ЧАСТЬ II
Глава 17,
где Не Минцзюэ встает на колени
Цзинь Гуаньшань прожил достаточно, чтобы ценить покой. Жизненные силы его находились на пике, но все же суета есть суета. А война — суета, каких поискать.
Даже проверенные способы упорядочить жизнь не помогали. Бордели в Ланьлине находились в упадке: были перегружены и скудны на угощения, цены выросли, а девы утратили блеск. Среди дев нашли несколько шпионок армии Вэнь, так что все заведения изрядно проредили. Новые девы были грубы и не обучены, рыдали после каждого гостя, одно расстройство.
Дешевая роскошь чайных домов ветшала на глазах. Война перекрыла прежние торговые пути, а по оставшимся шел малый поток специфической продукции. Ее приходилось усиленно охранять от мародеров. Воровали и грабили всё. Продавали тоже всё — от людей и трупов до секретных сведений. Специи и парча взлетели, духовные камни пропали из оборота. Чтобы их приобрести — надо было заранее купить место в очереди на грабеж очередных клановых закромов.
Рыночная столица Лоян к весне оказалась полностью разграблена.
Цзинь Гуаньшань вел несколько сделок, лучшей из которых был обмен громового железа на пряжу для «вервия бессмертных». Из пряжи, способной блокировать духовные силы, плели сети, удавки, бечевки и даже одежду. Добавляя в шелковую ткань немного такой пряжи, получалось изготовить прекрасные подарочные плащи и шеньи, и даже белье. Белье прошло пробу на борделях. Если там и скрывались тайные заклинательницы — теперь их не осталось: выбор между смирительной рубашкой, могилой и побегом очевиден.
Самая крупная торговля, как и встарь, шла с ордерном Вэнь. Конечно не напрямую. От лица Ланьлина выступал малый орден Цинь, от лица Вэней — малый орден Ван. Оба они клали в карман процент от прибыли, но зато, будучи уличенными в связях с врагом, прикрыли бы собой хозяев.
Но вот незадача: каким-то образом недалекий солдафон Не Минцзюэ перекрыл свои шахты в самый разгар сделки. Главе клана Цинь было приказано не скупиться в цене, умаслить главу Не, надавить на долг. Видно, что-то сорвалось.
Гуаньшань предполагал, что у Минцзюэ есть осведомитель. Осведомители были у всех, их перекупали, шантажировали и пускали по ложному следу, но такая игра для Чифэн-цзюня была слишком сложной. Поэтому Гуаньшань остановился на том, что Минцзюэ отвратительный человек, который специально послан главе Цзинь для испытания.
Испытания Гуаньшань проходить не желал. Лучше всего было наслать на шахту могучую нежить, обвинить в ее размножении Цинхэ и аннексировать шахту. Но план следовало хорошо продумать. А если у Минцзюэ и правда есть осведомитель, причем не где-то там, а прямо здесь, под боком?..
…Поэтому, когда к Гуаньшаню пришел начальник дворцовой стражи с депешей от Минцзюэ — исход мог быть лишь один. Минцзюэ прислал в Ланьлин своего человека с хорошей рекомендацией. Чтобы, следовательно, Гуаньшань его приблизил и обласкал. На что надеялся?..
Глупость и наглость.
— Что за человек? — на всякий случай поинтересовался Гуаньшань.
— Некто Мэн Яо, — ответил страж. — Очень молодой, с хитрым лицом. Говорит, он уже встречался с главой и мечтает поступить на службу.
— Ясно, — закрыл веер Гуаньшань. — Они это давно спланировали.
Стражу не полагалось знать, кто и что спланировал — он и так отлично улавливал настроение главы:
— Не этого ли паршивца год назад спустили с лестницы?.. Он на удивление живуч, глава! Назвал господина Ланьлин Цзинь отцом-благодетелем.
— Не родился еще тот человек, который сможет давить на мои слабые места, — расправил складки одеяния Гуаньшань. — Ни генерал Не, ни сама Гуаньинь не смогут обвести меня вокруг пальца. Убери этого поганца с глаз долой.
— Куда именно, глава?..
— В резервную часть. Пусть жрет там просо, пока не подохнет.
— Может, глава желает, чтобы этот страж помог природе?.. — поправил меч начальник стражи. — Подозрительные люди опасны в любом месте.
— Нет… распорядись приглядывать за ним, — постучал пальцами по колену Гуаньшань. — Так мы будем знать, что у щенка на уме.
…Наживать себе прямого врага в лице Минцзюэ было нельзя. Еще не время. Надо подождать, пока Жохань его ослабит. Зная характер главы Не, можно не сомневаться, что он сам расточит свои силы, наскакивая на каждый раздражитель. А может, по милости богов, даже отправится к праотцам.
* * *
Лань Цижэнь обосновался на Ланье, и вокруг него сразу возникла атмосфера Гусу. Вернувшийся Сичень застал вокруг дяди кружок смиренных слушателей. Часть из них была ранена, а рассуждения о природе дао, как известно, несут целебный эффект.
Сичень тихо сел поодаль, мысленно переносясь в Облачные Глубины. Но вникнуть в дядины речи не удалось: сердце привычно болело от тоски, а голова была занята мыслями о Яо. Во время северного вояжа, пока вокруг мелькали лица, тракты и амбары, Сичень пытался отстраниться от влияния Минцзюэ, чтобы получить объективное суждение. Независимая точка зрения на людей говорила, что разум Сиченя свободен, ясен, не загрязнен чужими желаниями.
В итоге сгусток разочарования и обиды смешивался с личной виной неизвестно за что.
И только по дороге на Ланью, уже простившись с Яо, Сичень вспомнил слова дагэ о предполагаемом враге: «Он либо нападет снова, либо побежит».
Забавно, что в итоге этим беглецом оказался самый неподходящий человек — Яо. Яо, который ничего не слышал и знать не знал тактических планов Минцзюэ, у которого была сотня других, личных причин… И которого дагэ так легко отпустил, хотя мог и задержать, если бы подозревал…
Или он на самом деле подозревал?.. И не просто так спросил: «С чего такая спешка?».
Нет, глупость. Эта фраза — обычная смесь удивления и уязвленной гордости. С чего брату подозревать Яо? Ведь это сам Сичень просил его отпустить помощника. Если бы не Сичень — Яо бы промолчал и остался.
Видимо, не ко всем словам Минцзюэ следует относиться серьезно. А чуткий и несчастный Яо — человек, над которым воистину висит злой рок.
— А-Хуань! — позвал его Цижень. Как оказалось, уже дважды. Слушатели разошлись.
— Приветствую дядю, — поклонился Сичень.
— Что с тобой произошло? — нахмурился Лань Цижэнь. — Нам надо серьезно поговорить. Мы с твоим братом ждали тебя еще две недели назад. Почему ты так долго отсутствовал?
— Учился управлению орденом у главы Цинхэ, — монотонно ответил Сичень. — Этот ученик осознает, что время неподходящее, и приносит извинения. И выражает благодарность дяде, который взял на себя тяжесть руководства здесь, на Ланье.
Цижэнь покрутил ус и помрачнел.
— Мы отдалились, — заключил он. — Конечно, ты давно не ребенок, никто не упрекает тебя в эгоизме…
— Дядя прав, я проявил эгоизм.
— Хорошо, что ты это понимаешь! Мы не сможем изменить направление ветра, но в наших силах поставить нужные паруса.
…Мудрые даосские поговорки, которыми дядя пересыпал речь, успокаивали. Хотя ни в чем и не убеждали. Они были милым приветом из старых времен затрещин, морализаторства и запретов, когда Облачные Глубины были целы, тушь дешева, а камфорные лавры богаты на плоды.
— Я предамся размышлениям об этом с позволения дяди, — ответил Сичень грустно. — Суетная жизнь туманит ум.
— Еще бы, — поправил пояс Цижэнь. — Знающий людей благоразумен, но только знающий себя просвещен. В наши дни не просто понять людей… Особенно тех, кто живет по мирскому уставу.
— Я скучал, — улыбнулся Сичень.
— …И если Не Минцзюэ сделал что-то, что я должен знать — ты должен сказать мне!
«Он трогал тебя?» — некстати всплыло в памяти. — «Вы пили?»
В том, что дядя совсем не изменился, было что-то чудесное. Он был так же неловок в своем любопытстве, все так же строг, и все также полагал, что может изменить чужую судьбу.
— Дядина забота лучшее утешение, — поднял ясный взгляд Сичень. — У Не Минцзюэ своя жизнь, но он наш союзник. Я писал дяде и брату о формациях Вэней на границах Цинхэ. Мы должны это обсудить как можно скорее.
— Тебе нужно утешение? — прищурился дядя, словно пропустил прочие слова. — Первое, что надо сохранять в условиях войны — душевное равновесие!
Сичень подошел к дяде и коснулся его плеча. Не всё можно выразить словами, даже если это простое сожаление о беге времени.
— Я устал с дороги, — тихо сказал Сичень. — Вероятно, мое совершенствование оставляет желать лучшего. Не Минцзюэ мой побратим. Он не может сделать ничего, что вышло бы за рамки приличий. Он поклялся никогда не причинять мне вреда. Разумеется, мы довольно близки. Дядя может быть спокоен: все это значит ровно то, что сказано, ничего больше.
Дядя напрягся, даже на расстоянии ощущалось, как зачастил его пульс.
При том собственное напряжение рядом с дагэ Сичень воспринимал как праведный акт сопротивления греху. А дядина реакция выглядела лицемерной и надуманной.
— Как давно ты стал его названным братом? — сузил глаза Цижэнь. — Это было добровольно?.. Или Не Минцзюэ воспользовался обстоятельствами, чтобы породниться с нашим кланом?
— Когда горели Облачные Глубины, — свел брови Сичень, — дядя не думал, что Цинхэ чем-то воспользуется… Он сам послал меня туда для спасения будущего Гусу Лань. Даже упомянул старое соглашение между нашими кланами.
— А Не Минцзюэ не говорил тебе о нашем с ним разговоре в Облачных Глубинах?.. — Цижэнь смерил племянника взглядом. — О том, что ваши имена якобы связаны, встреча неслучайна, и судьбы соединены давним договором?
Дядины слова были полны иронии и презрения, что говорило: в только что сказанную ложь верить не стоит. Но звучало крайне занимательно.
— А это так? — отступил Сичень. — Впервые слышу.
— Вот как, — не поверил дядя. — Что ж, нет так нет. Всегда хорошо знать заранее, где правда, а где ложь.
— Может быть, дядя просветит меня по поводу только что сказанного?.. Чтобы у этого главы клана были аргументы и правильное понимание его задач?..
— Тот, кто привлекает судьбу в свидетели своих дел, мошенник и недостойный человек! — отрезал Цижэнь. — А кто привлекает страсти, потерпит неудачу.
— Дядя отчего-то зол на Не Минцзюэ, — наивно пробормотал Сичень. — Даосская же мудрость говорит: нами управляет тот, кто нас злит. Зачем перекладывать с больной головы на здоровую…
— Я хотел бы доверять тебе, А-Хуань, — сказал Цижэнь сквозь зубы. — Надеюсь, ты помнишь все предостережения, которые я тебе давал. Заклинатели клана Не имеют особенность…
— Я уже знаю, — погладил дядину одежду Сичень, словно утешая. — Я знаю. Мне ничто не грозит.
— Ты ничего не знаешь, — усмехнулся Цижэнь. — Но чужой опыт бесполезен для того, кто желает страдать. Запомни мои слова, А-Хуань: никогда не подпускай близко тех, кто однажды причинил тебе боль.
— Не Минцзюэ не его отец, — Сичень опустил взгляд, чтобы сгладить дерзость. — Он никогда от меня не отвернется.
— Запомни мои слова, — повторил Цижэнь.
* * *
Разумеется, к разговору о формациях Вэней никто не вернулся, потому что командиры были заняты текущими операциями, а штурмовые отряды ближайшими вылазками. В районе Пристани Лотоса окопались бандиты, беглая рвань; идея Цзян Чена выбить их во что бы то ни стало привела к тому, что несколько человек попали в плен. Отбивание пленных стоило времени и ресурсов. А когда бандитов выкурили и перебили — пропали и пленные.
Лань Ванцзы занимался патрулированием юго-восточной границы в районе Цзянлина¹, где обильно лезли мертвяки. Война разделила пределы влияния армий, но земли, на которые Вэни хоть раз предъявляли права, остались сумрачной зоной. Никто не уходит с завоеванных мест просто так.
Новая нежить опознавалась по знаку солнца на лбу — вся она была помечена клеймами Вэней, словно для хвастовства. Закрадывалось дрянное подозрение, что через этот знак мервяками управляют.
Нежить оказалась заразной: стоило ей подрать или куснуть кого-то в бою (а кто-то утверждал, что хватит и плевка) — как раненый сам становился нежитью. Прежде для такого преображения надо было сперва умереть от зубов и когтей. Для заклинателя это почти нереально. Теперь преображение происходило при жизни и в сознании; на теле раненого чернели все вены, глаза выцветали, разум мутился, отказывала речь, и вот он уже пополнял собой нечестивые ряды.
Мертвяки гнездились по опустевшим храмам, семейным склепам и погребальным домам. Чтобы упокоить нежить огнем, требовалось наплевать на святость похорон, нарушить покой мертвых либо совершить религиозное кощунство.
Никто не мог поручиться, что не встретит в стае мертвяков своего почившего родича или предка, а то и сердечного друга.
Не все заклинатели вовремя поняли, что нельзя оставлять своих мертвых на поле боя. А вынесенные трупы сразу жечь.
А ведь еще были фамильные кладбища!.. С даосскими практиками сохранения тел нетленными!.. Вэни сожгли Облачные Глубины и Лотосную Пристань, и множество малых кланов — но уничтожили ли они клановые захоронения?..
Ужас полз по безлюдным селам, и с каждым полученным сообщением победа выглядела все сложней. У ордена Гусу Лань были наработанные веками способы бесконтактного упокоения нежити. Но заклинателей Гусу осталось не так много, чтобы справиться с нашествием.
Нежить становилась нечувствительна к амулетам. Противилась запечатыванию, вылезала злее прежней. Было ясно, что Вэнь Жохань времени не терял, а подвалы Огненного Дворца полны подопытных. Что будет, если соединить иньское железо с громовым?..
Весна выдалась на удивление сухой. Свежая зелень не успевала налиться соками, как покрывалась пылью. День становился все длинней и тревожней, а солнце беспощадней. «Низвержение Солнца» теперь выглядело как издевка, словно сама природа смеётся над гонором Армии Сопротивления.
Рядом с Лань Ванцзы сражался его друг Вэй Усянь. Слухи донсили, что тот сутками копается в могилах, воет и воет призрачная флейта над средним течением Янцзы.
Цижэнь был очень недоволен и младшим племянником А-Чжанем, и его товарищем — воплощением Тьмы и Дурновкусия. Тот факт, что оба они страшно ругались все время, пока истребляли нежить, дядю не утешал. Нельзя водиться с демонами, даже когда идешь через ад!
Словом, обсудить новости из Цинхэ не удалось. Но была и еще одна причина. Выносить вопрос на рассмотрение мешало знание о шпионе. «У тебя в армии шпион», — сказал дагэ. Им мог оказаться кто угодно, и даже шепот по углам — из уст в уста — привлек бы лишнее внимание. Так что Сичень, чувствуя себя бессильным, присоединился к брату в Цзянлине.
Пусть шпиона вычисляет Лань Цижэнь, искушенный в играх ума.
* * *
Не Минцзюэ с детства хотел быть героем и воином, поэтому боевые трудности не угнетали его, а усиливали азарт. Зимой, еще до приезда Сиченя, в Цинхэ обсуждался упреждающий захват северных позиций Вэней, пока туда не нагнали нежити — например, Пиньян. Как выяснилось, расчет Минцзюэ был совершенно точен: именно оттуда армия Вэней нанесла удар, пока люди Цинхэ собирали налоги.
Шахта с громовым железом оказалась подлинным камнем преткновения.
Не успел Не Минцзюэ вернуться в лагерь, как пришлось поднять армию для блокирования удара. Он опоздал: Вэни перешли северный хребет и вторглись в Хэбэй. Они гнали перед собой искаженных духовных зверей, в которых опознавались детеныши Сянлю, мертвые оборотни и какие-то сшитые из частей сороконожки. Нежить ранга «монстр» была дурным противником, на фоне которой обычные мертвяки просто путались под ногами.
Армии столкнулись в Пиншане; Вэни далеко продвинулись. Ярости Не Минцзюэ не было предела. Он врезался в порядки противника прямо с воздуха, с сабли — и тут же вокруг полетели кровавые ошметки. Хорошо, что Северная Армия всю зиму занималась маневрами, и каждый командир знал, что делать.
Кого-то отправили в крепость предупредить, чтобы готовили лазареты и бдили втройне. Крепость осталась на Хуайсане, которого уже никто не ждал в опустевшем в лагере. Никто не мог сказать Хуайсану, как там поживает его друг Мэн Яо, может он при генерале, а может уже в сырой земле.
На третий день битвы стало ясно, что разрубленная нежить встает, огненные техники бессильны против огненных щитов, музыкой армия Не не владеет — чтобы упокоить мертвое с расстояния, а потери все больше. На четвертый день генерал Не, человек тренированный и связанный с духом сабли, заметил, что у него устали плечи и спина. Бася не знала устали, напившись крови, но человеку требовался отдых.
Все поле было завалено трупами, среди которых ползали раненые, пытаясь упокоить своих мертвецов или хотя бы сжечь их — а другие, напротив, поднять. Тугой смрадный воздух рвал легкие. Безжалостное весеннее солнце делало все только хуже.
Утром мясорубка продолжилась, но азарт теперь был на стороне Вэней, а на стороне Цинхэ Не лишь отчаяние. Остановить генерала Не было невозможно. Все его тело оделось малиновой аурой, словно кровь уже выступила из пор.
— Не подходить! — орал он своим, втыкая Басю в очередное тело, и все понимали: сабле все равно, кто перед ней. И еще понимали: Не Минцзюэ на грани искажения ци. Он выберет гибель в бою, и тогда Северу придет конец.
— Генерал! — кричал ему сквозь звон Не Божэнь, — Нам нужна помощь Синлу!
— Нет! — Бася прошла в одном цуне от головы Божэня. — Никогда!
— Нам нужна помощь Ланьлина!
…Бессвязная брань говорила: генерал не верит в Гуаньшаня и умолять его не станет.
К вечеру армия Не отступила на восемь ли². Минцзюэ не держался на ногах, по подбородку текла кровь. Божэнь еле выволок его из-под горы слизи и мяса.
* * *
Сичень использовал технику Смертельных струн, когда почувствовал сигнал тревоги. Технику он прервать не мог, потому утешал себя, что показалось. Но это и правда был сигнал: бисерная кисть нагрелась и больно била по бедру.
Потом пришла обрывочная информация, что Не Минцзюэ принял бой. Потом прояснилось место и потери. Через сутки кисть раскалилась, и Сичень понял, что дело плохо. Информация не шла, только тупая боль.
Конечно, Вэни предпочли атаку обороне, обойдя паршивое планирование Армии Сопротивления по всем пунктам. У Вэней был единый командный центр. А у Сопротивления — лишь трудные характеры командиров. Даже родной брат Лань Чжань, все понимавший с полуслова, не смог бы переломить фронт. Его уважали — но не любили. Он казался другим холодным и надменным, и его хватка на запястье Сиченя была железной, когда Ванцзы понял, что у брата на уме.
Он был прав: в одиночку Сичень ничего не мог сделать. Единственный, кто мог помочь — Цзинь Гуаньшань, в распоряжении которого много людей и техник. Цзинь Гуаньшань не вяз в стычках и накопил большой резерв.
…На нервное послание Сиченя он не ответил.
Пронзительно свистела черная флейта-дицзы за горизонтом — это молодой господин Вэй добрался до могильного холма Луаньцзян. Натравливал там одних мертвых на других. Жаркая кисть на поясе начала остывать, словно там, на севере, тоже одни трупы.
На второе послание Гуаньшань ответил через несколько дней. Пространно написал, что собрать большую армию — дело не быстрое, так как его войска стоят по всей границе Ланьлина на своих позициях, ожидая прорыв на Востоке. Как и было обговорено. А с Не Минцзюэ ничего не сделается, ведь он победоносный генерал, что не проиграл ни одного сражения. Так что если в этот раз ему не повезет — поражение пойдет гордецу на пользу. Надо уметь и проигрывать.
…Стало ясно, что Гуаньшань выступит ровно тогда, когда по расчетам все будет кончено. Оплачет потери, добьет ослабленного врага и получит весь триумф.
Сигнал с севера пропал.
* * *
Резервная часть, в которую определили Мэн Яо, жила скучной жизнью. В основное время она защищала тракт, по которому двигались товары из одной области Ланьлина в другую. Иногда пара отрядов срывалась на военные операции, в помощь дальним заставам. Яо оставался на месте как слабый заклинатель, с которым одна морока.
Яо не боялся грязной работы и знал окрестности Ланьлина, которые прошел шаг за шагом. Еще он много знал о союзниках — армии Цинхэ Не. В свободное время он тренировался, перенимая те приемы, которые был в силах повторить. Научился прятать тонкую проволоку в венах, используя ци. Орден Ланьлин Цзинь широко использовал ядовитые дротики, отравленные дымы и порошки, парализующие печати. В ходу были мелкие хлопушки, способные обездвижить все живое на расстоянии в пять чжанов. Про талисманы, замедляющие нежить, и речи нет. Заоблачных навыков тут не требовалось.
Но ни знания Яо, ни рвение никого не впечатляли. Все резервные «сослуживцы» были адептами Цзинь, никто из них не рвался в бой, потому что война шла «где-то там», и кто ее развязал — тот пусть и заканчивает. Новая форма Мэн Яо — желтая, с белым пионом на груди — только подчеркивала его различие с остальными.
Адепты Цзинь вели себя как хозяева жизни, они были богаты, хорошо образованы, ленивы, и всякое усердие считали качеством черни. Чернь служит и надрывается, потому что такова ее собачья природа. А белая кость даже в поле пьет на серебре.
Командир резерва постоянно получал ящики с хорошим вином, деликатесами и трофейным добром. Все это делилось между его окружением и потреблялось узким кругом. Недопитое и несъеденное выбрасывали в отхожую яму. Яо был единственным заклинателем, которому ни разу ничего не перепало.
Но это еще не все. Кто-то вспомнил лицо Яо и его влажные черные глаза. К тому же Яо определили в резерв личным распоряжением Гуаньшаня. Стало быть, сын шлюхи и правда выблядок главы, история правдива. Решил попытать счастья второй раз.
Самое обидное, что у Яо оставались какие-то надежды. Конечно, он не рассчитывал, что отец раскроет ему объятия, но думал, что тот хотя бы покажется. И Яо произведет серьезное, достойное впечатление. В прошлый раз он был слишком угодлив и робок, к тому же помешали обстоятельства.
Яо верил, что отец тоже ждет подходящий момент. Потом верил, что проходит испытание — надо доказать, на что он способен, продвинуться, принести пользу, и тогда положение изменится. И — стыдно вспоминать — верил, что солдатское быдло осталось позади, потому что с рекомендацией отношение к нему будет другим.
Увы, от изменения места судьба Яо лишь ухудшилась. Он снова недоедал, не видел улыбок, и даже чай из его рук никто не принимал. Заместитель командира просто отдергивал руки, а сам командир брал чашку так неловко, что она всякий раз падала и разбивалась.
Но все же его тут хотя бы не убивали, а это самое главное.
За последние полгода он сильно повзрослел, хотя и не прибавил в росте. В отличие от адептов Цзинь он прошел настоящие битвы, глотал грязь, вправлял себе суставы, шил гнойную плоть в лазаретах и знал, как выглядит вблизи нагая плоть настоящего воина.
Таких в резервной части не было.
А над Яо незримо висела темная тень — тень главы Цинхэ Не. Иногда ночью, свернувшись клубком, он ощущал, как она обнимает его сильными, жестокими руками. И, играя, ломает ему хребет.
* * *
В начале месяца персика³ по лагерю поползи слухи, что Армия Цзинь выдвигается бить Вэней. Как и планировал Сичень, начиналось весеннее наступление. Потом оказалось, навалять Вэням нужно на севере Шаньси. Это очень отличалось от слышанного ранее.
Резерву следовало переправиться в Шаньси кратчайшим путем — дважды перейдя выгнутую границу владений Цинхэ.
— Эти скотоводы так и не починили мост, — заметил помощник командира. — Конечно, это не имеет значения для заклинателей нашего уровня…
— Потому и сидят без провианта, — добавил кто-то. — Слышал, зима там была голодная.
— Да о чем говорить, — наморщился командир. — Дикие люди. Готовы и шишками прокормиться, лишь бы не уважить главу Цзинь.
Яо не выдержал чванливых рассуждений, хотя была в них правота. Спросил — а как армия планирует пройти заградительные формации Вэней? Разрушит все-таки, или есть другие способы?..
…Выяснилось, что ни о каких заградформациях никто не слышал. Вроде, стоит одна у реки, где мост сломан.
— Вовсе нет, — бросил ветку в костер Яо. — Формации стоят вдоль всей границы. Командующий Лань Сичень дважды обходил их с моря. Чтобы срезать путь, нужно учитывать время, потраченное на петлю.
— Интересно, — напрягся командир, — как близко сошелся наш подкидыш с белоручкой из Гусу. Неужели кровь матери гонит его на глав Великих Орденов?..
— Познакомились в Цинхэ, — поджал дрогнувшие губы Яо.
— Может быть, любитель Гусу и карту нам нарисует?..
Яо, уверенный, что это его шанс, нарисовал подробную карту всего приграничья. Он сто раз видел ее в шатре Минцзюэ. Отметил формации, гарнизоны, дороги и зачем-то два рудника.
Утром командир молча забрал карту и вылетел в Благоуханный Дворец. Вечером он вернулся с наградой и кучей сплетен, которые сыну шлюхи слышать не полагалось. Какие-то планы переигрались, ждите приказа. Но похвальбу о полученных привилегиях не скрыл ни один шатер.
Заместитель командира внезапно проявил к Яо интерес. Долго расспрашивал его о снабжении северной армии, особых техниках, типовых атаках. После чего к Гуаньшаню снова полетел гонец.
— Заместитель командующего замолвит за меня слово перед главой Цзинь? — спросил Яо с поклоном.
— Уже бегу, — брезгливо отряхнул рукав заместитель командира, — Будь благодарен, что с тобой тут разговаривают, вонючка.
Дни в Ланьлине были теплы и сухи, а сумерки свежи. Весенняя земля обильно цвела. Сотня ароматов стелилась по ночам над прогретой почвой, но только один — пряный запах женьшеня — мешал заснуть.
Женьшень пах острым железом, снегом, кровью и кожей Не Мицнзюэ.
* * *
Цзинь Гуаньшань давно не принимал участия в сражениях и с начала войны не покидал Ланьлин. Но в этот раз решил присутствовать, чтобы никто не упрекнул его в халатности или грязной игре. Самое же главное — чтобы насладиться чужим провалом.
Оказывается, на Минцзюэ накопилась большая обида. Генерал был не только несговорчив, высокомерен на турнирных трибунах и груб в речах — он был на полголовы выше Гуаньшаня. Но и на несгибаемый нрав найдется унижение.
Армия Ланьлина летела вдоль границ Цинхэ, пока не свернула к северу. Сверху должен был открыться прекрасный вид на исход сражения. Судя по следам, армия Минцзюэ отступила вглубь своих владений. И вот внизу стали попадаться первые трупы.
…Точнее — слизь и прах, что остаются от нежити. Разрубленные части тел плохо различались в изрытой земле. Чем дальше, тем шире и черней становилась полоса. Тут и там в ней торчало сломанное оружие. Армия Вэнь должна была ликовать неподалеку.
Гуаньшань отдал приказ остановиться. Выслал вперед разведывательный отряд.
* * *
Армия Минцзюэ отступала дважды. На седьмой день битвы стало ясно, что половина пехоты полегла, а помощи не будет. Генерал Не, по мнению Божэня, не мог верно оценить ситуацию, так как продолжал рваться в бой, раз за разом не получая никакого преимущества. Вэни обстреливали армию Не стрелами, к которым крепили сорванные с мертвых нашивки Цинхэ. Еще к ним крепили пальцы, вырванные глаза и сердца. В такой ситуации трудно сохранить трезвость.
Не Божэнь отправил в крепость сообщение — пусть молодой господин Хуайсан изыщет способ повлиять на брата; например, попросит его призвать союзников.
На двенадцатый день битвы Не Минцзюэ удалось завалить гигантскую пернатую тварь, похожую на птицу Пэн. Ничего святого и небесного в ней не было, оперение не пробивалось, а дыхание вызывало удушье. Пришлось биться с замотанным лицом. Когда стальная громада рухнула вниз вместе с генералом — она погребла Не Минцзюэ под собой.
Железные перья воткнулись в землю.
И почти одновременно с ними в пыль упали гробы.
Земля содрогнулась. Крышки гробов отскочили — и из столетнего заточения вылетели сабли клана Не. Огромные чжаньмадао и двуручные чандао; широкие дакандао; гуаньдао на большом древке и короткие шундао; янмаодао с закругленным острием на манер гусиного пера; тяжелые ланьмэньдао с рукоятью из бычьего рога; нандао с кольцом на навершье; чжибэйдао с прямым клинком; пяньдао, изогнутые подобно полумесяцу, и люэдао с лезвием узким, как ивовый лист.
Не смея нарушить священный завет крови, они не трогали воинов Цинхэ — но жадно поглощали энергию инь.
Сабли клана Не набрасывались на нежить, жрали ее стальными зубами и окончательно просыпались, становились сильней. Разъятые куски мертвечины не могли соединиться — сабли были слишком злы и голодны, и их было много. Переварив иньскую нежить, они обратились к тем, кто ее направлял, то есть к Вэням. А вошедшие в раж рубили всех, кто попался на пути.
— Аааа! Вперед! Наша взяла! — кричали воины Цинхэ, маша руками и поощряя сабли, словно те могли видеть. — Добить! Добить!
Бася вытащила генерала Не из-под туши, взвилась было вслед веселью. Не Минцзюэ сорвал с лица ткань, схватил саблю двумя руками — он был весь в крови, с голой груди свисали лохмотья от перьев негодной птицы Пэн. Растерянность и гнев разлились по его коже дурной бледностью.
— Кто это сделал? — орал Не Минцзюэ. — Кто посмел?!
— Аааа! — яростно орали воины Цинхэ, заглушая голос генерала, — Бей псов! За славу Севера! За предков!!! Смерть говнюкам!
— Только воины цитадели! — орали наперерез. — Только Не! Всем другим убраться с поля боя!!!
— Аааа! — орали разрубленные с той и другой стороны, в ком не было крови клана, скрепившего союз с оружием.
— Смерть Вэнь Жоханю! — неслось над полем и лесом, и свист стали, ее запойная трапеза — чавк! чавк! — был прекрасней всей музыки мира.
— Какой же умный у нас младший господин Хуайсан, — складывал на бегу печати Не Божэнь. — Только очень глупый.
Не Минцзюэ взлетел, встав коленом на лезвие — иначе Бася грозила его свалить. И в этой почти молитвенной позе дирижировал клинками. Одна рука с печатью была прижата к его лбу — другая выброшена вперед.
Вслед за ним над полем взлетело еще человек тридцать — ближайшие родичи главной ветви, кто был в силах управлять оружием. Все знали, что фамильные сабли Не подчиняются лишь своим хозяевам и собственной жажде. Но стоило создать хоть минимальную заградительную печать, чтобы клинки не покидали зону битвы.
Несколько часов внизу царил хаос, стоивший Вэням потери всей нежити и большей части личного состава, так как воины Цинхэ не стояли на месте. Многие полегли с той и с другой стороны, но исход битвы, наконец, был ясен. Остатки Вэней, кто еще мог стоять на ногах, побежали назад.
…И попали прямо в руки армии Цзинь.
Половину из них дорезала еще разведка, так что Гуаньшаню почти ничего не досталось.
Воины Ланьлина не сразу поняли, что произошло. Они прибыли биться с честью, громить непобедимые порядки, демонстрировать преимущества и снисходительно указывать мясникам с севера их место. Тысяча сетей из вервия бессмертных ждала своего часа, чтобы пленить добычу. А вышло, что на скотобойне управились без них.
Разочарование и гнев взвились над желтыми знаменами. А гнев надо направлять по назначению. Поэтому, когда из кровавого тумана вылетел голый по пояс Не Минцзюэ, крича: «Вперед! За мной! На Янцюань! На Пиньян!» — воины Цзинь вскочили на мечи. Генералу Не было с определенностью плевать, последуют ли за ним — его космы развевались, засохшая кровь покрывала шею, глаза горели, сабля пела и гудела, и именно поэтому победа должна была сопровождать его, как покорная сестра.
Гуаньшань был вынужден поддержать, иначе зачем он здесь.
Объединенные армии понеслись на восток, на захваченные Вэнями территории, с лету взяли Янцюань, смели три попутных гнезда нежити, разнесли дозорные вышки и остановились перед Пиньяном. Тут произошло большое и доброе сражение, славу которого армия Цзинь могла по праву записать на свой счет.
Части армии Не были слишком утомлены, а лучшие заклинатели остались позади — разбираться с фамильными саблями под руководством Не Божэня.
* * *
Гуаньшань разбил большой лагерь, чтобы обсчитать победы, допросить пленных и, возможно, провести переговоры, если Жохань удосужится прислать гонца. Если же Цишань Вэнь отправит новых бойцов — боевой лагерь встретит их, как должно.
Имя Не Минцзюэ гремело по всем предместьям, и среди воинов Ланьлина обрастало славой и почетом. Чужая слава больно колола Гуаньшаню глаза, а слава мясника еще и оскорбляла. Но он все понимал. Пока Цинхэ сопутствует удача — придется постоять в тени.
Генерал Не явился к Гуаньшаню, пока отряды Ланьлина зачищали окрестности. Гуаньшань изобразил самую сложную из своих улыбок — полную мудрости, сочувствия и искренней приязни. У последнего даже были основания: глава Не отмылся от крови и был одет в целое.
— Прошу, генерал, — провел веером над низкой столешницей Гуаньшань, — разделите мою трапезу, как подобает победителям.
— Я на пару слов, глава Цзинь, — кратко приветствовал генерал, ударив кулаком в ладонь. — Недавно я отправил к вам своего помощника. Как он?..
— Генерал ошибается, — вздохнул Гуаньшань. — Никто не приходил ко мне от его имени.
— Разве? — хмурые брови Минцзюэ сошлись, напоминая обо всех неудобствах и подозрениях. — Я посылал рекомендательное письмо.
— Увы, — раскрыл веер Гуаньшань. — Письма теряются, как и люди. Все же война, опасности, смерть на каждом шагу… Могу заверить, что не читал никакого письма.
— Я имею точные сведения, — не сдавался Не Минцзюэ, — что мой помощник добрался до вашего порога! Его проводили.
— Ах, не давите, не давите, глава Не, — Гуаньшань поморщился и поднял к потолку подкрашенные глаза, словно ища в небесах потерянную память. Желтый полог делал их совершенно золотыми и бесстыжими. — Вы же знаете, как много людей ищут моего расположения… А сколько завистников только ждут повода рассорить нас с друзьями! Если вы настаиваете, я наведу справки об этом вопросе. Ваша потеря найдется.
«Пусть помучается», — решил Гуаньшань. Бесполезные попытки Не Минцзюэ добиться своего забавляли. Хоть маленькая, но месть.
Странно, конечно, что подобный интерес в Не Минцзюэ вызывал сын шлюхи Мэн Ши. Или все же шпионаж?..
— Облегчу задачу главе Цзинь, — развернулся генерал. — Либо сам найду своего человека, либо главе Цзинь придется ответить перед моим свидетелем!
…А гаденыш хорош. Жалко, что не дочь, но выбирать не приходится.
— А зачем могучий Чифэн-цзюнь отправил мне столь драгоценного юношу? — подался Гуаньшань вслед прямой спине. — Он что-то задолжал главе Не?.. Или мог быть мне полезен?..
— Уже не важно, — на миг остановился генерал, поправил саблю и вышел из шатра.
* * *
Резерв Цзинь не застал основных событий, так как сопровождал провиант. С полпути его развернули, приказав в хвосте армии следовать к Пиньяну. Для сослуживцев Яо это была возможность заявить о себе, подчистив за войском Ланьлина огрехи. Пока главные фигуры сражения заняты на передовой, можно сравнять с землей село, развязать языки местным, вызнать, где схоронились вэньские посты. И отправить в штаб армии чванливые донесения. Для Яо наступление было возможностью скоро встретиться с отцом. Особенно, если он тоже отличится.
Но кто бы ему позволил.
Яо нашел в селе полумертвого сиротку, напоил его, кое-как утешил, едва разговорил. Пришли два ланьлинца, отшвырнули Яо, вытрясли из сироты информацию (неудачно) и поволокли «стервеца» к командиру. Найти потом мальчонку не удалось, заслуги достались другим.
Яо послали проверить гнездо гулей, которое вызывало опасения. Яо обложил его талисманами, начертил на земле охранную печать, возился тихо, чтобы не спугнуть. Пришел помощник командира, активировал печать и амулеты, после чего доложил о своем достижении.
Имя Яо отсутствовало в перечнях и депешах, словно могучая воля выставила заслон между ним и его целью.
Когда началось большое сражение под Пиньяном — Яо бросили на произвол судьбы, как приблудного щенка. В отличие от большинства заклинателей, Яо не считал войну своим делом, не видел в ней никакой ценности и не различал правоты сторон. Просто одни были успешнее других. Армия Сопротивления считала, что защищает справедливость, но никакой справедливости внутри нее не было. Все идеи, во имя которых умирали люди, вблизи оказались ложью.
Тот факт, что из глубины сегодняшнего падения Цинхэ выглядела лучше бессовестного Ланьлина, ничего не менял. Все люди сражались только для себя. И врагами им был каждый, кто рядом.
Это значило, что и сражаться не нужно. Но как выживать на поле боя — Яо знал очень хорошо.
Как и год назад, он полз на земле, прикрывшись мертвыми, срезал с тел мешочки цянь-кунь и украшения, добивал раненых. Долго лежал между трупами, обернув спину чужим плащом. Почва в Пиньяне была каменистой и жесткой; далеко на восток простирались отроги гор Цишань, вырастая к горизонту. К югу в долине текла река — один из многочисленных притоков Хуанхэ. Ее берега покрывали рощи, в которых легко затеряться и врагу, и союзнику.
Именно туда устремились воины резерва в жажде реванша. Яо слышал приказ «преследовать вэньских псов» и дальний хохот командира:
— Не вижу сына шлюхи!..
— Давно лежит под Вэнями, как ожидалось!..
…Что-то стремительно остывало внутри Яо, как будто совершена ошибка, а теперь пелена развеялась. Крики и всполохи в роще говорили, что там началась резня.
Яо выбросил свой меч — наследие Цинхэ Не. И подобрал получше — с коваными языками пламени на рукояти. Новый меч был длиннее, острее и дороже. Он явно отнял много жизней.
Закатное солнце пробилось сквозь тучи, позолотило густую листву вдоль реки. Первое тело, которое встретилось Яо, было в одеждах клана Вэнь. Потом попалось двое раненых — Яо их добил. Потом встретился еще живой воин резерва. Яо добил и его. И, наконец, на его пути встал командир.
Командир сражался, защищая раненного помощника, вокруг валялись тела. Яо дождался, когда командир упадет, а враги, волоча ноги, скроются в чаще. Несомненно, их там переловят и добьют, а если и нет — какая разница. Яо бесшумно приблизился и погрузил меч в спину командира.
— Ты! — вскинулся раненый помощник, до того латавший свои раны ци. — Как ты смеешь?!.. Думаешь, я не доложу в штаб?!..
— Закрой рот, — процедил Яо, одним взмахом перерезав ему горло.
— Ты! — раздалось со спины.
…Этот низкий голос, полный негодования и страсти, мог принадлежать только одному человеку.
— Мэн Яо!!
Яо застыл на предательски дрогнувших ногах. И через силу оглянулся.
Перед ним стоял Не Минцзюэ — растерянный, ошеломленный, с потемневшими глазами. С тихим звоном его сабля вышла из ножен. Меч выпал из рук Яо.
— Глава ордена Не…
Волна разочарования, ярости и стыда окутала фигуру Минцзюэ, но хуже всего было выражение боли на его лице. Совершенно новое, невиданное прежде.
Как бесконечно разнилось оно с прежней улыбкой гордости, с благодушным довольством и всеми личинами строгости. Даже гневная досада не могла исказить лицо Минцзюэ сильней.
— Ты только что убил своих товарищей собственными руками! — отвращение в его голосе было хуже ненависти. — На их одежде пион, как и на твоей!.. Не думал, что встречу здесь предателя.
Лезвие Баси покрылось малиновыми всполохами, словно уже напиталось кровью.
— Глава Ордена Не! — побелел Яо, — Глава Ордена Не! Прошу, погодите, погодите! — он поднял руки, падая на колени. — Я могу все объяснить!
— Что ты собрался объяснить? Это военное преступление!
…Яо закрыл глаза, бессильно протянув вперед ладони. Вот и всё. Неужели тут всё и закончится?..
— Я… у меня не было выбора, — пополз вперед Яо, норовя обхватить главе Не колени, оскальзываясь на речной траве. — Мне пришлось так поступить, пришлось!..
— Ты даже использовал вражеский меч! — схватил его за ворот Минцзюэ. — Чтобы свалить вину на другого!
— Нет, все не так!.. — спрятал лицо в его подоле Яо, его трясло — но не от страха. Что бы Яо ни сказал — все будет слабо, неубедительно и глупо. Незнакомый огонь поднимался из центра сил, золотого ядра. Если бы Яо мог вынуть себе сердце и протянуть Минцзюэ как доказательство или прощальный дар — он бы так и сделал. Но вместо этого бормотал о своих лишениях и ужасных людях, что унижали его, отталкивали, пока он лез вон из кожи, отнимали заслуги, оскорбляли его мать и строчили бесконечные бумажки, в которых присваивали себе все, что Яо делал от чистого сердца.
— И что?! — тихо и страшно спросил Минцзюэ. — Это достойно смерти?!.. Нужно убить из-за пары заслуг?
— Мое терпение не бесконечно, — панические слова сами вылетали из рта Яо. — Мой рассудок затуманился от гнева… Я не владел собой…
— Ты лжешь, — отцепил его руки от своего подола Не Минцзюэ. — Не лги мне! Как может взбешенный человек невозмутимо добивать раненого? Хладнокровно взять чужое оружие, чтобы отвести подозрение от себя? Пойти за жертвой в безлюдный лес? В гневе не выбирают ни места, ни времени!
— У меня ничего нет, — капля холодного пота скатилась по виску Яо. — Я хотел всего лишь немного славы и уважения. Хотел стать своим… Неужели даже это недостойная награда за упорный труд?..
— Мэн Яо, позволь задать тебе один вопрос, — прищурился Минцзюэ. — В день, когда мы впервые встретились, ты умышленно притворился забитым и слабым, чтобы я вступился за тебя?
У Яо закружилась голова.
— А если бы я не вступился, ты поступил бы так же, как и сегодня? И просто перебил бы всех однажды в той пещере?
Яо раскрыл рот, но все звуки застряли в горле. Перед любым другим человеком у него нашлась бы сотня оправданий, тысяча и одна история о собственной невиновности. Но Минцзюэ имел над ним патологическую власть.
— А может быть, ты так и поступал за моей спиной? — сжал кулаки Минцзюэ. — Отвечай!
Правда билась в золотое ядро, словно туда вогнали сотню лезвий. Неужели Не Минцзюэ все давно понял, и просто ждал?..
— Если глава Не уверен в этом, — наконец выдавил Мэн Яо, — то отчего не убьет меня здесь?
— Я не такой, как ты! — снова встряхнул его глава Не. — И решение о твоем наказании тоже примут те, чьи клановые цвета ты носишь!
Рука Минцзюэ на вороте разрушила последнюю преграду. В цуне от губ, мощная, в свежих ссадинах — она пахла женьшенем и снегом, и, конечно, должна была сломать Яо хребет.
— Можно подумать, — поднял Яо злые глаза, в которых сверкала влага, — можно подумать, глава Не не убил ни одного человека! Когда это ему удобно — глава Не легко решает, кому жить, а кому умереть!
— Это ложь! — приблизил бронзовое лицо Минцзюэ. — Война это игра, которая идет по правилам! Не убить врага так же порочно, как убить союзника! Небо дает нам обязанности, и небо спросит, исполнил ли ты долг! Мэн Яо! Лучше бы ты с честью погиб в бою!..
Яо обмяк и опустил голову. Все еще стоя на коленях, он медленно перебросил волосы вперед и обнажил беззащитную шею. Его трясло, перед глазами разлилась молочная пелена, бешено стучала кровь в висках: «Жизнь начинается тогда, когда заканчивается страх».
— Если я виновен, пусть глава Не исполнит свой долг, — сказал он.
С глухим рычанием Минцнюэ перебросил саблю на спину.
— Я не трону тебя, — разжал он пальцы, и этот жест бессилия был говорящим. — Вставай! Пойдешь со мной к Цзинь Гуаньшаню! Пусть глава твоего ордена решит, что с тобой делать.
— Я не могу сдаться, — Яо припал к земле. — Меня убьют. Отец не станет разбираться, он ненавидит меня… Чифэн-цзюнь хочет этого?
— Не убьют, если хотя бы половина сказанного тобой правда! Не всё же ты выдумал!
— Нет, вы посылаете меня на верную гибель, — мотал Яо головой. — Как глава Не не понимает…
— Ты сбился с пути! — прогремел Не Минцзюэ, устав препираться. — Поднимайся!
На неверных ногах Яо встал, но не сделал и шага, как завалился на бок. Видно было, что он борется с собой. Минцзюэ протянул руку и поддержал его.
— Благодарю, глава Не, — пробормотал Яо. Жертвенный зверь покорно следует за палачом, разве не глупо?..
Буря внутри Яо не утихала — она просилась наружу, сбивала с толку, мешала найти наилучший выход из ситуации. Пролетевшие мгновения, когда Не Минцзюэ смотрел лишь на него и видел только его - повторятся ли когда-то?
Зачем Яо возводил стену между собой и ним? Чего опасался? Чего добился? Зачем бежал от Не Минцзюэ, если от себя не убежишь?.. Не было никакой стены – только вечное смятение и вечная дрожь, которая теперь обрела точное название. Дрожь предвкушения.
Яо споткнулся. Не успел Минцзюэ вновь подхватить его — как Яо вывернулся и метнулся назад, к горе трупов. «Простите, я не могу…» — произнес он, подняв брошенный меч.
Минцзюэ не ожидал в пристыженном попутчике подобной прыти. Огромным шагом он бросился к Яо — но опоздал. Меч вошел в грудь Яо и вышел из спины.
— Так будет лучше, глава Не, — прошептал бывший помощник посиневшими губами, вгоняя в себя меч по рукоять. — Я недостоин вашей милости.
Зрачки Не Минцзюе мгновенно сузились до черных точек. Он не успел подсечь гарду, чтобы помешать Яо, и теперь был вынужден принять его тело.
Так на старинных гравюрах царства Дунъин выглядело самоубийство чести. И ни один из двух воинов не мог изменить ни графики тел, ни смысла произошедшего.
Упав на одно колено, Не Минцзюэ придержал Яо под лопатки, чтобы не дать ему коснуться земли и расширить рану. Другой рукой он накрыл пятно крови на его груди. Словно трогал сердце, которое Яо только что вынул и протянул в искупительном даре. Минцзюэ старался не шевелить меч, так что вошел пальцами под гарду: три с одной стороны, два с другой — словно ладонь Минцзюэ тоже пробита.
Медленно потекла в грудь светлая, янтарная энергия ци.
Голова Яо запрокинулась назад, волосы запутались в истоптанной траве, из глаз по меловой коже текли слезы. Все его маленькое тело словно лишилось тонуса, под черными ресницами блестела узкая полоска белка.
— Зачем, А-Яо?.. — шептал Минцзюэ. — Глупец…
Яо не чувствовал боли. Он чувствовал только руки Не Минцзюэ и его печаль. Сладкая отрава плавила кости, кутала золотое ядро негой, блаженством и тоской. Медленно подняв ладонь, он коснулся голой шеи Минцзюэ, где билась зеленая жилка — нежно, почти бесплотно.
…Так близко.
Вылетела из вены заостренная проволока, направленная потоком ци. Впилась, прибитая парализующей печатью.
Минцзюе даже не заметил укол — он понял, в чем дело, лишь когда его тело тряхнуло, а из живота потянулся холодный поток энергии инь. Минцзюэ окаменел. Только его зрачки, в которых разгоралось понимание, жили.
Как древний исполин, застывший в почтительной позе, он недвижно стоял на одном колене и следил за Яо. Его зеленые глаза выцвели. Из правого пролилась капля крови и потекла к подбородку. Должно быть, дает о себе знать повреждение ци.
Встретившись с его взглядом, Яо отвел глаза.
— Мне никак нельзя возвращаться в орден Цзинь, глава Не, — отполз на локтях Яо и плавно вытащил из раны меч. Он знал, что ни один орган не задет, поскольку точно рассчитал, куда бить. Но не знал, как долго будет действовать ядовитый талисман. Обычно такие использовались не на людях.
Встав на ноги, Яо сбросил желтое одеяние с цветком пиона и прикрепил к поясу оружие. Равнодушные зрачки Минцзюэ отражали каждое его движение. Яо поклонился и зашагал прочь.
Тускло блестела в сумерках черная листва. Чужие берега окутывал туман. Белели под ногами перезрелые цветы абрикоса, павшие под собственной тяжестью, смятые резней. Ни одного звука не доносилось из-за спины. В просветах рощи виднелся холм, где развивались чужие флаги. Оттуда тянуло дымом костров и едой, и лишними людьми.
Яо вернулся. Застывшая фигура все так же стояла на одном колене.
Ничего не слыша, кроме своего бешеного пульса, Яо зарылся лицом в змеистые волосы, потерся носом о переплетенье кос, прихватил ртом упругую прядь. Огладил каменные плечи. Кровавая дорожка на скуле во тьме почти не различалась.
— Вы никогда не найдете себе лучшего помощника, глава Не, — склонился он к уху Минцзюэ. — Только я подхожу вам. Я сделал бы все, о чем вы попросите. Но глава Не сказал, что обойдётся.
Яо сомкнул ладони на холодной шее, поглаживая кадык. Волна отвращения от застывшего тела колола пальцы.
— Я не хотел покидать Цинхэ. Но генерал слушал только Лань Сиченя. Пусть теперь не винит меня во всем, что случится.
____________________________________________
Примечания:
²восемь ли - 4 км. 1 ли ~ 500 м
³месяц персика - 桃月 (táoyuè): 21 марта — 19 апреля
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ