Книга II, Глава 1:
СНЕЖНЫЙ ФЕНИКС
Однажды в семье знатного сановника Ши Фэнъяна* родился мальчик. Его назвали Ши Фэнсюэ*, что значит «Снежная буря». У него было несколько старших сестер и сводные братья, однако он был долгожданным наследником от первой жены, и отец не чаял в нем души. Сын должен был пойти по стопам предков, работать в аппарате Императора и увеличить славу семьи.
Обстановка в стране меж тем была непростой. Даосские школы недавно провалили государственный диспут с буддийскими школами. Спор между ними тянулся много лет, и даосы никак не могли взять реванш, хотя часто побеждали в практиках. Буддисты были сильнее с философской стороны и всегда одерживали верх в рассуждениях.
Чтобы избавиться от такого унижения, даосы написали и распространяли канон «Лао-цзы хуахуцзин» — «Чудесный канон об обращении варваров». В нем рассказывалось, как основатель даосизма Лао-цзы отправился в Индию и изобрёл там буддизм в качестве духовной помощи дикарям. Буддисты изъяли этот текст из обращения и обратились к властям с требованием диспута. Даосы этот диспут проиграли, но не смирились. Наиболее прагматичные из их школ стали силой отбирать у буддистов мелкие монастыри и сжигать буддийские писания. В ответ буддисты обратили несколько даосских общин в буддизм и сожгли их духовные книги. Диспуты вспыхивали на протяжении нескольких столетий, и после каждого победившая сторона что-то жгла, а проигравшая теряла обители и адептов.
Наконец, сразу после рождения Ши Фэнсюэ, произошел крупный спор при дворе Императора, во время которого в старой распре была поставлена точка. Император широкой рукой запретил всех. Отныне ни один представитель какой-либо религиозной школы не мог занимать место при дворе, не имел права обращаться за помощью к властям и должен был тихо сидеть в своем углу, благодаря Небо, что все еще жив. Сочувствующих радикалов попросили оставить должности, а учения, течения и монастыри вынесли за пределы государственных интересов.
Разумеется, в подполье даосские практики, не вынеся позора, расцвели небывалым цветом. Крайне усилились школы боевых искусств и тайные центры изучения бессмертия. Постоянно появлялись новые яды — побочный продукт изготовления всемогущих пилюль. Не менее часто всплывали древние, давно сгоревшие рукописи с описанием чудес, невероятных практик и тайных знаний. Свитки обещали то, что не могли дать даже пилюли.
Даосы жили в безжалостном и неразумном мире, словно бы на темной стороне Луны, со своими правилами, правителями и секретами. Всё это нет-нет да портило что-то на политической арене. Один из скандалов даже вышел за пределы дворцов: выяснилось, что кто-то из членов императорской семьи открыл в себе способности к синтезу золотого ядра и тайно поддерживает то, что Император не одобряет. Оказывается, много денег из казны все время уходило на сторону, и часть из них даже вложена в изготовление оружия.
В такой ситуации даосские школы было решено взять под государственный надзор.
Глава семьи Ши, разумеется, не жаловал людей, расстроивших Императора — и враждовал с даосскими общинами, едва те поднимали голову. К самым крупным из них были приставлены кураторы. Несколько хорошо организованных групп бойцов, не брезговавших политическими убийствами, оказались обезврежены. Ходили упорные слухи о тайном списке государственных чиновников и особо преданных евнухов, которые будут убиты школой «Белый Лотос», дабы обеспечить своим наставникам легитимность, а себе — славное перерождение в благословенных лотосовых водах. Список был огромный, и пятеро из него действительно умерли по разным причинам. Сановник Ши Фэнъян ходил по острию клинка, тюрьма трещала от подозрительных лиц, методы допросов ужесточались, а угроза ушла вглубь, как неизлечимая болезнь.
Сын семьи Ши пошел по стопам отца, до определенного возраста полагая, что всем людям без государственной военной бирки надо знать свое место. Потом его вражда с даосами стала личной — потому что способность некоторых умельцев двумя пинками и тремя пальцами уложить вооруженный отряд выглядела опасно, а техники обработки сознания и длительные отравления, отбивающие память — преступно.
К тому времени, когда у молодого господина Фэнсюэ назрели правильные, но тревожные вопросы, его репутация была вполне определенной. Никто с даосской темной стороны Луны не стал бы ему помогать.
А помощь была нужна.
У Фэн-эра, как звала его семья, была тайна. В двенадцать лет он поехал на охоту с отцом, братьями и видными сановниками. Это было сезонное предприятие, означавшее приход весны, по всей Поднебесной знать во главе с Императором загоняла кабанов и лесную дичь. Фэн-эр не мог охотиться наравне со старшими, но мог поразить друзей отца стрельбой из лука. Мальчик был дерзким и самолюбивым, жаждал выделиться, так что в какой-то момент отбился от свиты и погнался за оленем. Ему казалось, что животное удалось ранить, но оно углубилось в лес, так что Фэн-эр забыл все предупреждения и помчался за зверем. Местность была дикая и незнакомая, и лошадь умудрилась попасть в волчий капкан. Мальчик вылетел из седла. Тут выяснилось, что лошадь переломала ноги, так что охота превратилась в печальное событие, рано или поздно происходящее в жизни каждого мужчины. Лошадь пришлось убить.
С ритуальной точки зрения охота полностью себя оправдала. Однако Фэн-эр заехал очень далеко, и как выбираться, не представлял.
Он пошел назад по следам, пока не признал, что все же заблудился. Звать на помощь было ниже достоинства, к тому же бессмысленно из-за пройденного расстояния. Так что мальчик упорно шел вперед, интуитивно выбрав самое перспективное направление — к реке.
И вот лес расступился, открыв поросшие молодой травой берега. Цветущие кусты османтуса обрамляли быструю воду, как молочный дым. Речной туман пронизывал свежую листву, все дышало покоем и утонченной, нетронутой красотой. Но самым интересным оказался сидящий под цветущим деревом человек.
Он был в белоснежной одежде, окутавшей его, словно легкое облако. Лет на шесть старше Фэн-эра. Ну, может быть на десять. И он воплощал все то, что, по мнению матери Фэн-эра, полагалось воплотить ему самому. Имя Фэнсюэ означало снежную бурю, и его носитель должен был иметь кожу, белую, как снег, волосы, черные, словно ночное небо, и холодный облик решительного человека. У Фэн-эра было хорошо только с решительностью, в остальном он был загорелым, с медным отливом в волосах, а его горячий нрав уже сейчас выглядел проблемой. Поэтому его и звали «маленькой бурей» — Фэн-эром, а не А-Сюэ — «Снежком».
Человек же под деревом был действительно бел лицом, как снег, и черноволос. Его волосы казались необыкновенно длинными и мягкими, блестящими под рассеянным светом. Они были собраны в незатейливую прическу и перехвачены белой лентой. Он точно был не военного сословия, так как выглядел слишком хрупким. Кроме того, его руки, едва видимые из-под рукавов, явно не знали изнурительных оружейных тренировок.
— Путник приветствует молодого господина Ши, — склонил голову незнакомец, едва увидел мальчика. — Как случилось, что он оказался один в столь диком месте?..
— Я… — начал Фэнсюэ, но признаться никак не мог, это было бы постыдно. — Я ранил оленя и гнался за ним, пока не вышел на эту поляну.
— Что ж, — улыбнулся незнакомец, — здесь много оленей, но я не видел ни одного раненого. Должно быть, молодой господин Ши найдет свою добычу в другом месте.
— Я не стану возвращаться! — шагнул вперед Фэнсюэ. — Откуда вы знаете меня?.. Почему человек, подобный вам, спрятался в таком месте?..
— Но ведь ты нашел меня, Фэн-эр, — опустил глаза незнакомец. — Я пришел сюда, так как предчувствовал, что сегодня случится нечто необычное. Если хочешь, я помогу тебе выбраться из леса.
— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи! — с вызовом ответил Фэнсюэ. — И путник не ответил, откуда знает меня!
— Да кто же не знает сына тайвэя Ши Фэнъяна, что прославился борьбой с последователями Дао?..
— Ты — даос? — побледнев, предположил Фэн-эр. — Или просто болтливый поэт?
— Я даос, — поклонился незнакомец, улыбаясь углами рта. — Убьешь меня?
— Нет, — поджал губы Фэн-эр. — Я возьму тебя в плен. Считай, что теперь ты мой пленник.
— Пусть будет так, — откинулся на цветущий ствол незнакомец, и сердце Фэн-эра дрогнуло. Незнакомец не излучал никакой агрессии или напряжения, словно ему было все равно, что с ним произойдет. Он даже не был любопытен. Но на него было приятно смотреть. На самом деле, Фэн-эр только раз вживую видел даосов, представителей боевой школы в черных масках и конических шляпах. Они были страшными, опасными, и сильно сопротивлялись при аресте. Трети удалось уйти по крышам, а последний, взятый раненым в плен, проглотил яд, чтобы не выдать страшных тайн.
— Тебя не пугает статус пленника? — приблизился Фэн-эр. — Думаешь, я шучу и не смогу вывести тебя в город?.. Или считаешь себя таким выносливым?.. Никто из представителей даосских школ не пережил пыток.
— Я сильнее, чем кажусь, — перевел на мальчика взгляд незнакомец. Сердце Фэн-эра дрогнуло вторично. Взгляд даоса был чистым и невинным, вряд ли он лгал.
— Надеешься улететь по верхушкам деревьев, — догадался Фэнсюэ и кивнул сам себе. — Тогда я тебя свяжу.
— Ты так юн и неопытен, Фэн-эр, — молодой даос опустил голову и стиснул пальцами ткань на груди, словно его сердце тоже сжалось или внезапно заболело. — И так простодушен. Зачем мне убегать? Разве ты хочешь причинить мне вред?..
— Я должен следовать закону, — подошел вплотную Фэнсюэ. — Протяни руки.
— Возьми их сам, — прошептал даос.
Ши Фэнсюэ отстегнул колчан, слишком громоздкий для быстрой самозащиты — если до нее дойдет — и снял с пояса аркан, который имели при себе все охотники, чтобы волочь или нести добычу. Встал на коленки. Руки незнакомца свободно лежали на его одеждах. Левая была точеной и прохладной, с красивыми суставами; синие вены просвечивали сквозь светлую кожу. На ней были надеты четки из крупного голубого жемчуга. Фэн-эр не должен был ее разглядывать, это неприлично, но вокруг незнакомца разливалась неизвестная прежде истома, словно все процессы замедлились, пропитались отравой. В этой странной ауре сильно возрастала четкость зрения. Любые неважные делали вдруг стали яркими и значительными. Правая рука незнакомца казалась теплой, однако ее запястье было обожжено. Больше всего это походило на ожог, полученный при изготовлении пороха.
Задрав белый рукав почти до локтя, Фэн-эр исследовал повреждение. Оно точно было старым, наверняка незнакомец, несмотря на молодость, имел преступное прошлое. Фэн-эр по всем правилам связал запястья даоса, но ожог вызывал слишком много вопросов. Фэн-эр промял его пальцами — никакой реакции, должно быть, давно не болит.
— Ты имел дело с изготовлением оружия? — спросил Фэн-эр хмуро. — Или уже бывал в тюрьме?.. Ты в розыске?..
— Нет, — прикрыл глаза даос. — Но кто в наше время не связан с оружием?.. Это боевая рана. Не стоит рассматривать ее.
— И сколько таких у тебя? — прищурился Фэн-эр, хмуря брови. — Сколько тебе лет?..
Даос дернул руками, и по пальцам Фэн-эра потек хорошо ощутимый поток, словно в вены залили воды, отчего по коже прокатился озноб, а виски онемели. Это было пугающим и приятным. Фэн-эра качнуло вперед, и он перехватил связанные руки крепче.
— Из какой ты школы? — догадался спросить он.
— Цзывэй Тяньшоу**, — голос незнакомца был теплым и высоким, как у подростка; это словно роднило его с Фэн-эром, как будто не происходит ничего особенного или предосудительного, тем более опасного. Какая-то игра в веревочку, как у деревенской ребятни.
— Не слышал о такой, — пробубнил Фэн-эр. Он разглядывал вблизи ткань белых одежд, старинную печать из синей яшмы на поясе, чистую кожу. У незнакомца был очень выразительный рот. Он красиво произносил слова, смягчая резкие звуки, словно утешая или уговаривая кого-то, независимо от смысла фраз, и ни разу не поджался в строгой волевой гримасе. Наверное, это была одна из противозаконных техник манипуляции сознанием. Еще у незнакомца на шее не было кадыка. Когда он запрокидывал голову — сквозь кожу виднелся ребристый хрящ, изогнутый и совершенно ровный. У отца Фэн-эра и всех его сослуживцев над краем одежд различался выступ гортани, символ мужской зрелости, защищающий горло. Фэн-эр уверился, что встреченный даос еще не вошел в возраст. — Судя по твоему виду, это очень богатая школа. Где она находится?
— Везде, — сказал незнакомец и улыбнулся глазами. — Поэтому никто о ней не знает.
— Моему отцу ты скажешь! — дернул веревку Фэн-эр. — Тебе не удастся смолчать!
Руки незнакомца мягко подались вперед вслед за натяжением, после чего резко и сильно рванулись назад, к груди. Фэн-эр потерял точку равновесия и уткнулся носом в одежды даоса. Он гневно вскрикнул, в первый миг решив, что сгорит со стыда. Но уже в следующий ощутил, как подбородок незнакомца уткнулся ему в макушку; от чужого дыхания по голове пошли мурашки.
— Не заботься о том, что будет завтра, Фэн-эр, — тихо сказал даос, зарывшись лицом в его волосы, — Отдохни рядом со мной. Я никуда не уйду. Потом, если хочешь, мы поднимемся на вершину самого крепкого дерева, и ты посмотришь, где находишься. Найдешь сверху остальных охотников. Или я провожу тебя в город по реке. Если хочешь, можешь отдать меня своему отцу, только ни в чем себя не вини. Не бойся будущего. Тебе суждена достойная жизнь, полная славы и борьбы.
…Он говорил еще что-то, и по жилам Фэн-эра тек пьянящий холодок. Он ощущал свое тело исполненным сил, а голову пустой, радостной и легкой. Что-то двигалось в глубине его, переливалось, как чешуя карпа, и отчаянно щипало глаза. Он знал, что всегда должен быть настороженным, недоверчивым и готовым к обороне — но у него словно закончился запал. От ласкового шепота он оцепенел, боясь поднять голову и обнаружить свою уязвимость.
Фен-эр отпустил веревку и позволил голове прижаться щекой к груди незнакомца. Его ладони упирались в одежду даоса, давая хоть какую-то гарантию и устойчивость. Связанные руки незнакомца опустились ему за спину, мягко перебирая позвонки и гладя поясницу, словно Фэн-эр был диким волчонком, который набегался и устал, но все еще скалит зубы. Спокойные движения были полны поощрения и ласки, и много позже Ши Фэнсюэ на чем свет ругал себя за глупость. Кто бы стал высказывать такие чувства к постороннему мальцу, сыну врага? Только отпетый лицемер, шпион, хищник в овечьей шкуре. Но маленький Фэн-эр был так уверен, что достоин любви всего мира, что не заподозрил ничего странного. Он просто сдался и растаял, как слабак.
Кожа даоса, открытая на шее и в вырезе одежд, странно пахла. Это был очень привлекательный, безопасный, родной запах — но он совсем не походил на запах родителей и вообще прочих людей, благоухающих смесью плоти, вкусной еды и благовоний. Фэн-эр боялся казаться нелепым, поэтому спустя вечность выпутался из рук и с вызовом уставился в лицо даоса.
Даос запахнул разошедшийся ворот и равнодушно посмотрел в траву слева от себя. Там переливалось несколько редких голубых жемчужин. В его отстраненном лице не было ничего милого или очаровательного, напротив — оно противоречило принятому канону красоты. Мягкий овал лица в форме лунного диска, маленький капризный рот, небольшой прямой нос, нежный округлый подбородок, черные, загадочные глаза, легкий румянец, тонкие прямые брови — такова внешность мужчины-принца, где нет ни одной выступающей и колкой части. Лицо же незнакомого даоса было изысканно вырезано природой. Несмотря на юность, у него был жесткий заостренный подбородок, заметный нос с выгнутой спинкой, немного скошенный открытый лоб и выступающие под тем же углом скулы, так что в профиль лицо получало единую вытянутую ось, как морда пантеры. Брови были черными и довольно широкими, расходясь к вискам, как два изогнутых клинка. Четкие провалы теней под нижней челюстью словно добавочно поднимали это фарфоровое лицо над шеей, отчего казалось, что оно всегда куда-то устремлено. Может быть, к скорейшему побегу. Но самым неожиданным в лице незнакомца были его глаза. Темные, как и положено, они просвечивали вглубь травяной прозеленью, благородной патиной, как речное дно.
Каждая часть этого лица была хороша сама по себе, независимо от моды или канона, но все вместе они сливались в столь болезненную гармонию, усиливая особенности друг друга, что никак не удавалось отвести глаза.
— Это твой жемчуг? — спросил Фэн-эр, перегибаясь через даоса, чтобы скрыть свой интерес и не пялиться. — Я порвал твои четки?..
Даос поднял одну из жемчужин, отчего стало видно, что четки его на месте, прижаты веревкой.
— Тебе нравится? — бросил себе на колени жемчужину даос.
— Она очень дорогая, — кивнул Фэн-эр. — Если продать жемчуг, что ты рассыпал, можно выплатить годовое жалование солдатам.
Даос застыл. Он казался озадаченным. Его красивые брови сошлись.
— Вот как, — ответил он. — Тогда возьми его.
— Нет, — помотал головой Фэн-эр. — Так делают только воры. Ты, наверное, чужеземец, раз не знаешь его цены.
— Зачем мне это богатство в плену, Фэн-эр? — мягко возразил даос и тихо рассмеялся. — По законам военного времени все мое имущество может теперь считаться твоим.
Фэн-эр деловито собрал жемчуг в поясной мешок и лег на спину, устроив голову на чужих коленях. Так было удобней изучать даоса. В конце концов, это действительно был его личный пленник, на него Фэн-эр имел все права.
Даос был очень костлявым. Он проминался под тяжестью головы и плеч, и сразу же кололся. Фэн-эр часто отдыхал на коленях матери, которая была нежна и очень его любила — но она была не только податливой, но и мягкой, сами кости ее были устроены иначе, словно их обертывал пух. Колени отца были жесткими, как будто лежишь головой на дровах. Фэн-эр долго возился, пока не устроился поудобней. Плоский живот под виском был тугим, но хотя бы без костей. Из даоса вышел приглушенный, приятный для слуха стон.
— Тебе больно? — предположил Фэн-эр.
Даос задержал дыхание, но тут же взял себя в руки.
— Ты очень горячий, — ответил он и уронил связанные руки на плечо Фэн-эра.
— Ты не сказал, есть ли у тебя еще боевые раны, — вспомнил Фэн-эр, перебирая белое одеяние; ткань была качественной, тонкой и не мялась. — Так они есть? Не лги мне, потому что я могу проверить!
Даос сжал пальцами плечо Фэн-эра, и тому показалось, что по телу незнакомца прошла дрожь.
— Покажи мне! — положил Фэн-эр руку на чужие ребра. Ребра эти были словно созданы для его пальцев: казалось, фаланги входят точно в расстояния между ними. Нажав в эти пустоты, Фэн-эр извлек еще один стон и восхитился. Было что-то вдохновляющее и необычное в том, как другой человек отзывается на столь незначительное вмешательство, словно арфа кунхоу. Еще более впечатляющим было то, что он не защищался. В висках у Фэн-эра стучало, сердцебиение участилось.
— Нет, Фэн-эр, — прижал его руку к себе даос, остановив поползновения. — Бесстыдство плохой союзник.
— Я поймал тебя и связал, — возразил Фэн-эр. — Ты моя добыча. Я могу делать с тобой, что пожелаю!
— Ты дитя, Фэн-эр, — вздохнул даос. — А я нет. Поэтому прими мои слова: остановись.
— Я не понимаю, при чем тут это, — нахмурился Фэн-эр, поскольку и правда не понимал. — Я хочу тебя получше рассмотреть. Что в этом такого? Ты стесняешься?
— Делай что хочешь, — бессильно отозвался даос, ложась на траву. Его связанные руки поднялись и опустились над головой.
Фэн-эр был хорошо воспитанным подростком, поэтому изучил свой трофей с возможным почтением и большим любопытством. Любопытным в даосе было буквально все! Его ровная кожа тут и там была украшена интересными следами, словно кто-то расписал ее, пока ему не отказало чувство прекрасного: область вокруг сердца выглядела жутковато. Но даос не лгал: там находился глубокий шрам от меча; обычные люди с такой раной бы не выжили. Этот шрам так заинтересовал Фэн-эра, что он его не только потрогал, но даже погладил носом, словно там мог сохраниться запах крови. Тело даоса было совершенно безволосым и теплым, оно светилось изнутри жизненной силой. Его отзывчивость влекла, так что с каждой минутой все больше хотелось покатиться с ним по траве, сплетаясь и кусаясь, извозиться в речном песке, рычать и захлебываться счастьем, словно они оба — заигравшиеся звери.
— Мне надо убедиться, что ты не речной дух! — изрек Фэн-эр, снимая с даоса матерчатые сапоги. — У речных духов на ногах плавники.
Даос попытался воспротивиться, но Фэн-эр оказался быстрей.
— В тебе нет ни одного изъяна, — заключил он, возвращаясь назад, головой на чужой живот. — Но твоя кожа испорчена. Ни одна достойная девушка не захочет выйти за тебя. Ты состаришься в одиночестве.
— Что ж, — глаза даоса улыбнулись. — Пусть будет так.
— Поэтому ты будешь жить со мной! — подвел итог Фэн-эр. — Тогда ты научишь меня каким-нибудь даосским трюкам! Ты ведь сможешь?..
— А что бы ты хотел уметь?..
— Я хочу летать! — описал рукой широкую дугу Фэн-эр. — Над крышами, над вершинами деревьев, над озерами!.. Я знаю, вы такое можете!
— Ну конечно, — пробормотал даос. — Что и следовало ожидать от молодого господина Ши.
— Еще я хочу лучше всех сражаться! — глаза Фэн-эра горели. — Когда вырасту, мне нужно будет защищать людей!
— Фэн-эр, Фэн-эр… — прикрыл глаза даос. — Знаешь ли ты, что тебе предстоит?.. Ты не сможешь овладеть всем этим без золотого ядра.
— Тогда скажи мне, как его получить! — схватил его за одежду Фэн-эр.
— Я не могу вмешиваться в твою судьбу, — привстал даос. — Если хочешь узнать это — узнай не от меня. У тебя есть способности, Фэн-эр. Но нет возможностей. Так решили звезды.
— Я тебе не верю! — вскочил Фэн-эр. — Ты говоришь загадками и ссылаешься на звезды, так как не хочешь мне помогать! Ты знаешь, что я не могу тебя принудить, потому что ты… потому что ты… Ты мне понравился! Я думал, ты тоже будешь со мной искренним!
Даос тоже поднялся. Он был на голову выше Фэн-эра и в своих распахнутых одеждах выглядел стройнее тростника. Но от него и правда шла огромная сила. С полной ясностью Фэн-эр понял, что переубедить его не выйдет. И что никаких особых сведений он не выдаст, и не скажет ничего про таинственное ядро. И жить с Фэн-эром тоже не будет. А просто развернется и растает в воздухе.
Фэн-эр обхватил его руками в тщетной попытке задержать. На его глаза навернулись злые слезы.
— Я не могу остаться с тобой, Фэн-эр, — отозвался даос, целуя его в макушку. — На мне лежат определенные клятвы… а на тебе — обязательства. В этом мире мы не всегда можем быть с теми, кто нам нравится. Я знаю, что ты искренен со мной, и даже если бы я ничего не умел, ты все равно был бы добр ко мне. У тебя красивая душа, Фэн-эр, и ее покой для меня очень важен. Будет намного лучше, если ты не успеешь привыкнуть к тому, что здесь произошло.
— А что произошло? — прижался к нему Фэн-эр.
— Ты возлежал с раздетым мужчиной, Фэн-эр, среди бела дня, и не нашел в этом ничего предосудительного.
— Потому что ты мне как брат! — отозвался Фэн-эр и все же расплакался. — У меня одни сестры!.. Что в этом плохого?.. Я никогда не встречал никого похожего!.. Почему это нужно у меня тут же отнять?.. Если я развяжу тебя — ты сразу уйдешь! Если бы я тоже понравился тебе, ты забыл бы про своих даосов!
Что-то катилось и катилось по спине Фэн-эра, с шорохом падало в траву, словно пошел град. Но внутри продолжала переливаться прохладная волна, сверкая, как чешуя карпа. Теперь в ней не было ни новизны, ни блаженства — только боль, насмешка над утраченным.
— Ты прав, Фэн-эр, — шептал даос. — Ты прав. Я хотел увидеть тебя и совершил ошибку.
— Мы можем увидеться завтра? — спросил Фэн-эр.
— Прости меня…
— Через год, на этом же месте, на новой охоте!
— Мы можем побыть здесь до заката, — отстранил его даос. Руки незнакомца оказались развязаны, что было не удивительным. На лице блестела влага. — После этого мне придется уйти. Посмотри на меня и послушай, что я скажу.
Фен-эр поднял глаза. Взгляд незнакомца пробирал до костей. Никто еще не смотрел на Фэн-эра так пристально и печально, с пониманием — как на взрослого.
— Я никогда не стану прощаться с тобой, Фэн-эр, — склонился даос. — Но в этой жизни мы больше не увидимся. Мы увидимся после нее. Запомни это.
— Кто ты? — страшным голосом спросил Фэн-эр.
— Ты узнаешь в свой срок, — серьезно сказал молодой даос. — Возьми эту печать и никому ее не отдавай, — даос накрыл рукой ладонь Фэн-эра, и та тут же ощутила приятную тяжесть. В ней действительно лежала крупная нефритовая подвеска с иероглифом «Мин». Камень был настолько красив, что на миг отвлек внимание.
— Она твоя? — спросил Фэн-эр. — Я смогу ей воспользоваться, чтобы ты меня узнал?
— Она твоя, — сказал даос, — из твоей прошлой жизни. Ты поймешь, как ей пользоваться, когда проживешь эту.
Фэн-эр сел в траву. Это явно было больше того, что он мог осознать. Но что-то он осознать мог.
— Дай мне свои волосы, — сжал печать Фэн-эр. — Эта печать может быть моей, так и быть, но я хочу что-то от тебя.
— У тебя есть мой жемчуг, — возразил даос. — Ты все же собрался обобрать меня, признайся.
— Что с того? — сунул печать за ворот Фэн-эр. — Ты даришь мне то, что считаешь ценным сам, и что ценится людьми. А я хочу твои волосы. Они ничего не стоят, и их не придется прятать от чужих глаз!
— Хорошо, — помедлив, ответил даос, и одним точным движением отрезал себе длинную прядь волос. В его ладони сверкнуло что-то льдистое. — Но за это я хочу кое-то взамен. Подари мне одну твою стрелу.
На лицо Фэн-эра вернулась живость. Совершив обмен, он связал прядь волос сложным узлом и какое-то время смотрел сквозь нее на солнце. Блестящие темные волосы отливали радужными оттенками и хорошо пахли. И так приятно касались лица, стоило немного опустить руку.
Даос закрыл руками лицо, Фэн-эр этого не видел.
— Хорошо, что ты уйдешь, — сказал он, наигравшись и спрятав волосы в поясную сумку. — Я запомню тебя живым и красивым. Потому что мой отец посадил бы тебя в тюрьму. Там тебе выжгут глаза и сломают пальцы. И вынут коленные суставы, чтобы ты не сбежал. А если ты все расскажешь, что знаешь — тебе просто перережут горло. И зачем ты мне такой тогда стал бы нужен?.. Поэтому все к лучшему.
…До вечера Ши Фэнсюэ играл с новым другом — потому что не знал другого слова для их времяпрепровождения. Он не верил, что больше не увидит его, и решил просто не думать о будущем. Золотые лучи закатного солнца грели кожу, и постоянно кололся голубой жемчуг, который, видимо, брался здесь прямо из земли. Даос мог бы расшить им всю свою одежду, но почему-то даже слышать о таком не хотел. Потом, пригревшись в чужих объятиях, Фэн-эр уснул.
Ему снилось что-то прекрасное, неземное, сверкающее над облаками, что, конечно, было результатом манипуляции сознанием, а может быть, и результатом ядовитого порошка, которым даосы пропитывают свою одежду.
Так сказал отец, когда Фэн-эр проснулся в повозке.
Оказалось, спящего Фэн-эра нашли у самой дороги, по которой проехали уже пять раз в поисках пропавшего наследника. Рядом с мальчиком лежала табличка с цитатой из Дао де Цзин. Цитата была большой, и вся сплошь выглядела как угроза:
Не оставляло сомнений, кто причастен к похищению. Также не было сомнений, что это лишь начало.
Фэн-эр сказал, что ничего не помнит, был у реки и нашел там жемчужную жилу. Сведения подтвердились, однако поиск автора таблички ни к чему не привел.
После лесного происшествия Фэн-эр на время утратил свою резвость, был молчалив и, казалось, что-то тщательно обдумывает. Мать полагала, что ребенок переживает из-за смерти любимого коня. Отчасти это было верно, к тому же от матушки Фэнсюэ скрыли все подробности, незачем женщине зря волноваться. Отец был совершенно уверен, что ребенка похитили бойцы одной из радикальных школ, накачали своими снадобьями, спасибо, что руки-ноги целы. По мнению отца, сын явно что-то скрывал, но окрики и давление оказались бесполезны. Видимо, мальчик был сильно испуган и стыдился своей слабости. Единственное, что удалось узнать окольным путем - похититель был один.
Чтобы успокоить народ и собственную совесть, Ши Фэнъян провел серию арестов, куда попали как лояльные, и так вовсе посторонние люди, даже домашний конюх оказался в темнице. Наверняка он накормил лошадь спорыньей, чтобы та понесла в нужный момент. По ночам заключенные орали.
Неудивительно, что в этой тревожной обстановке Фэн-эру приснился плохой сон. Сперва Фэн-эр увидел цветущую поляну с даосом, отчего на душе стало сладко и тепло; руки даоса перебирали его волосы, а красивый рот журчал утешительные речи:
— Вечереет, тебе пора возвращаться… Фэн-эр, как ты объяснишь своему отцу, где пропадал?.. Ты забрел слишком далеко, я должен вывести тебя из леса…
— Тебя же сразу схватят! — смеялся Фэн-эр.
— Но другого пути нет. Только так все неясности разрешатся, тебя не накажут. Ты погнался за моим оленем, потому что я хотел встретиться с тобой. Если кто-то и виноват в том, что ты потерялся — то только я.
— Но я тоже хотел встретиться с тобой! — уверил Фэн-эр.
— Ты просто дитя, кто может тебя обвинить? Сделай, как я говорю — это лучшее решение. Отдай меня людям своего отца. Тогда никто не пострадает.
— Никогда! — хотел закричать Фэн-эр, но, как часто бывает во сне, не смог вымолвить ни звука. Из его рта вышел невнятный вой, и чем больше он старался воспротивиться негодному решению — тем холоднее и темнее становилось вокруг. Замелькали какие-то лица, а вот и тюрьма, полная невинных людей. Пол в красных ржавых пятнах, изуродованные тела, а звук все не идет.
— Разве этого ты хочешь, Фэн-эр, — говорил мягкий голос. — Посмотри, что ты наделал. Как такое могло случиться, что один человек для тебя ценнее сотни?..
— Я всех отпущу! — закричал Фэн-эр, и действительно, стал распахивать решетки — легко, как бывает лишь во сне. Он не видел, что происходит с людьми за его спиной: выходят они наружу или не могут это сделать, или, может быть, они просто пропадают, как утренние тени. Вместо радости от быстрого исправления ситуации с каждой минутой нарастала тревога. Что-то было не так и лишь усугублялось. Либо сотня, либо один человек — кто-то все равно окажется под ударом, нельзя избежать этой меры. В глубине темницы сгущалась тьма.
Наконец, открылась последняя камера, и сердце Фэн-эра заранее знало, кто в ней. Молодой даос, прикованный к кольцам в непробиваемой кладке стен. Его рваная одежда давно перестала быть белой. Неприбранные волосы стекали вдоль лица, потеряв блеск. И он был весь в крови.
Фэн-эр налетел на решетку всем корпусом, но она не поддалась. Он не мог попасть внутрь.
— Ты и здесь нашел меня, Фэн-эр, — поднял голову даос. — Молодому господину Ши тут не место.
— Почему? — тряс решетку Фэн-эр. — Почему?! Как ты здесь оказался?.. Ты же пришел ко мне! Ко мне! Почему ты не со мной, как тебя освободить?..
— Ты не должен думать об этом, — улыбнулся даос. — У меня свои обеты, а у тебя свои.
— Я не давал никаких обетов! — бился в решетку Фэн-эр, словно пойманная птица. — Что это за клятвы, которые лишь вредят?!
— Проснись, Фэн-эр, — крикнул даос. — Проснись!
— Кто это с тобой сделал? — сполз по решетке Фэн-эр и заплакал.
— Ты же совсем меня не знаешь, — ласковый голос казался холодным от сырости темницы, — ты не помнишь меня. Ты видел меня единственный раз. Твой разум играет с тобой, Фэн-эр. Неужели тебе на самом деле нравится то, что ты видишь?..
— Да! — уткнулся в решетку Фэн-эр. — Мне нравится все, что касается тебя. Я тебя знаю. Не помню, но знаю. Твоя кровь сладкая. Я хочу к тебе.
— Ты не сможешь попасть ко мне, Фэн-эр, — от взгляда даоса пробирала дрожь. — А я не могу покинуть свое место. Мы оба пленники своей судьбы. У меня одна темница, а у тебя — другая. Прими с честью ту жизнь, которую живешь.
— Я получу золотое ядро и сломаю эту решетку! — сжал кулаки Фэн-эр.
— Проснись, Фэн-эр, — попросил даос снова. — Твои слезы ценнее золота и нефрита. Зачем ты льешь их по столь ничтожным поводам? Ты говорил, что должен защищать людей. Иди к людям, Фэн-эр, не плачь передо мной…
Ши Фэнсюэ проснулся в слезах, а через месяц внезапно углубился в изучение канона Дао. Это было полезное знание, позволяющее разбираться в вопросе. Насколько бы Ши Фэнъян ни ненавидел мутные религиозные распри, оставить своего сына невеждой он не мог. Ничто так не способствует стратегической победе, как знание врага.
…Три года прошли без всяких происшествий. Фэн-эр превращался в красивого юношу, с одинаковым блеском владеющим кистью и клинком. Свой бурный темперамент он направлял на военное дело и новые знания, а не на весенние глупости, что вызывало в его отце большую гордость.
Однако самого Фэн-эра снедали сомнения. Он был бы рад гулять по весенним домам, но, кажется, у него образовалась еще одна тайна. И только постоянные тренировки позволяли не думать о ней каждую минуту.
После последней охоты, где Фэн-эр сумел ранить кабана и поразил навыками самого Императора, он уснул счастливым, немного пьяным и обласканным вниманием. И увидел старый сон.
Сначала вокруг был лишь густой темный лес, запах свежей земли и звериные тропы. Потом стволы расступились, открыв поляну. Однако стволы уже успели превратиться в древние колонны, заросли сомкнулись гранитными стенами, небо уплотнилось в рукотворный свод, а запах свежести стал сыростью каземата. Поляна стала камерой тюрьмы. Конечно, в ней лежал знакомый даос. Решетка, закрывавшая доступ к нему, оказалась за спиной Фэн-эра; он и не заметил, как прошел сквозь нее.
— Уходи! — первое, что сказал даос, подавшись вперед. Звякнули цепи. — Ты не должен меня видеть!
— Ты мне не рад? — оторопел Фэн-эр. — Я стал взрослым! И смог попасть к тебе!
— Меня здесь нет, Фэн-эр, — поднялся даос, его цепи удлинялись и укорачивались, словно живые, и волосы шевелились, отчего на сердце наползала жуть. — Это твой сон. Ты запер меня в своем уме. Как же так? — глаза даоса улыбнулись, но выражение лицо было жестким. Похоже, он и правда был не рад.
— Но как ты со мной говоришь, если тебя тут нет? — возразил Фэн-эр, и этот глупый довод о природе снов показался ему весомым и очень тонким. Как обычно и бывает во сне.
— Я могу видеть твои сны, Фэн-эр, — схватился за цепи даос, потому что они снова сократились. — Ты так не хочешь меня отпускать, что действительно сделал своим пленником. Ты такой страстный, Фэн-эр…
В тот же миг сквозь стены снова проступили древесные стволы, но выхода все равно не было.
— Ты только мой! — подтвердил Фэн-эр, бросаясь вперед, и наткнулся на выставленную вперед руку даоса. Чужая ладонь вдавилась в его грудь на уровне сердца. Однако жест, который казался останавливающим, на деле был объединяющим. Стало видно, насколько Фэн-эр вытянулся, стал вровень с даосом. Теперь он мог обнять его за затылок без всяких усилий. Внутри снова переливался перламутр, словно чешуя играющих рыб, а перед глазами вращались триграммы Багуа, схемы Книги Перемен, символы и знаки даосского канона, которые Фэн-эр без разбора потреблял в последнее время. Все это смешалась в неразумную груду без всякого смысла, но сердце все равно пело.
— Я ни в чем не могу отказать тебе, Фэн-эр, — тихо сказал даос. — Но ты не можешь тратить всю жизнь на иллюзии. Не нужно считать их даром небес.
И тут Фэн-эр услышал свой голос, который сказал такое, о чем наследник рода Ши и подумать не мог:
— Даров Небес не существует. В нашем мире есть только Кара Небес. Ты не кара и не дар, ты моя награда за заслуги в прошлой жизни!
— Фэн-эр, Фэн-эр, — шептал в его шею даос. — Проснись, не мучь меня.
…Зрение затянуло дымом, паром, подвижным туманом, но все это было нереально, в отличие от ощущений в теле и на сердечном дне. Вокруг летели облака, и Фэн-эр крепко держал свою награду; у нее были алмазные кости и шелковая плоть. Но лучше всего были подвижные, прохладные губы, похожие на ощупь на лепестки лотоса. Тело даоса, с которым Фэн-эр сросся, ничего не весило, и это было так радостно, потому что выходило — у Фэн-эра очень много сил. Он все преодолеет, поднимется к звездам, и, может быть, даже никогда не умрет!
— Ты же не человек, да? — спросил Фэн-эр, вращаясь в густом воздухе и замирая от счастья.
— Да, — сжал его виски даос, и его зрачок немного вытянулся, как у ночного хищника. — Ты испугаешься, если увидишь мой истинный облик. Фэн-эр, ты отдал свою душу чудовищу!
Тут Фэн-эр и впрямь испугался, зажмурился, чтобы не испугаться еще сильней, и в тот же миг проснулся с колотящимся сердцем. Жарко бился пульс, простыни были мокрыми от пота, а одежды для сна — мокрыми по другой причине.
Так Фэн-эр понял, что действительно стал взрослым. И что даосские книги все испортили. Как и во снах, в них было все гладко и захватывающе. Но если посмотреть трезвым взглядом со стороны — одно смятение и неразбериха.
* * *
Жизнь меж тем шла своим чередом. В двадцать два года Ши Фэнсюэ по старому сговору двух семей женился на девушке из знатного рода, связанного с императорским домом. Через год у него родился первенец, но младенец оказался слаб здоровьем и постоянно болел. Семья Ши винила в этом нерадивую невестку, а семья невестки подозревала порчу, потому что нельзя преследовать даосских мастеров и не иметь никаких последствий. Пока две семьи точили друг на друга зуб, жизнь молодой пары усложнялась. Вскоре у Ши Фэнсюэ родилась дочь, совершенно здоровая и жизнерадостная, а потом еще одна. Но кого волнуют дочери, если у рода должен быть достойный наследник?..
Вскоре в области, где тайвэй Ши Фэнъян исполнял обязанности военного губернатора, разрослась смута. Этому по слухам способствовала активность знаменитой даосской школы Маошань. Школа имела древнюю и почетную историю, однако теперь ее обвиняли в мятеже и отравлениях, так что было предпринято широкое расследование. Ши Фэнсюэ подключился к процессу, прибыв на место с отрядом подчиненных. В силу молодости и дерзости он был менее связан условностями своего положения, к тому же амбиции добавляли ему остроумия. Он надеялся разобраться с «даосским вопросом» изнутри.
И тут случилось непредвиденное: Ши Фэнсюэ влюбился.
Старый мастер школы Маошань имел дочь, которой передал все свои тайные знания. Она была «Нюгуань», Девой-в-тиаре, сильнейшей из ясновидящих и наследницей своего рода. В даосских школах тут и там встречались облеченные властью женщины, но учение Маошань было далеко от классических даосских традиций.
Прежде всего, оно само было получено женщиной-основательницей в результате экстатического откровения. С того времени ни одна попытка «причесать» ее доктрину не увенчалась успехом. Напротив — канон прирастал откровениями последователей, в основном северных аристократов, бежавших на юг в результате войн с монголами. К настоящему времени пик славы был позади, но истинные ценители Дао не могли обойти Маошань стороной.
Маошань практиковала особый вид медитации: цунсян — «поддержание жизни в образе». Адепты концентрировались на образах небожителей и «небесных аристократов», пока не начинали видеть их (под действием наркотических средств) и, разумеется, в чем-то на них походить. Процесс требовал активного воображения, нахождения соответствия между собой и космосом и особой гимнастики. Ощутив себя небесным божеством, адепт реализовал Небесное Дао.
Реализация Небесного Дао вела к бессмертию и финальному попаданию в Небесный Мир. Для успешного путешествия туда следовало собрать энергию ци девяти Предначальных Небес, иметь путеводители, карты, талисманы, знать секретные имена богов и способы проникновения через охраняемые заставы.
Все это было захватывающе и местами травматично. Некоторые адепты Маошань совершали мистические полеты на Небеса, из которых так и не вернулись в тело. Однако доказательством провала это считаться не могло, так как физическое бессмертие с точки зрения данной школы было невозможно.
Иерархия Небес здесь была выстроена точь-в-точь, как на земле, только все было лучше. Небеса заселяли Истинные Люди — чжэнь-жэнь. Они обладали огромными знаниями и ценнейшими свитками из Небесного Архива. Контакт с чжэнь-жэнями позволял записывать эти тексты, чем и занимались достойные медиумы в состоянии транса. Во главе чжэнь-жэней стоял Небесный Император, юный телом и мудрый душой; его окружал большой двор с небесными чиновниками, небесной армией и прекрасными девами. Все они постоянно совершенствовали свои нефритовые тела, имели справедливые законы, гуляли по Млечному Пути и порой вели войны с демонами монгольского вида — быстрые и победительные, не то, что в Поднебесной. В остальном здесь всегда играла небесная музыка, стояли изысканные павильоны, журчали источники и водопады, а берега лотосовых прудов украшали беседки с яркими ширмами, драконами и фениксами.
В целом, найти в этой мутной воде правду или вину было очень трудно. Мог ли наркотический отвар для мистического полета души оказаться ядом?.. Мог ли тайный талисман для преодоления Небесной Заставы оказаться шаманским проклятьем или меткой смерти для наемника?.. Мог ли одержимый видениями адепт, уподобясь Небесному Генералу, богу войны, совершить убийство?..
Мог ли неопытный последователь сломать себе шею в процессе секретной гимнастики?..
Ши Фэнсюэ непременно выяснил бы это, если бы не дочь мастера школы Цзинь Мо — Цзинь Ми****. Едва увидев военного чиновника в расцвете сил, она впала в краткую экзальтацию, а следом — в продолжительную отрешенность. По выходе из которой сообщила, что имя Фэнсюэ означает Снежный Феникс. При этом на Небесах оно записано как Сюэ Фэн, и лишь от самого военного чиновника зависит, будет он «снежно-белым» или «кровавым»*****. Она уверила, что видела небесный крылатый облик Ши Фэнсюэ, и следовательно он — небожитель, чжэнь-жэнь. Его смертное тело дано ему временно, но чтобы выяснить всё как следует — ей надо принять особое снадобье и подольше медитировать. А гость должен остаться, чтобы аура его ци способствовала наилучшему результату.
Что-то в словах девы Цзинь Ми глубоко отозвалось в сердце Фэн-эра. И хотя он посмеялся для виду, на деле попал на крючок.
Конечно, Фэн-эру была дорога собственная белизна, аналог праведности. А муж истинной праведности никогда не судит с плеча. К тому же, действительно, как могут быть злоумышленниками люди, которые грезят наяву?.. Поэтому расследование шло медленно и хаотично, зато общение с девушкой — более чем плодотворно. Цзинь Ми хорошо разбиралась в различных хворях, а особенно — в душевных болезнях, вызванных дисбалансом ци между различными внутренними органами, за которые отвечают различные божества. Мир между этими божествами гарантировал гармонизацию ци и возвращение здоровья. Таким образом сына Ши Фэнсюэ еще не лечили, так что имело смысл хотя бы послушать.
Когда стало ясно, что любовь вспыхнула, как сухая солома от искры, Ши Фэнсюэ решил поступить справедливо и честно. Он был женат, имел трех детей, и к чему бы там ни стремилось его сердце — близкие люди, которым он ранее дал гарантии, не должны были пострадать. Если бы дева Цзинь Ми была обычной женщиной, он мог бы взять ее второй женой или хотя бы наложницей в дом, невзирая на недовольство семьи. Его средства и положение это позволяли. Но она была даосской посвященной, Нюгуань, плоть от плоти мутного мира с той стороны Луны. Она была дочерью великого мастера Цзинь-лаоши, светочем своей общины. А пес императора Ши Фэнсюэ для этой общины был чужак и враг.
Поэтому Фэн-эр взял даосские амулеты для визуализации божеств, тайные имена и травяные настои — и с болью в груди запил. В минуту слабости он даже завидовал серьезной игре даосов в Небожителей. Небожители, наверняка, никогда не влюбляются, или же все их чувства всегда взаимны, без всех этих тупиков.
…Пока Фэн-эр занимался любовью, его подчиненные занимались сыском, что чрезвычайно возмущало почтенного мастера Цзинь Мо, духовного и уважаемого человека. Обыски и допросы на основании яшмовых жетонов не прекращались. Отец Фэн-эра по обыкновению провел широкую волну арестов, мастер Цзинь Мо дважды ходил к нему ругаться и демонстрировать лояльность. Его гнев на семью Ши был понятен. Арестованные противоречили друг другу, улики возникали из ниоткуда, оправдания осмеивались, так что кто-то был избит с обеих сторон. Когда Фэн-эр решил вмешаться — его собственный отец перекрыл ему доступ. Он взял на себя командование людьми сына, а наследника в приказном порядке отправил домой.
И не успел Фэн-эр уехать, как почтенный Цзинь Мо был убит.
Фэн-эр вернулся, чтобы обнаружить: он сам теперь находится под подозрением. Ведь очевидно: дабы заполучить и обесчестить девушку, надо убрать помеху в лице ее отца! Как же все хитро спланировано! Даже побег в качестве алиби стал доказательством.
Хуже всего, что Фэн-эр и не чувствовал себя невинным — он предался эгоистическим страстям, пренебрег долгом, не занимался ни делом, ни подчиненными, не предусмотрел вовремя угрозу, разочаровал отца, нанес вред своей новой возлюбленной и огромный урон престижу государственных чиновников. Из-за своей незрелости он стал кровавым вестником. Дело школы Маошань было проверкой компетентности Фэн-эра, и вот чем все кончилось.
Дева Цзинь Ми пребывала в глубоком трауре и не желала никого видеть. Все время, пока тянулось разбирательство, Фэн-эр не получил от нее даже записки.
…Даже спустя пять лет, когда правда восторжествовала, козлы отпущения были назначены и наказаны, а раны затянулись — все равно смерть почтенного Мо осталась на совести Ши Фэнсюэ: его халатность и равнодушие привели к этому. Его глупая любовь привела к этому.
К этому времени сын Ши Фэнсюэ укрепил тело и дух, и хотя здоровьем все еще не блистал — хотя бы перестал пугать. Супруга Фэн-эра была с ним вежлива и очень предупредительна, закрыв глаза на измену, чуть не пошатнувшую быт. Однако она чувствовала, что старое увлечение даосской девой не прошло; оно глубоко укоренилось в ее муже, и теперь все его знаки внимания формальны. Капризы, упреки и даже болезнь на почве ревности ничего не могли изменить: настало время дождей и ветров.
Никто не будет рыдать над разбитой посудой, которую уже не склеишь, достаточно соблюдать приличия. Ведь даже Небу и Земле не сотворить ничего долговечного, тем менее это доступно человеку. Так что через несколько лет приличной жизни госпожа Ши уехала «на время» в Хуайжоу, в дом своих родителей вместе с дочерьми. Были все основания полагать, что она утешилась там новым мужчиной.
Воистину, сильный ветер не продержится все утро, а внезапный ливень не продлится весь день.
______________________________________________________
Примечания:*Фэнъян — 风旸 (fēngyáng) — Ветер под солнцем (ясная ветреная погода).
**Цзывэй Тяньшоу — 紫微天授 — Пурпурное тайное небесное послание. Если при том же звучании записать это иначе — 自卫天授 — получится «Посланная Небесами самооборона»
***Дао де Цзин, стих 23, стих 27, микс.
****金蜜 (jīnmì) — золотой мед; сладкое золото. 金墨 (jīnmo) — золотые чернила (тушь для письма)
*****血 (xuè) — кровь; кровавый, кровопролитный; пылкий.