его жены! Она вскрыла тайник? Зачем? Искала то же самое, что теперь ищет он? Потеряла осторожность от ревности?..
Тень догадки промелькнула и исчезла. Достаточно одного акта воровства, чтобы поднять неудобный вопрос!
…Писем его жена не хранила. Если те и имели место — прятать свою личную жизнь госпожа Ши умела гораздо лучше него. Рабочий кабинет наполняла лишь прихотливая каллиграфия, стопка приглашений на дни рождения родственников и письменные принадлежности. Единственное, что могло привлечь внимание — бухгалтерская книга. Совершенно невинная, она лежала на виду, так как честной женщине нечего скрывать. Этой книгой даже можно было похвастать. Сплошь она состояла из сумм пожертвований потерпевшим от болезней, несчастных случаев, помощи семьям, потерявшим кормильца, и прочего в этом роде.
Фэн-эр даже почувствовал укол совести. Его супруга отлично ему подходила. Она закрывала те бреши, до которых сам он не мог дотянуться. Мало того — такое рвение очень затрудняло развод, так как выставляло жену в крайне благочестивом свете.
Тем не менее, некоторые имена в книге показались странными. Чем-то далеким и неприятным веяло от них. Словно они связаны со старой раной, которую он забыл.
Муж истинной доблести не рассуждает долго, рассуждающий воин бесполезен в бою. Поэтому Фэн-эр сел за стол и убористо переписал все имена, встреченные в книге. Это занятие отняло у него почти час. Изумления достойно, что веселье снизу все это время не затихало. Досаждало лишь то, что благодарить следовало негодного Пу Чи.
…Через пару дней к сянь-хоу Ши прибыли его люди во главе с капитаном Ляо Юанем, добрым другом и родной душой. Отец Ши Фэнсюэ срочно вызывал сына в столицу. Ляо Юаню Фэн-эр отдал список имен с приказом как можно точнее выяснить, что это за люди.
* * *
Месяц спустя Ляо Юань принес исчерпывающий доклад. Все фамилии так или иначе оказались связаны с землями под властью семейства его жены. Разоренные земледельцы, бывшие простолюдины, подавшиеся в города. Люди, претерпевшие от нищеты и закона. Особенно знаменательны были четыре имени — они принадлежали людям, казненным по обвинению в убийстве даосского мастера Цзинь Мо.
— Ваша достойная супруга помогает даже семьям преступников, — поклонился Ляо Юань. — Немногие в наше время способны на подобное. Пусть и зная, что виновные безгрешны.
— Козлы отпущения… — пробормотал Фэн-эр, прожигая глазами бумагу. — Козлы отпущения… Это значит, что виновные были назначены моей женой, чтобы очистить мое имя. Поэтому их семьям выплачивается компенсация.
— Да, вряд ли такое совпадение возможно, — кивнул Ляо Юань. — Ваша жена очень любит вас.
— Или же это значит, что эти люди — действительно наемные убийцы, нанятые моей женой, чтобы меня потопить. И вернуть домой.
…Будущее показало, что чем более догадка неприятна — тем более она верна. Жена Ши Фэнсюэ и впрямь тайно содержала наемных убийц, причем сеть оказалась куда шире предполагаемой. Эта сеть принадлежала ее отцу, потому что каждый родственник Императора — политик поневоле. Отец его жены имел выдающиеся амбиции и тайно играл против наследного принца за другого, более лояльного. Молодая госпожа Ши, в основном, занималась денежной стороной вопроса, скрывая выплаты под благотворительным предлогом.
Однако и в ее жизни наступил час воспользоваться системой во имя личных интересов.
Самым неприятным было то, что раскрыть политические игры жены и ее родственников — значило прослыть трусом и нечестивцем. Возможно, в деле замешан и отец Фэн-эра, Ши Фенъян. Как будет выглядеть в глазах Неба муж, сдавший Императору свою семью из страха за собственную жизнь? В ином случае придется умереть за измену вместе со всеми причастными, как и подобает человеку чести. Конечно, с опасной женой можно развестись — но лишь на основании ее бесплодия, серьезной болезни, непочтительности к родителям мужа и вульгарности. К последней относятся чрезмерная болтливость, склочность, попрание этикета. Увы, тут жена Фэн-эра давала ему самому сто очков вперед. Еще в списке оснований для развода присутствовало воровство.
…Каждому ясно, что ничтожный парчовый мешочек считаться таковым не может.
Мало того — попытка вывести дорогую супругу на чистую воду лишь все усложнила.
— Что это? — спросил Фэн-эр в подходящий момент, бросив перед женой улику. Его жена в этот момент причесывала волосы перед зеркалом. В нем отражалось ее ухоженное лицо, руки Фэн-эра на ее плечах и серьги в виде павлиньих перьев. Серьги играли на его пальцах алыми и зелеными бликами.
— Это?.. — с недоумение переспросила жена. — А что это?
— Вот и я хотел бы знать, дорогая, — нагнулся к ее макушке Фэн-эр.
— С чего мне знать, что в этом старом кульке, собравшем столько пыли?
— Может быть с того, что моя дорогая супруга столь тщательно спрятала его среди своих вещей?..
— Это какое-то рукоделие Нянь-Нянь, кажется, — пожала плечами жена и поправила дужку серьги. Нянь-Нянь была служанкой жены.
— А твоя Нянь-Нянь всегда держит свое рукоделие среди вещей госпожи? — не унимался Фэн-эр.
— Да откуда мне знать, — отложила гребень жена. — Если мой супруг и господин хочет, я ее накажу. Мы иногда занимались вышивкой, не думала, что эта паршивка так неаккуратна.
…Вторая попытка тоже не привела к результату:
— Хочу узнать у дорогой супруги, — зашел с козырей Фэн-эр, — как должен вести себя муж, если найдет у жены украденную у себя вещь?..
— А что за вещь? — живо спросила жена. — Что-то драгоценное? Или просто памятное?
— Вот эти волосы, — снова явил мешочек Фэн-эр. — Чрезвычайно памятные и весьма драгоценные.
— Как это мило со стороны моего мужа и господина, — улыбнулась жена. — Он хранит мои волосы после свадьбы.
— С чего моя супруга взяла, что эти волосы — ее?
— Разве нет? — подняла невинные глаза жена. — У моего мужа есть кто-то еще?..
Фэн-эр сжал челюсти и твердо сказал: «Да».
— Конечно, я знаю про твое даосское увлечение, — опустила ресницы жена. — Но не думала, что это снова всплывет между нами. В конечном итоге, мне на что жаловаться. Но ты должен быть осторожен, Фэн-эр. Ты чуть не пострадал из-за этой женщины. Их секта убила многих людей, кто знает — не ты ли был намечен следующей жертвой?..
— Отчего моя супруга уверена, что это женские волосы? — прищурился Фэн-эр.
— А чьи? — округлила глаза жена. — Я как праведная жена храню волосы мужа. Они всегда со мной, в алом свадебном мешочке, врученном мне на нашей брачной церемонии. Ты тоже решил стать хранителем чьей-то верности, Фэн-эр?.. Если кто-то узнает, что мой супруг хранит памятные волосы драгоценного мужчины — возникнут неудобные вопросы.
— То есть, ты спасла меня от вопросов, взломав мой тайник и присвоив эту вещь?..
— Я уже сказала тебе, что не брала твой кулек, — усмехнулась жена. — Если моя служанка обокрала тебя, я велю придушить ее или забить плетьми. Она признает свою вину, можешь не сомневаться. Однако, ты, вероятно, хочешь поведать жене о своих необычных весенних склонностях. В этом случае я терпеливо выслушаю тебя. В конце концов, у нас общие дети. Вряд ли я действительно испытаю отвращение. Это может даже оживить нашу личную жизнь…
— То есть, ты не ревновала меня, не рылась в моем тайнике, не крала мои личные вещи и готова принять в наш дом мою вторую жену?
Госпожа Ши на миг застыла, как изваяние из раскрашенного камня.
— Что ж, — наконец вымолвила она. — Если твоя распутная монахиня будет находиться в моем подчинении, это может оказаться забавным. Но вряд ли она предаст память отца и возложенные на себя обязанности ради брака. Слышала, она порвала с тобой.
— Именно так, — легко согласился Фэн-эр. — Это был очень хороший план: оставить ее сиротой. Он стоил моей жене два сундука золотых. Или три?.. Ты все еще выплачиваешь по этому счету?..
— Не понимаю, о чем говорит мой супруг и господин, — холодно ответила жена. — Его скромная жена делает жизнь бедных людей лучше, передавая им часть средств своей семьи. Мой отец правый министр, он известен щедростью и благочестием. Я глубоко почитаю семью моего мужа и выносила ему троих детей. Если он недоволен мной и хочет взять вторую жену — я смирюсь.
…Развестись Фэн-эру не удалось.
__________________________________________________________
Необходимое пояснение:
Поэт Цюй Юань (屈原) жил в эпоху Воюющих Царств (годы жизни 340 г. до н.э. — 278 г. до н.э.). Он был аристократом и родственником правящего дома, работал чиновником высокого ранга в аппарате царства Чу. По политическим причинам Чуский ван изгнал его в провинцию Хунань (где и расположен один из берегов озера Дунтин. Собственно, «Хунань» означает «Южный берег»). В изгнании после завоевания царства Чу Цюй Юань покончил с собой от безысходности. Он прыгнул в реку Мило с камнями за пазухой, совершив таким образом ритуальное самоубийство.
Названия трех его поэм стали именами духовного оружия Чу Ваньнина в "Эрхе". Это гуцинь Цзюгэ, ивовая плеть Тяньвэнь и меч Хуайша.
__________________________________________________________
Примечания:
*Пу Чи — 扑哧 — «звуки смеха», звукоподражание хлопкам и прочему веселью. Прозвище Янь Ю в каноне, которое дала ему Цзинь Ми.
**Цзунцзы — рис, завернутый в треугольные шёлковые пакеты, или, впоследствии, в тростниковые либо бамбуковые листья. Традиционная фестивальная еда.
***Цзюгэ (九歌) — «Девять Песен»; Тяньвэнь (天问) — «Вопросы к Небу» и Хуайша (怀沙) — «С мужеством в сердце»: поэмы знаменитого литератора Цюй Юаня. Название поэмы «Хуайша чжи-фу» переводится по-разному: «С камнем в объятьях» (А. Гитович), «В тоске по речному песку» (В.М.Алексеев); "С мужеством в сердце" (ассоциативный, но самый известный перевод).
****Сянь-хоу — 县侯 (xiànhóu) — уездный феодал, удельный князь. Один из рангов знатности с IV в. Ранг «хоу» примерно соответствует европейскому «маркиз». Второе значение иероглифа «хоу» — 侯 — «прекрасный».
*****Дунтин — 洞庭 — Пещерный Зал.