Системно-векторный анализ персонажей романа
15: Дарк Чу Ваньнин
Как известно, Цветок Восьми Страданий ничего не привносит в человеческое сердце, зато раздувает его несовершенства, так что все благое в нем забывается, а опыт оборачивается темной стороной.
Каждый вектор имеет свою теневую сторону. На что похож анальный садист, мы знаем из канона. Ваньнин мог бы пойти по этому пути лишь в глубокой теории, в силу многовекторности. Однако у него нет таких обид на людей, как у Мо Жаня. Поэтому ничего выдающегося нас тут не ждет.
Куда интересней будет рассмотреть другие варианты.
Самый очевидный, который уже частично взят в работу фанфикшном — это вариант Кожный. Такой Чу Ваньнин будет непримиримым Законником, ангелом истребления, как прекрасные и суровые герои революции. В нем будет сквозить Звуковой нигилизм, и ничто в мире не будет достойно сожаления.
А чтобы глупое, ныне полное ненависти сердце не забывало, что оно не имеет права на любовь — его хорошо заковать в какие-нибудь оковы. Носить на себе вериги, как пристало кожным мазохистам. Выстаивать на коленях мучительные медитации. Много материала тут нам может подбросить средневековый монастырь.
Суровость от такой практики только возрастает! А поскольку Кожа дает не только воинов, но и воспитателей — воспитывать свое окружение Тяньвэнью и другим оборудованием Темный Чу Ваньнин должен регулярно.
Кожно-звуковое сочетание порождает фанатиков, но простой «стратегией успеха», за которую отвечает предприимчивая кожа, в звуковой ситуации не обойтись. Нужна Идея. Например, Костяные Бабочки, бедные жертвы алчности, не должны страдать, а мерзкие заклинатели обязаны искупить вину.
Идея, попадающая в кожно-звуковую связку, обретает сверхценность. А сами такие люди способны к индуктивному внушению1. Так что речи Чу Ваньнина к населению станут радикальными проповедями, и постепенно вокруг него сложится религиозный культ. Чу Ваньнин будет транслирующим гуру, а неприкосновенным и страдающим божеством, вероятно, Бинань (тот, кто подсадил Цветок).
1Гипнотическое внушение, полностью отключающее слушателям критическое восприятие
От последователей такого культа тут будут нужны не деньги и квартиры, а жизни.
Если мы добавим к Коже не Звук, а Зрение — то масштаб посланий во внешний мир станет более скромным, а сами они смягчатся, налегая не на служение идее, а на личное раскаяние. Такой Темный Ваньнин станет порой проливать над судьбами Бабочек и персонально над Ши Мэем чистую слезу. Ему будет жалко заклинателей, которых он губит и гробит, и всех под небесами. За эту жалость всегда хорошо дополнительно наказать и себя.
Кожно-зрительный Чу Ваньнин превратится в идола стиля, в икону новой эстетики. Он будет порой капризен, порой непримирим, и всегда несчастен. Зрение не предназначено для злодейства, не может видеть разрушенным то, что оно не может спасти (в основном жизни людей). В описанной ситуации Чу Ваньнин будет подвержен паническим атакам и будет любить сладкое, так как счастье в организме надо откуда-то брать. На пике нервного истощения у него может случиться обморок. «Грехи людские довели», — сделает правильный вывод ближайшее окружение. Его будут называть Милосердным, но в конце истории этот титул превратится в злую иронию (Владыка Милосердия сгубил сто тысяч человек). Икона стиля станет формальным плакатом, которым пугают детей.
Это произойдет из-за кожного вектора. Кожа в состоянии фрустрации (от Цветка!) тяготеет к скупости во всем, снижению любой креативности и самоедству. Такие люди необоснованно ограничивают все действия как себе, так и окружающим, становятся формалистами, эмоциональными сухарями. Их снедает тайная зависть к веселым и здоровым Мо Жаням, которые потому и процветают, что ничего не положили на алтарь.
Однако Чу Ваньнин без Звука — совсем не Чу Ваньнин, так что Звук надо бы оставить. В таком случае мы будем иметь все описанное выше сразу. Пронзительное, страдающее, беспощадное и убийственное. И очень злое. «Я хочу быть убитым Чу Ваньнином», — пожелал Мо Жань, когда взял себе Цветок Ненависти. Что ж, теперь он снова этого захочет. Потому что любить такое нельзя, но и забыть тоже.
Отношение фанатиков к себе ничем не отличается от их отношения к остальным. Поэтому сами они обычно венчают вершину собственной гекатомбы, как Робеспьер, Сен-Жюст и им подобные. Так что, вероятно, истребив в мире все, до чего дотянется, Чу Ваньнин станет последней жертвой на Мосту Искупления.
PS. Сильная кожа, масштабно расширенная звуком, не стремится осознать, в какой тупик зашел ее обладатель. Так что гибель в финале станет не актом самопожертвования, а стечением роковых обстоятельств.
* * *
Кожно-звуковое сочетание с Обонянием при поражении Цветком Ненависти даст пример Темного Чародея, похожего на Саурона, только по-китайски. Это самое страшное сочетание, потому что совершенно бессовестное. Мир будет выкашиваться технично и «объективно», словно так и надо, чужими руками (пешки, наемники с промытыми мозгами, все главы орденов заражены червем гу и делают, что велят). Самые умные и передовые заклинатели узнают, как хорошо сократить население до 1 млн человек, тогда благосостояние всех действительно улучшится, а нищие, чумазые и голодные вымрут (звуковая идея на службе Обоняния). Это очень благородно!
Фрустрированная кожа сделает все это безысходным, словно в мире бунт машин.
В целом, это так и есть, и машин две: Бинань и Ваньнин. Саркастичные материалисты, желающие прогнуть/обыграть друг друга. Между ними невозможен полноценный сговор, так как никто не будет уверен в партнере. Поскольку магической Силы в Ваньнине больше — Бинань отдал бы ему иллюзию управления, однако риск вести дела с таким человеком слишком велик. В такой паре кто-то всегда жертвует другим, чтобы прикрыть свой зад, потому что нет такой договоренности, которая не пошла бы к черту, если можно спасти себя и свои планы, утопив партнера2.
2Так в «Магистре дьявольского культа» Мэн Яо избавился от Сюэ Яна, который погиб бы в канаве, если б не даоджан.
Это одна из причин, почему зло в мире никак не может победить, и в романах обычно «пожирает само себя». Поэтому ни один носитель обонятельного вектора сознательно не поставит над собой другого обонятельника, более сильного.
Скорее всего, если бы Бинань видел в Ваньнине заметную обонятельную меру — он никогда бы не подсадил свой Цветок такому человеку. Так, например, рядом с Бинанем всегда был Цзян Си со всеми его возможностями, магией и деньгами, но как жертва не рассматривался.
* * *
Во всех случаях, когда рассматривается Темный Чу Ваньнин, нельзя забывать канонические условия затемнения:
«— Ты говорил, — сказал Мо Жань, — что цветы такого рода стимулируют злобу и ненависть в человеческом сердце. Вот только что будет, если сердце у человека абсолютно чистое, в нем нет ни капли вражды и ненависти?
Бинань, помолчав, улыбнулся:
— Невозможно. У каждого человека в душе есть хоть какая-то обида, так что, пожалуй, уважаемый бессмертный Бэйдоу тоже не исключение.
Однако движения его руки, теребившей лепестки Цветка восьми страданий, стали более дерганными. Мо Жань был не так уж неправ. Все эти годы Бинань сам думал над тем, сможет ли Чу Ваньнин стать подходящим носителем для Цветка восьми страданий. А что, если даже в тайниках души этого человека нет ни капли вражды?..»
Глава 278
Как и в случае Мо Жаня, ненависть которого пришлось подтолкнуть, Чу Ваньнина с Цветком нельзя оставлять без всякого вмешательства. Изначально Чу Ваньнин альтруистичен и возвышен, он не имеет ни обид, ни объектов для мести. Хотя в его прошлом есть печаль и люди, вызывающие гнев.
Прежде всего — глава ордена Жуфэн (предал жену и доверие юного Ваньнина), а также все, подобные ему. Не потому ли Ваньнин так рассвирепел, когда семья из Цайдэ, предавшая наивную девушку, обобравшая и сгубившая ее, не хотела признавать свою вину?..
Еще глубже находится отец и учитель Хуайцзуй. Это человек, который раньше всех предал доверие Ваньнина, повредил его Золотое ядро, вырастил на убой, врал и чуть не убил.
В целом, тут видна и основная травма Чу Ваньнина: преданное доверие.
Травма предательства формируется не у всякого человека, а лишь у того, кто получил ее от родителя. Когда родитель не соответствует ожиданиям ребенка — например использует его (и ребенок это осознает) или совершает в отношении него насилие — то детская психика переживает это как нарушение предполагаемого контракта, как попрание взятых на себя обязательств, то есть как предательство.
Люди с проявленной, раздутой травмой предательства притягивают к себе предательство всю жизнь. Они носят маску Контролера, пытаясь не допустить, чтобы их предали снова (не способны довериться другому человеку), но работает это прямо противоположно. Любая шероховатость в коммуникации или в совместной деятельности, не говоря о накладках сближения, толкуется ими как «обманутое ожидание»3, то есть вновь нанесенная боль. Вслед за чем следует глубокое переживание «облома» (провал в травму).
3в основном это ожидания сексуального толка
Контролирующий тип сосредоточен на контроле своих чувств. Он старается все предвидеть (с целью избежать страданий), и ждет от других логичного поведения в соответствии с оговоренным стандартом, чтобы не дай бог не проявить в ответ какую-либо слабость. Попытки активного сближения с ним будут наталкиваться на превентивную «защиту». Контролер всегда готов к тому, что его «кинут», поскольку втайне понимает, насколько его ожидания завышены. Однако показаться бесхарактерным или несчастным («кинутым») в чужих глазах недопустимо.
Именно поэтому частые смены настроения у такого человека маскируются гневом (кот шипит и выпускает когти). Гнев прячет эмоциональные шатания, поскольку является маскулинным знаком, символом силы (не то что пораженческие сопли!). Сама внешняя уверенность здесь призвана скрыть сигналы телесных чувств. Этот тип вообще оторван от своей телесности, поскольку его тело уже было «предано» и погружаться в его ощущения неприятно.
Эти люди всегда держат слово, чтобы не дать лишнего повода собой пренебрегать, всегда бодры и беспроблемны на публике. Еще они постоянно в напряжении, так как высокий самоконтроль требует сил. Чем глубже травма — тем выше и самоконтроль.
Если такой человек осознает, что не сдержал какого-то обещания или забыл важный факт о другом человеке (т.е. «предал» его), то не признает этого. Он очень хочет быть правильным, надежным, никогда не ошибаться — но не умеет быть счастливым. Ведь для счастья надо быть расслабленным, уметь принимать себя любым, ошибающимся и неидеальным. А принять себя эти люди не могут.
Мало того: они как бы становятся предателями сами. Обманулись в ожиданиях (снова вспомним, что это ожидания с сексуальным подтекстом, а то на фоне псих.полотна все стало абстрактным) → глубоко и тайно это пережили → осудили предателя → вынырнули на поверхность с твердым решением «собаке собачья смерть» → но человека не предупредили, в чем его вина, ведь это так очевидно.
Уровень осуждения тут бывает настолько большим, что со стороны ощущается как буквальное пожелание смерти. Сам Контролер, конечно, не подозревает, что уподобляется собственному родителю, который использовал близкого человека (ребенка) как зависимый объект без права голоса. «Я тебя породил, я и убью».
Главная причина существования любой травмы — это неспособность простить себя или других людей. Это значит, что рассмотреть людей, как они есть, травмированный человек не может. Он видит их однобоко, предубежденно, всегда что-то упускает, обманывается с ожиданиями, обманывается со степенью своего контроля — и дело кончается, тем, что его «предают». Наиболее сильно — и без всякого Цветка — это похоже на Не Минцзюэ. Особенно показательна внешняя «мощь», тело как бастионы4.
4Тело людей этого типа несет почти гипертрофированные признаки своего пола. Оно как бы кричит: не изменяй мне, я полезно!
В Чу Ваньнине нет телесных признаков этой травмы, так как в детстве он в ней не застрял. Травма предательства передается от родителя противоположного пола (мальчику — от матери), а матери у Ваньнина нет. Хуайцзуй ему и отец, и мать. Однако некая тень «предательства» лежит на нем.
Есть подозрение, что Цветок Ненависти, который заставляет забыть все хорошее, зато усиливает плохие воспоминания, может вскрыть старую рану и в полной мере превратит Ваньнина в Темного Учителя, который предал всех своих учеников.
* * *
Уретрально-звуковой комплекс в Темном Чу Ваньнине — то, зачем писалась эта статья. Читатель может продолжать иметь в виду Кожу и Зрение, о чем речь шла выше, потому что без них Ваньнин не похож сам на себя. Однако без двух доминантных векторов Чу Ваньнин не будет тем самым масштабным героем, что обыграл всех злодеев, разрушил погибельные планы, одолел смерть и на протяжении книги оставался светочем, вызывая к себе любовь даже у врагов. Собственно, основная претензия читателя к эсхатологическому фанфикшну, а также к самиздатовскому фэнтази, заключается не в «слабостях стиля» или сливу всего в порнографию. А в старом добром «не верю!» — когда камерный герой с камерными проблемами любит-не любит вдруг спасает мир от апокалипсиса5. Это смотрелось свежо только в постмодернистских пародиях, а до того в символических притчах или сказках (полюбил Иван Марью, тут и мир спасся).
5Конечно, литературе известны «маленькие люди», вроде Фродо, которые спасли мир — но они сделали это не в одиночку и даже не в паре с Сэмом))
Одним словом, два доминантных вектора усиливают Чу Ваньнина до того формата, когда он начинает соответствовать размаху текста Эрхи. Они же в случае «затемнения» Чу Ваньнина изменят его статус.
Это больше не будет Темный правитель, Темный учитель, или Темный жрец. В этом варианте тут будет находиться Темный Бог.
Есть огромное искушение сравнить любого обонятельного злодея с Сауроном (как и было сделано) — ну так вот, здесь над Сауроном будет возвышаться звуковой Мелькор. Великий и ужасный реформатор-богоборец.
ТЕМНЫЙ БОГ
У любого падшего ангела, превращенного в Дьявола — князя мира сего — будет сходный генезис: жажда всеобщего блага, исходя из личного, персонального взгляда на творение — и следующее затем падение на основе гордыни. Такие герои, какими бы путями ни шли, похожи друг на друга в конце истории. Это всегда «восставший в мощи» богоподобный властелин мира, которому его правление не приносит ни удовольствия, ни счастья, ни конечного успеха. В этом нет ничего удивительного: ведь личное, персональное, каким бы оно ни было креативным, никогда не станет больше, бескорыстней и лучше Общего. А Общее есть только у Автора Всего. У Того, кем как раз и недоволен Дьявол.
Хорошо бы, если бы Автора Всего — Творца в его классическом понимании — можно было просто ликвидировать, убить. Чтобы занять его место и все переустроить на свой лад. В целом это сюжет об отцеубийстве, который всегда совмещен с богоборчеством, как отмечал еще Достоевский. Но с Богом (имманентно присутствующем во всем Творении) такой номер не пройдет. Остается лишь искажение и переделка последствий акта Творения — то есть работа со «всеми вещами универсума», где онтологически присутствует чужая авторская воля.
Именно поэтому Падший Ангел, Сатана так глубоко впечатан в историю мироздания (так «обусловлен» — как говорят восточные философы). Он вплетен во все вещи мира, включая человеческие души, которые должен переприсвоить себе. Это «погрязание» в материи так велико, что он не может изменить ни собственный статус, ни собственную биографию, ни поток событий, потому что сам и является причиной текущего положения.
* * *
Божественный Чу Ваньнин, в отличие от метафизического Падшего Ангела, не стоит в начале начал сотворения мира, хотя в нем присутствует «часть силы той» — природа Шеньнуна. Мир, где действует Чу Ваньнин, давно создан, населен и имеет древние традиции. В Чу Ваньнине есть гордость, достоинство — но нет гордыни. Он никогда не помышлял убить своего отца или уничтожить культуру мира, где живет.
Однако мы можем представить, как под действием Цветка характер Чу Ваньнина претерпевает демонтаж до возврата к первой сильной травме — предательству «отцом» Хуайцзуем, чтобы перестроиться в бунтующее существо, «духа изгнанья».
Этой перестройке необходимо одно: неестественная для Чу Ваньнина раскачка его эго.
Вероятно, эта функция будет лежать на «садоводе» Хуа Бинане (в которого Ваньнин окажется влюблен). Ведь никакая душевная боль сама по себе не способна заставить бессмертного Юйхэна идти на поводу у личных чувств и обид в пику благополучия остального мира. Грубо говоря, Чу Ваньнин не мыслит себя Избранным, которому единственному дано исправить все ошибки Под Небесами. А без этого не только Темного Бога, но даже приличного темного властелина получить нельзя.
Так что одной любви-помрачения и мести за ее утрату — как вышло с Мо Жанем — будет недостаточно. Здесь нужно что-то воистину глобальное. Вот если бы несчастье с возлюбленным было лишь одним из многих в ряду подобных… как бы являлось исчерпывающей характеристикой кривого мироустройства… где никто и никогда не будет счастлив с кем-то, поскольку люди алчны, законы неправедны, а Небеса слепы…
…Ну, вы поняли. Необходима подтвержденная доказательствами — кровью и судьбой — Концепция, что весь наличный мир с его правилами порочен, непригоден и отвратителен. И нуждается в перепрошивке.
Поэтому самым лучшим для Бинаня был бы не розыгрыш собственной смерти по причине чужой халатности, а реальный массовый геноцид одними заклинателями других. Лучше всего, если жертвами будут Бабочки, разорванные и съеденные прямо перед Ваньнином, и Бинань станет одной из них.
* * *
Выше не зря говорилось о травме преданного доверия. Костяные Бабочки — это существа, которых уже один раз предали, и сделал это лично Гоучень Шангун. Их постоянно продолжают предавать в мире людей, и эту тотальную несправедливость надо исправить. Что может быть изящней, чем взять техники одного предателя (все запретные техники изобретены Гоученем Шангуном) и направить их на других?.. Бинаню придется быть более искренним с Темным Ваньнином, чем с Тасянем, так как Ваньнин гораздо умнее. Он не потерпит замалчиваний. К счастью, это тот случай, когда частичное раскрытие правды выгодно.
Итак, Чу Ваньнину стоит овладеть запретной техникой Пространственно-Временных Врат хотя бы затем, чтобы вызволить из прошлого тех Бабочек, которые там погибли. Неизвестно, насколько далеко в прошлое можно открыть Врата, и это отличный повод для исследований. Не менее прекрасно взять Бабочек из параллельных пространств, разумеется, ради их спасения. Вот где пригодится способность Запретной техники открывать новые миры, множа их версии. Ведь всегда есть еще миры, где страдают Бабочки!
Дальше останется только организовать резню. Бинань уже показывал, как он мыслит, когда разговаривал со связанным Ваньнином после пещеры Лонсюшань: мои руки чисты, разве я сам убил всех этих людей? Нет — это Мо Жань, он сам такой. Вот и жадные заклинатели сами такие.
Дальше открывается новый скилл: гибель сотни Костяных Бабочек, особенно включая Бинаня, подхлестнет Чу Ваньнина к освоению техники Воскрешения. А это самое «божественное» из искусств — возвращение мертвого к жизни.
Мы знаем, что у Бинаня есть клятва не причинять вреда своим сородичам, так что ему придется сильно обмозговать этот ход. Еще ему предстоит понять, насколько его собственная смерть будет фальшивой — погибнет ли вместо него Ши Мэй из параллельного мира (а сам он «исчезнет») или дело ограничится его собственным увечьем. Возможно, не столь тотальным, как будут думать окружающие. В последнем случае он сможет быть на виду и влиять на Ваньнина.
…Фантастика знает много вариантов работы с реальностью, а реальная политика — вариантов добиться нужного результата, не замарав рук.
* * *
Представим, что мы начали читать роман Эрха-2, где вместо темного Мо Жаня действует Темный Чу Ваньнин, и эта история тоже начинается с середины. Чу Ваньнин не помнит заражения Цветком и не знает, что с ним случилось. Просто теперь он живет так, это закономерный итог его жизненного пути.
Учитывая все сказанное, ставка Чу Ваньнина может оказаться не на пике Сэшен, а в Павильоне Тяньинь. Ведь именно там наибольшее скопление Костяных Бабочек, и именно там живут «Потомки бога», которым дано вершить суд над всеми прочими по праву и закону. Вероятно, именно там и открывались Врата в другие миры, и рядом с этим местом случилась резня, и это же место теперь стало крепостью, что ведет войну с падшим человечеством.
Чу Ваньнин должен являться ее флагманом. Страстным защитником уязвимых, непримиримым борцом с бессовестными элитами. Бессмертным наставником, что стоит в центре самой утонченной демонической красоты, которая приняла его как своего лидера. Ведь Бабочки прекрасны.
Культ вокруг такой персоны сложится естественным образом. Но теперь уже Ши Мэй/Бинань будет выступать главным служителем, допускающим или нет к божеству ходоков. Если этот персонаж предпочтет быть рядом с Ваньнином, а не «умирать», он займет самую естественную для себя позицию стратегического советника, который тайно управляет своим орудием (как ему кажется). Еще он, став возлюбленным Ваньнина, сможет серьезно усилить его Золотое ядро.
Примечательно, что никакого громкого титула вроде Императора, Наступившего на Бессмертных такой Ваньнин себе не возьмет. Уретральная мера не терпит пафоса. Так что он останется Ночным Юйхэном — звездной Нефритовой Мерой, на которой будет взвешено все человечество.
Тут хорошо вспомнить Сюй Шуанлиня, который показал миру заклинателей в зале Драконьей горы свое ви́дение идеального мира (глава 217). Он разделил всех людей, которых знал, живых и мертвых, на две группы: одна вечно мучилась (грешники), другая жила в вечном веселии. Это формальное пристрастное распределение, основанное на личном опыте и личном раздражении. Люди, которые попали «в ад» или «в рай», объективно не различаются, они разнятся лишь своим отношением к Шуанлиню (одни проявили себя с ним дурно, другие хорошо).
Уретральный принцип дает другую картину: все человечество представляется потоком, идущим сквозь врата. Некоторые проходят внутрь, а некоторые застревают в игольном ушке из-за всех сделанных ими выборов (сами не захотели обновления; теперь их ждет закат). Эти «врата» представляют собой высший космическим принцип. Людей судит не человек, а небеса или бог. Звуковой вождь просто озвучивает «божественные условия спасения» и доносит до каждого.
Однако люди обычно воспринимают его самого как бога/аватара/мессию/спасителя.
Это сильнейшая из возможных позиций, и для нее есть основание: если наполненный, ничем не скованный Звук подкрепляет (моделирует) энергии и ценности уретрального вектора — на выходе мы получим альтруизм, любовь к жизни и новый общественный договор, возвращающий заклинательскому миру нравственность и свободу. Конечно, ничего «темного» в таком положении нет.
И это именно то, что совершенно не нужно Бинаню. Его задача — направить энергию Ваньнина в одно русло, которое гораздо у́же общечеловеческого альтруизма. Этический закон должен быть избирательным и спекулятивным: одни должны быть достойными и хорошими уже сейчас, как у Сюй Шуанлиня, а другие — плохими, годными лишь для удобрений.
Для звукового вождя разделить эту точку зрения и значит совершить Падение.
Вслед за этим начнется война. Очевидно, что найдется много людей, которые живут хорошо, унижая и обирая других (как это принято в Орденах Верхнего мира), для них невыносимо лишиться преимуществ. Умный стратег Бинань поймет, как раздуть пожар.
Его Темное божество должно сначала положить «плохих», помогая победе «хороших», а потом положить остальных, так как те оказались недостаточно хороши6. Где-то здесь начнется игра в Вэйци Чжэньлун, так как делу истребления необходима армия. Открытый с помощью Пространственных Врат мир 1.0 даст много новых тел (то есть, пардон — побед над злом).
6Вероятно, именно этого и ждали от «царя Иудейского» люди вроде Симона Зелота.
Генеральное искажение такого типа описано в манге «Наруто», в главах про Пейна. Спаситель (Коно Йо но Кьюсейшу — この世の救世主 — яп.: «Спаситель этого мира»), реинкарнация древнего божества, ребенок из пророчества был наделен чуткостью и добротой, способностью чувствовать боль других. Он был призван принести мир в общество, раздираемое войнами. Для этого ему были даны сильнейшие техники «божества шести путей». Однако, увидев смерть близких, потеряв на поле боя любимых, поняв все масштабы человеческого коварства и жестокости, он приходит к выводу, что люди воюют и причиняют боль другим потому, что сами мало страдали.
Поэтому из Спасителя он становится Разрушителем. Идея начать войну ради прекращения всех войн приводит его к краху. За его спиной тоже стоит теневая фигура , которая им манипулировала и «многое подстроила», чтобы вышло так, а не иначе.
Любопытно, что Пейн до конца оставался милосердным к своим сторонникам и отговаривал людей, не разделяющих его взгляды, вступать в конфронтацию с ним. Иначе они будут убиты. Перед смертью он пожертвовал собой, применив массовую технику Воскрешения и таким образом оживил тех, кого накануне уничтожил.
Вот и Чу Ваньнин может крайне удивить в конце.
* * *
Из-за меры «вождя» Темный Чу Ваньнин действительно будет божественен, так как его власть будет восприниматься естественно, словно она «от бога». В его правлении будет величие, но не окажется ничего дутого, напыщенного, кичливого, хамского или смешного, как бывает с правителями других мер. Его реформы (с неизбежным выкашиванием плевел) будут вдохновлять простой люд и пугать люд зажиточный, особенно оттого, что подкупить такого правителя нельзя. Хуже всего, что в его действиях обнаружится запредельный, вселенский смысл, крайне неудобный на местах и в тех случаях, когда он проезжается по твоей собственной судьбе. Такого правителя даже не обвинишь в жестокости, поскольку он лишен злорадства. Разве что в «крутом нраве», следствии гневливости и силы воли.
С приходом такого властелина над миром заклинателей зажжется заря Перемен. Орден Жуфэн в этой версии сюжета — как и во всех остальных — снова окажется уничтожен. Возможно, из него спасутся самые перспективные заклинатели, что не до конца потеряяли совесть. Е Ваньси, Наньгун Сы и пятые лучники десятого ряда. Всех их армия Чу Ваньнина примет как родных.
Озеро Цзиньчэн с подводной Ивой, арсеналом и драконом-хранителем станет вотчиной Чу Ваньнина. Он не станет разрушать то, что можно подчинить и возглавить. Озеро с мертвечиной, созданное ради охоты на людей с уникальным Древесным духовным ядром — настолько громоздкий вариант, что даже не будет рассмотрен. Это место останется чистым. А раскрыть Небесные Врата можно при помощи Цзюгэ.
Цитатель Тяньинь, где может воцариться Темный Чу Ваньнин — исключительно, чтобы не повторять канон! — станет воистину местом божественной силы. Это туда будет ходить влюбленный и ничего не понимающий Мо Жань. Ревновать к Ши Мэю. Особенно, если к этому моменту тот будет считаться погибшим — ведь с мертвыми нельзя конкурировать.
…Разумеется, Мо Жань в начале истории последует за своим Учителем, все больше и больше утопая в своем вожделении и детской привязанности. Но место будет занято Ши Мэем, а раздраженный недоступный Ваньнин с его вспышками ярости станет вызывать у читателей закономерное чувство неприязни. Как можно так тупить и так обращаться с милым хаски?.. Ведь это настоящая любовь.
В какой-то момент терпение Мо Жаня, как и читателя, лопнет. Ученик уйдет, чтобы утешиться в огромном мире и разобраться, почему с его учителем произошла такая перемена. Как только это случится — в глазах Чу Ваньнина Мо Жань окажется предателем.
Как только деятельность Ваньнина выйдет за пределы обычных междоусобиц в «мире боевых искусств», как только его ранг обретет полноту, а имя будет передаваться из уст в уста со священным трепетом — монах Хуайцзуй начнет действовать. Совершенно очевидно, что пробиться он к Ваньнину не сможет. Тот не захочет его видеть, так как между ними «все кончено». Но в этом варианте сюжета Хуайцзую не нужно личное прощение: ему нужно обелить себя попыткой спасти мир заклинателей и напомнить Ваньнину, что тот зря спустился с горы. А ведь я говорил, я предупреждал! Остановить свое творение теперь гораздо важнее, чем прежде. И чувство вины Хуайцзуя тут тоже возрастет. Раньше он был виновен в том, что едва не загубил чистую душу, а в этом варианте он виновен в том, что реально ее загубил. Из милого ребенка, благословения Будды, вырос монстр.
В какой-то момент творец и его творение встретятся. Хуайцзуй откроет Ваньнину правду о нем. Может быть это, как и в каноне, произойдет посмертно. А может быть, письмо достигнет адресата еще при жизни Хуайцзуя. Для Ваньнина это будет лишним поводом продолжать войну. В ней даже появится некоторая ирония. Монах не умрет от руки своего ребенка: Ваньнин слишком презирает его. Но нет уверенности, что он пощадит монастырь.
Причина проста. Монахи не принесут новому "Спасителю мира" присягу. Это унылые зубрилы, совершенно обветшавшие в своем вековом лицемерии. Зато пешки из них выйдут качественные, духовно усовершенствованные.
Чем дальше будет заходить Чу Ваньнин — тем более мрачным он будет становиться. Периоды активности, когда Тяньвэнь разит врагов и в небе рвутся грозовые тучи, будут сменяться долгими периодами «ухода от мира», затворничеством. Трон будет пуст, в зале лишь холодный ветер, а правитель за семью печатями.
«Чем сильней они меня любят, тем больше я одинок. Я стал их крышей, но у меня самого нет крыши. Я стал их небом, но у меня самого нет неба. Я хотел стать опорой, нести на себе небесный свод. Ерунда, небо просто дырка. Я спрашиваю, где же бог? Должно быть, я люблю их недостаточно, все от этого. Я только выказывал любовь, но сама любовь не пришла. Может быть, я лишен дара любви».
Жан-Поль Сартр: «Дьявол и Господь Бог»
Возможно, Чу Ваньнин начнет потреблять ядовитые пилюли, способные ненадолго вернуть ему былой энтузиазм или хотя бы сократить боль. Возможно, он станет от них зависим.
Как любой падший ангел, Чу Ваньнин будет видеть, что где-то свернул не туда, потому что его жизнь начнет терять смысл. В ней будут разрушения, но не будет никакой награды. Даже в случае внушительных побед вкус жизни начнет его покидать. Ведь в основе такой жизни на самом деле стоит ложь. И весь ужас в том, что обвинять некого — сам Чу Ваньнин позволил ей там поселиться.
Вряд ли он сможет в полной мере принять это, найти «неверный поворот», ведь начало пути было праведным и вдохновляющим. Но праведный путь не приводит к отчаянью.
Если бы такой роман и вправду был написан, в какой-то момент Чу Ваньнин должен переодеться в черные одежды. Это архетипично, на черной одежде не видна кровь. К тому же с Черным цветом в китайской символике связывают все сокровенное и таинственное, он олицетворяет бессмертие, знания, стабильность и силу. А так же зиму. В том числе зиму чувств.
Возможно, однажды влюбленный Мо Жань соберет вокруг себя некие силы, которые перестали трусить и дозрели до протеста, а кто-то умный опознает применение Запретных Техник. Так что на троне явно не спаситель, а тиран. Есть вероятность, что Мо Жань попадет в плен, так как это все же Эрха. Там у него — как и у читателя — будет возможность увидеть, наконец, жизнь темного божества изнутри.
К несчастью, ни в одном варианте своего развития Мо Жань не может быть умнее Чу Ваньнина. Он не сможет ему помочь, догадавшись про Цветок. Он просто будет сокрушен, поняв, что его когда-то добрый учитель ничего не помнит, не узнаёт ни платочка, ни грушевого вина, ни истории про накормленного кашей сироту. Учитель обдемонел — и хотя в нем все еще сквозит нечто эдакое, не от мира сего, спасению он не подлежит.
Единственное существо, способное обнаружить в Чу Ваньнине проклятый Цветок — это сам Чу Ваньнин. Может быть, Мо Жань напомнит ему что-то утраченное или хотя бы насторожит. А может быть — как и положено женскому роману — Мо Жань его однажды поцелует, так как терять все равно нечего, впереди смерть.
Если Чу Ваньнин найдет информацию и обо всем догадается — а Звук способен на это, потому его так трудно обыграть — мы увидим единственный вариант развития сюжета, где Темный Властелин покончит с собой не только ради искупления вины, но и для хоть какой-нибудь пользы. Возможно, как Пейн, он применит тотальную технику Воскрешения, разбив свое Золотое ядро и использовав все ресурсы тела. Как и в каноне, Девять Песен будут его последним волшебством.
Возможно, он закроет все Пространственные Врата, чтобы не допустить катаклизма, и ляжет на Мост Жертв как его последняя жертва. Известно, что божественное тело способно заменить собой несколько обычных, и мир Демонов может закрыть таким образом свои счета.
Возможно, Мо Жань попытается его спасти, если вовремя все поймет. Тогда он вернется в прошлое и стукнет Ши Мэя накануне рокового события. Взрослый Мо Жань вряд ли будет подставляться под Цветок. Но этот вариант требует авторских рельс: Чу Ваньнин слишком горд, а его случай будет достаточно запущен, чтобы думать о собственном спасении и откровенничать с бывшим учеником. Мо Жань имеет шансы никогда не узнать, что во всем виноват Ши Мэй, обведший великого и ужасного Учителя вокруг пальца.
Разумеется, всегда остается вариант, когда Темный Бог просто проваливается в ад, за пределы всех орбит — но это не интересно. Ведь это Чу Ваньнин! В его жилах яблочное вино.
Теологи настаивают, что ангелы и лжепророки падают единожды, после чего для них нет пути назад. Ведь они совершают Падение во всей полноте Истины, с раскрытыми глазами. Однако Чу Ваньнин человек, отравленный демоническим Цветком, так что для него, вероятно, остается надежда. Конечно, не на счастливый финал: в этой версии истории не может быть хэппи-энда с домиком в горах. В конце однозначно будет смерть. Но она пройдет под девизом слов главного героя пьесы Жана-Поля Сартра «Дьявол и Господь Бог»: одиночество Добра не схоже с одиночеством Зла.
Суть в том, что великая праведность и великое грехопадение в равной мере вычеркивают человека из обыденной среды. Люди редко понимают как одного, так и другого, так что в конечном итоге такой человек ведет диалог с Небом. Сокрушаясь о своей потерянности во вселенной, о невозможности любить так, как хотелось, и ненавидеть зло так, как было решено.
Но праведность праведника и праведность грешника имеют совершенно разный вес. Первая стоит не дорого. Вторая на вес золота. И потому ответ Небес они слышат по-разному. В первом случае это неясное обетование, укрепляющее доспех добродетели. Крепкое сердце, неподвластное вторжению. Во втором случае это обещание прощения, эфкатастрофа, которая входит в беззащитное, израненное сердце, лишенное своей брони.
Чу Ваньнин не может вырвать или блокировать в себе Цветок Ненависти, поскольку по условиям это невозможно. Он может лишь решить эту теорему умом. Из всех людей, которых он презирал и ненавидел, более других он будет ненавидеть и презирать себя. Но это же и окажется последний враг, который должен быть побежден.
…Если Мо Жань с его глупой любовью сможет пролить над ним искренние слезы, показав, что человеческая душа способна смириться и с этим, и со всем содеянным, ради чего-то искреннего и настоящего, что было в прошлом и снова будет в следующей жизни — что ж, такой финал можно назвать удачным.
___FIN___
