«Если что-либо случится, вы найдете способ, мальчик мой...»
Это были первые слова, которые выкинул воспаленный мозг, за миг до того сжатый в тикающий орех. И еще другое, сказанное собственным голосом: «...Я понимаю, зачем вы присутствуете на репетиции». Дамблдор, невзирая на свою чудаковатость, был человек хитрый, старый и умный. Эксцентричность его поведения – не более, чем удобная маска.
...Спасительная мысль пришла моментально. Она была оглушительна. Ужасна, опасна, непристойна – и она сияла, маня своим погибельным светом, как эльмовы огни. Дамблдор догадается! Он знает все нюансы играемого спектакля, все оттенки интонаций и все мизансцены. Недаром четыре вечера были загублены позорным действом во славу великого барда и – как видится – во имя всеобщего блага.
- Северус, уже открыли занавес! - раздался голос Флитвика. – Бросайте сигару!
- Благодарю, я в состоянии следить за процессом! – огрызнулся профессор Снейп. Из зеркальной створки на него смотрело жесткое лицо убийцы, готового к рывку. Строго говоря – это было лицо действительно строптивого человека. А в чем-то и неуправляемого.
«Я уже давно понял, что вы не годитесь для дисциплинарных войск», - вспомнил он слова Известного Лица, повторенные заклятым другом Люциусом накануне. Известное Лицо - хороший речевой маркер, не такой откровенный, как Темный Лорд, и куда короче пугливого сами знаете кого. – «Генерал, связавшийся с таким солдатом, должен быть безумен. Вы не только изувечите дело, но и развалите всю армию».
«Отчего тогда не пустить меня в расход? Что-то личное, Люциус?..»
«У нас уже есть исполнители, Северус. А ваша роль, как видится, в чем-то ином».
«О, несомненно. Я поражаю ваше воображение».
«Не только мое...»
Отлично. Сквозная тема «роли» развязывала руки, словно некий гениальный драматург заранее развесил взрывчатку по нужным стенам. И этот драматург был гораздо, гораздо ужаснее кровавого Шекспира.
...Записка от Рудольфуса Лестренжа сгорела в несколько секунд. Она, разумеется, была не только вполне невинна, но и не подписана. «Северусу Снейпу. Финансы не терпят отлагательств». Сторонний читатель – даже если это перехватчик от Аврората - не нашел бы в ней ничего особенного. Старый долг, напоминание о займе или что-то в этом роде. Однако для профессора Снейпа это был приказ "с той стороны": подробности обсуждались на двух последних раутах перед Рождеством. Обговоренный и выверенный Империус, наложенный на публичной акции «безопасным» человеком. Не беглецом Рабастаном, одно появление которого способно посеять либо панику, либо потасовку. Не самим Рудольфусом, портреты которого с тюремной надписью поперек робы украшают все газеты. Не фатом Паркинсоном, у которого все написано на лице. Снейп знал, что ему придет подобное известие – он не знал только, на кого укажет острие. Министр Финансов. Конечно, тот присутствовал в зале.
- Катарина, на выход! – крикнула професор Вектор. Шел разгар второго акта. Сова Лестренжей топталась по брошенной в кресло афише.
- Такую комедию испортили, сволочи, - пробормотал Снейп.
В антракте профессор Снейп накинул уличную мантию и вышел в холл. Там он сказал два слова начальнику Департамента Образования, едва не ввязавшись в нетрезвый спор о традициях английского театра, поздоровался с миссис N и миссис W, издалека кивнул Директору. Подходить было опасно - кто знает, сколько человек следит за его действиями?
Может быть, Дамблдор и Минерва полагали, что Северус сорвет «задание» - например, «случайно» забаррикадируется в гримерке, провалится в люк... или побежит сообщать им, кого наметил Темный Круг в качестве своей будущей марионетки? Наивность, граничащая с глупостью. Может быть, они надеялись, что трюк с бумажками, «упавшими на нужные колени», действительно, сработает.
Министр финансов остался в зале. Перед окончанием антракта прфессор Снейп заказал в буфете огромную бутыль лимонада и отправил ее Министру финансов с запиской: «Комедия с лимонадом – что может быть приятнее?.. Надеемся на меценатскую поддерджку. Театральный Клуб». Барменша понимающе ухмыльнулась.
После третьего акта професор Снейп вышел в холл и проследил ожидаемую траекторию движения министра финансов. Тот отправился в мужской сортир. В сортире курили; окурки, направляемые волшебными палочками, взрывались над писсуарами, оседая вниз невесомым пеплом. Северус прицелился и взорвал один из них с особой мощью: тот разлился бурой жижей прямо по полу. Благодаря этому Министр отправился в кабинку. Северус выждал полминуты, подошел к двери и прошептал отпирающее заклятье. После этого он вошел.
Глаза Министра на миг расфокусировались.
«Империо!» - сказал профессор Снейп. – «Отдайте мне свою палочку и делайте только то, что я скажу. Спустите воду, застегните штаны и, не вызывая ничьих подозрений, возвращайтесь в зал. С этого момента любые мои слова будут для вас непререкаемыми. Выходя, прикройте дверь. Доброго вечера».
Через три минуты после выхода Министра профессор Снейп спрятал чужую палочку, покинул кабинку и вернулся за кулисы. По дороге он заглянул в буфет и купил сове пирожное. Директор кивнул ему издалека.
Четвертый акт был был ударным местом во всей пьесе.
Мрачное выражение профессорского лица, словно он пережил нечеловеческий стресс и теперь, истощившись, готов умереть под пытками задаром, вызвали плотоядные аплодисменты. Сцена с примеркой мантий, несвоевременная жадность, вспышки подавляемого гнева и обвиняющие ноты в голосе, а также избиение слуг, по чести, и правда были хороши.
В антракте долго хлопали. Школа громче всех. Завхоз ликовал, как младенец – как выяснилось, он не верил, что «из всей затеи что-то выйдет», и теперь в раскаяньи готов был целовать Директору ноги.
Профессор Снейп, пожав пару рук, захлопнул дверь гримерки. Там он трансфигурировал бумажную афишу в необходимый ему предмет.
«Принц-Парадокс», - ткнул он в собственное изображение и улыбнулся. Некрасивое лицо его озарилось инфернальным светом. Возможно, было виновато освещение.
Потом он написал на клочке бумаги одно слово «Готово!» - и отправил сову в Лестренж-холл.
Потом расстегнул воротник и вышел играть пятый акт. Ему казалось, что он пьян – но не успехом, а от адреналинового выброса. Если предательство подано как вид искусства – то его почти не замечаешь.
...Сцена со строптивыми женами-аристократками вызвала ожидаемые смешки удовольствия. Снейп огрызался профессионально и уничижительно, тонна презрения, которым он облил несчастную «вдову», была почти такой же, как и на зачетах по зельеварению. На бедного Хагрида он не смотрел. После реплики последнего «С нее и начинай, смелее!» - он неожиданно сгорбился. Выставил вперед палец, словно обвинитель, и, медленно наступая на профессора Истории магии, представляющего вдову, начал:
Когда ты хмуришь брови недовольно -
Ты портишь те остатки красоты,
Которые Господь дарует слабым.
От сердца веет холодом и мраком,
Когда ты разъяряешь норов свой.
Ты хочешь быть старухой безобразной? –
Достойный выигрыш для гордых жен!
...Зал притаился – что-то в интонациях и общем рисунке роли настораживало. Некая двусмысленность. Дьявольская усмешка исказила рот Катарины - строптивость ее не уменьшилась, а словно перешла в новую, извращенную форму.
Строптивая жена - колодец мутный;
Никто не выпьет из него ни капли, – обреченно поиграл своей палочкой профессор Снейп, обращаясь в зал.
Муж - твой хозяин, вечно погруженный
В заботу о тебе, всегда в трудах, – волшебная палочка поднялась и указала в направлении Министра финансов, хотя и без надежды на понимание.
Надежда была только на текст:
Не дремлет в кабинете министерства,
Финансовой политикой вершит,
Приумножает жизненные средства,
Оплачивает все твои счета,
Пока ты кофе пьешь или читаешь:
И что ж за все себе в отплату просит?
Любви да исполнения капризов. – Снейп провел палочкой по своему горлу, запрокинув голову. Он немного дрожал, кадык дернулся. Последняя фраза прозвучала глухо:
...Немного за такой тяжелый труд!
Актеры замерли в своих позах, потому что не знали, как воспринимать увиденное: ни на одной репетиции ничего подобного даже не намечалось. Зал тоже земер – по простому правилу эмпатии.
Снейп резко отвернулся. Прошли неимоверно долгие десять секунд.
Когда профессор развернулся к авансцене, глаза его были безжизненны, голос громок и тускл, а сам он напоминал механическую куклу:
Долг подданного к властелину - это
Долг женщины по отношенью к мужу.
Когда она сварлива, зла, груба
И непокорна воле властелина, – губы Снейпа зазмеились, глаза полыхнули:
Она мятежник, что достоин казни! – палочка его наметила, не завершив, убийственный непростительный жест, знакомый аврорату по думосливам и свидетельствам очевидцев.
Бунт никода не приводил к добру.
Здесь случилось совершенно странное: профессор Снейп поднес палочку к глазам, потом к виску, покачнулся и словно проснулся. Палочка выпала из пальцев. Он закрыл лицо руками и повалился на колени. Из-под его повисших волос понесся голос, полный подлинной муки:
Зачем же вы стремитесь к полновластью,
Когда удел ваш – лишь повиноваться?
Ведь мы так деликатны, слабы, хрупки,
Так неспособны к жизненной борьбе… - из складок его мантии показалась белая маска, и никто из зала не догадался бы о ее происхождении.
И наш душевный мир, и наше сердце
Должны быть отраженьем нас самих.
Профессор приложил маску к лицу. После этого он поднял свою палочку и встал.
И у меня характер резок был, - пошел он по сцене. -
Мне отвечать хотелось каждый раз
На дерзость - дерзостью, и на угрозу -
Угрозою. Теперь я точно знаю,
Что бьемся мы соломинками.
... он остановился и простер руки над залом в жесте драматической мольбы:
Лучше
Смириться, преклонившись перед Силой
С покорностью.
Еще одна долгая пауза. Казалось бы, все уже сказано, целое поколение 70-х, включая министерский планктон, оказалось приговорено за свой жизненный выбор этой пантомимой. Но у Шекспира оставались еще две строки. И собственного жизненного выбора в этой сцене у профессора Снейпа не оставалось.
Он изменился на глазах. Затвердел, налился страстью и решимостью, простертые руки приобрели плакатную четкость, спина распрямилась. В оглушительной тишине и в белой маске профессор Снейп уверенно преклонил перед залом колено, перехватив палочку двумя руками в жесте перелома. Так он делал только перед Темным Лордом. Все они, избранные в Круг смерти. Это был ритуальный жест готовности пожертвовать своей магией и оружием по первому слову господина.
Когда мой муж захочет,
Я первым номером подам пример.
Он протянул палочку вперед и медленно опустил руки. Палочка легла поперек его колена, согнувшись в чуть заметную дугу. Было видно, что к ней приложены усилия. Снейп заторможенно склонил голову.
На сцене в этот момент не было ни одного человека. Лишь немые группы манекенов подались в две противоположные стороны, словно волны, схваченные морозом. У некоторых из них оставались финальные слова. Но было ясно, что их не будет. Спектакль окончен.
Зал не просто безмолвствовал – казалось, произошла катастрофа, размер которой столь чудовищен, что вызывает немоту.
Наконец кто-то догадался приглушить свет. В полутьме Харгрид утер ручищей нос. Но, может быть, он утер скупую великанскую слезу. Его шмыг прозвучал как гром средь ясного неба.
И тут зал взорвался шквалом аплодисментов. Задний ряд орал. Передний ряд, полный приличной публики, тоже орал – но совсем другое, злое и оскорбительное. Зажглись финальные огни и шутихи-трещотки, заготовленные Школой для этого случая. Кто-то восторженно выстрелил палочкой в воздух. Вспыхнувшая всеми красками радуги люстра опасно зазвенела. Занавес, направляемый рукой Мнервы, не смог закрыться сразу, словно его скрутило судорогой, и все это время профессор Снейп стоял, как изваяние, не двигаясь - у него внезапно кончились силы. Свет слепил его. Он видел, как Директор встал и стал раскланиваться, принимая прфессорский грех по изувечению Шекспира на себя. Как тому жали руки. Наконец, занавес закрылся.
- Северус, ну вы даете! – восхищенно сказал профессор Флитвик.
- Этта... – подошел Хагрид, – я всегда того, говорил - талант. И про котика у нас, в общем, славно получилось...
- Господа, на поклон! – скомандовала профессор Вектор.
Северус Снейп отбросил маску и застегнул воротник. Трансфигурированная афиша расправилась, приняв свой прежний облик. Догадался Директор, в чем дело, или нет?... Когда обезвредят Министра? Было ли все зря? Впрочем, это теперь не его дело.
- Эту комедию нельзя испортить, - заливался голос Историка Магии. – Я даже полюбил Шекспира! Какой поистине добрый, замечательный вечер!
...Неизвестно, было ли в этом вечере добро, но сейчас, после полуночи, опустошая котел укрепляющего зелья, Северус Снейп знал одно: в нем не было и никакого зла.
Зло расцветет только завтра.