ЧАСТЬ II
Глава 16,
где Яо обретает новую судьбу
Перед выступлением в Хэцзянь к Не Минцзюэ неожиданно подошел Хуайсан и выразил готовность поехать с братом. Это было так странно, что Минцзюэ поперхнулся. Обычно негодника воротило от ратных дел, к тому же никакого прогресса в его боевых навыках и привычках не наблюдалось.
Увы, загадка решалась просто: Хуайсан не хотел оставаться один и стремился к товарищу, которого станет отвлекать от службы. В крепости на это можно закрыть глаза, а в военном лагере нет.
- Почва не прогрелась, - сурово напомнил Минцзюэ. - Ночи холодные, будешь согреваться ци или наберешь зимних плащей? Или, думаешь, тебя согреют краски и кисти?..
…И, видя, как изменилось Хуайсаново лицо, добавил:
- Воин моется ледяной водой перед палаткой и посвящает дни тренировкам с оружием. Белоручкам в армии не место! У меня не будет времени следить за тобой.
- Но Мэн Яо…
- И у Мэн Яо тоже.
Хуайсан насупился и пробубнил неразборчиво плохие слова. Вслушиваться в них не хотелось. И так ясно, что обижен.
- Приезжай через месяц, - сбавил обороты Минцзюэ. – Только саблю свою найди. Я пришлю за тобой.
- А благородный Цзэу-цзюнь тоже моется перед палаткой, у всех на виду?..
- Поговори еще!..
Хуайсан сморщился от громкого звука, даже прикрыл рукой ухо. Но оказалось, он просто поправил выбившуюся прядь.
* * *
По прибытии в Хэцзянь вышло, что Хуайсану тут и правда не место. Пронизывающий ветер подгонял дрянные слухи. Каких-то бузотеров уже посадили в клетку с подозрением в измене. Кто-то накануне умер от неизвестной болезни. И никто не мог внятно разъяснить, отчего так велика разница в продовольственных запасах на бумаге и на деле.
После всех докладов Минцзюэ лично осмотрел склады и провел проверку продовольствия. Мэн Яо, обнаруживший недостачу, скромно стоял рядом, сжимал бухгалтерские книги. Толстые книги были потрепаны, словно за них шла битва. Лица ответственных за продовольствие чинов тоже были потрепаны и полны негодования.
Нехватка оказалась значительной. Наверняка дальние части армии, состоящие из рядовых, оголодали и озлились за зиму. Могут ли люди столько сожрать и выпить? Нужно ли проводить расследование?..
- Накажите виновных! – неслось из задних рядов.
- Мы невиновны! – заверяли ответственные чины.
- Кто-то что-то продал на сторону, - предположил Лань Сичень.
Ночь для Минцзюэ прошла в душевных муках. Каждый заклинатель был на счету, даже продажный и буйный. Любой раскол в рядах и показательная расправа на руку только врагу. Но без расследования люди распустятся и утратят веру в справедливость. Есть ли у него выбор?..
Гнев накатывал лавиной, так что сводило дыхание. Медитация совершенно не помогала, пришлось прибегнуть к гаоляновой водке.
Для Сиченя ночь прошла более плодотворно. Он хорошо поговорил с Мэн Яо в его палатке, где было уютно и тепло, даже нашелся чайник с чаем. А под утро с заключенными в клетке. У одного из них после ареста умер тангэ*, свидетель твердил об отравленных иглах. Родственники всех заключенных посещали их, приносили еду, кто-то с кем-то ругался. Кто знает, когда в ход могла пойти отрава.
*堂哥 (tánggē) – старший кузен по отцу
Со слов Мэн Яо Сичень уже понял, что верить тут никому нельзя. Яо чем-то их уязвил, а может и разоблачил. Задетый же человек всегда валит с больной головы на здоровую.
На рассвете из шатра вышел Не Минцзюэ с кувшином байцзю*.
Báijiǔ (白酒) - традиционный китайский алкоголь из злаков, близкий к водке. Сильно разнится по крепости в зависимости от сорта.
- Не спал? – спросил он Сиченя без предисловий.
Сичень молча протянул ему три медицинские иглы.
- А, ребус, - моргнул Минцзюэ, делая глоток.
- Это не ребус, это преступление, - тихо сказал Сичень. – Родственники повздорили, и один убил другого.
- Это вон те охламоны?.. – вытер рот Минцзюэ. – Отравленные иглы? Не шути так.
- Почему нет? Они разве не заклинатели, как все здесь?.. В нашем мире люди часто используют яд, если не хотят открытого столкновения.
- Вот именно, - подтвердил Минцзюэ. – Зачем яд, когда можно дать по шее? Грубым людям иголки ни к чему.
- Не всегда можно откровенно дать по шее, – улыбнулся Сичень. – А брат просто слишком наивен.
- Это не они, - отрезал Минцзюэ. – Им на это не хватит воображения.
- Тогда кто? – резонно спросил Сичень.
- Кто-то посторонний. Какая разница.
У Сиченя отлегло от сердца. Он предполагал, что Минцзюэ не станет судить с плеча, но боялся другого: что он встанет на сторону своих воинов и, как и они, заподозрит Яо. Яо, например, был уверен, что так и произойдет.
- Какое решение ты примешь?
- Все просто, - сел Минцзюэ на землю, поставив между колен кувшин. – Кто-то гадит среди моих людей, ждет, что полетят головы. Думает, я приговорю убийц и смутьянов. Вот и доказательства нашлись. Эти ребята ничего из себя не представляют, они пришли заработать и продвинуться по службе. Зачем убивать родича, когда дело еще не решено? Чтобы вернее заслужить казнь? Кому-то выгодно спрятать концы в воду.
- Дагэ думает, его людей подставили? – невольно сжал кулак Сичень. – Тогда следует понять, кому они перешли дорогу!
- Тому, кому на руку, чтобы мы завязли в разбирательстве, - Минцзюэ снова отпил из кувшина и с сожалением его перевернул. Последняя капля долго наливалась влагой, прежде чем сорваться на землю.
- Однако может быть и так, - медленно сказал Сичень, - что убитый и правда знал нечто плохое об арестованных, и ждал платы за молчание. Если обвинения в измене не ложь. Тогда убийство – это попытка самозащиты.
- Да какая же самозащита, если кара одинаковая? – вскипел Минцзюэ. – Что за измену, что за убийство равно полагается смерть! Две причины разом, чтобы мало не показалось. Кто-то опасается, что и одной не найдется.
- И тогда?...
— Надо всех отпускать, чтобы выманить провокатора, - Минцзюэ отбросил кувшин, и по неточности броска Сичень понял, насколько тот пьян. - За ребятами присмотрят. Тот, кто хочет от них избавиться, проявится. Он либо нападет снова, либо побежит.
Сичень разжал пальцы, выпуская иглы. Он привык считать свой ум изысканным и четким. Потому и начал этот разговор, прощупывая почву. Хотелось заранее приготовиться к утру солдатской казни. Сейчас ему показалось, что его сердце окатила океаническая волна — окатила и смыла все подозрения. Дагэ обладал силой противостоять мыслям противника. Такому человеку и впрямь не нужно блистать в поэзии и игре в сянци. А вот Сиченю еще учиться и учиться.
…И одновременно под омытым сердцем заскребла новая, тревожная мысль: он Минцзюэ недостоин.
* * *
Днем перед генеральским шатром ударами барабана возвестили общий сбор. На нем Не Минцзюэ во всеуслышанье объявил, что пришла пора собрать налоги и подати с окрестных земель. Зима была суровой и снежной, а весна быстрой, значит урожаи зададутся. Заклинатели исправно били нежить, защищая простых людей, так что хулы не будет. Потому Не Минцзюэ с отрядом из Цинхэ поедет на север, чтобы лично проинспектировать управление клановыми землями и обеспечить сбор налога. А вместо себя назначает командующим лагеря Не Божэня, мужа крутого нрава.
В переводе на простой язык это означало: Минцзюэ поедет добывать армии продовольствие, пользуясь привилегией главы Великого Ордена. А оставшиеся пусть не расслабляются.
Подобный сбор податей, в худые времена напоминавший грабеж, был древнейшим способом обменять труд на защиту господина. К югу от Хуанхэ, на Великих Равнинах, давно действовал чиновничий разъезд: главы областей, управленцы, привозили налог к определенной дате в виде золота или иного оговоренного продукта. Так раз в месяц к воротам Гусу приходили подводы. Орден Вэнь греб налоги на местах с помощью военной силы, после чего они сливались в один поток и двигались в Цишань под прикрытием вооруженных отрядов. Южная Армия Сопротивления знала это, так как пару раз нападала на груз (инициатива Цзян Чэна). Именно благодаря этой тактике денежная артерия Вэней из Чжэцзяна через Анхой была полностью блокирована.
Сто лет никто не ездил по полям. Лань Сичень был не уверен, что ему надо в этом участвовать.
- Сколько времени это займет? – спросил он Не Минцзюэ.
- От двух до трех недель – ответил тот. – Вижу, время брата ограничено. Если так, перед выездом я соберу военный Совет, чтобы подтвердить все договоренности.
…На деле последние письма с Юга сообщали, что дядюшка Цижэнь прибыл на Ланью и чувствует себя там, как главный стратег. Возможно, не было смысла торопиться с возвращением.
- Нет, я не настолько спешу, - замялся Сичень. – Но полагаю, мое присутствие будет неуместным.
- Ничего подобного, - засмеялся Минцзюэ, притянув Сиченя за плечи. – Твое присутствие облагородит наш вояж. Поедем вместе, брат. Что лучше твоей флейты растопит весенний заморозок?
- Ты как-то сказал, что не любишь звук моей Лебин, - отвел глаза Сичень.
- Люди любят! – хохотнул Минцзюэ. – А я люблю, когда ты едешь со мной рука об руку. А чтобы брат ни в чем не нуждался в пути, я приставлю к нему А-Яо.
- Он тоже поедет? – оживился Сичень.
- Конечно, он же мой незаменимый помощник, - Минцзюэ поймал взгляд Сиченя, блеснула в зрачках лихая зелень. – Путешествие пойдет ему на пользу.
- Что ж, делать нечего, - с деланым равнодушием вздохнул Сичень. – Я никогда не был так далеко на севере.
Минцзюэ цокнул языком:
- Чего только не насмотришься во время войны.
* * *
Больше всего на свете Мэн Яо ненавидел страх. Куда больше нищеты и унижений, и даже больше насилия. Страх был во всем перечисленном, но существовал и сам по себе. Он превращал Яо в тревожное, жалкое, бесправное существо, которое недостойно жизни. Страх был хуже смерти.
Особенно сейчас, когда не на что опереться. Если бы у Яо были имя и авторитет! Или хотя бы достаток, способный заткнуть любые рты! Но пока реальность не поддавалась.
Даже доверие значимого человека обрести не удалось.
Страх полз по спине и ногам, кислил на языке, и каждый раз, сходя с генеральского холма, Яо не знал – не встретит ли на тропе десяток громил, которые пришли расправиться с ним с полного одобрения командиров.
По глупейшей случайности – а может, в соответствии со своим своевольным, деспотичным характером - Не Минцзюэ отпустил виновных отморозков. Может быть, не хотел марать руки.
Самое скверное было в том, что Минцзюэ не высказывал никаких подозрений, словно всё случившееся ниже его. Яо в глазах генерала был простаком или верным сироткой, который не способен на сильный поступок. Мотивы Яо, его обиды и доводы, как и угроза его жизни, совершенно не интересовали Минцзюэ; даже мысль о том, чтобы расспросить Яо по следам разбирательства, не пришла тому в голову. Он просто отмахнулся. А виновные отморозки были злы и мстительны, они-то теперь точно знали, на что способен Яо.
Ужасно было то, что Яо оказался отдан на их милость со всеобщего ленивого недомыслия.
Проницательному Лань Сиченю Яо не мог сказать всего, чтобы не потерять очарования невинности. В глазах Сиченя наивность и доброта были преимуществом, как и установки «не говори плохого о людях за их спиной», «не держи обид», «не действуй импульсивно», «люби всех существ». В тисках таких правил сложно изложить ситуацию. Даже когда это касалось убийц его отца, разорителей родного клана, Сичень держал лицо. Как можно рассчитывать, что он оправдает Яо?..
…Если бы Не Минцзюэ не услал помощника в Хэцзянь, оставил в крепости, Яо сумел бы вернуть ту взаимность, что возникла в Юньпинском сарае за старой ширмой. Даже сейчас Лань Сичень с удовольствием проводил время с Яо, ласково брал из рук чай, неспешно пил в желтом свете лампы. Мягкий сумрак палатки лежал на его лице, отбрасывал на стену длинную тень в гуане. Издали просматривался сквозь конопляную бязь его изящный профиль.
Яо запоздало воздал хвалы халтурщикам, что ставили его шатер. Многие видели, что влиятельный и безупречный Цзэу-цзюнь не гнушается заходить к Яо.
Вера Лань Сиченя – даже построенная на недоговоренности – стоила слишком много. Словно цветок с редким ароматом, она улучшала жизнь.
Вера Не Минцзюэ – не подозревающая в Яо никаких личных мотивов – напротив, все обесценивала и ничего не стоила. Она усредняла Яо, загоняла его в толпу обыденных людей-пешек, которые родились под лестницей и закончат там же. Лишь героическая смерть, вероятно, могла здесь что-то изменить.
Но зачем мертвому награда?..
В глубине души Яо давно понял, что хочет просто значить для кого-то столько же, сколько два человека рядом – Не Минцзюэ и Лань Сичень – значат друг для друга. Чем сильнее Яо напоминал себе, что это беспочвенно и нелепо, тем сильнее разгорался в груди огненный ком.
Его жар лишал иллюзий. Глядящий поверх всех голов Не Минцзюэ, гигантскими шагами перешагивающий тлен и условности, был глупцом. Куда более наивным, чем Лань Сичень. От этой чужой глупости болело сердце, а старая история с бадьей и лужей разливалась в глазах теменью. Только ребенок или дурак может думать, что все забыто.
Изображающий благолепие Лань Сичень был жалок. Он спал один в гостевом шатре, один ходил по лагерю, занимался какими-то печатями и барьерами со старшими заклинателями, отправлял личную почту – словом, жил независимой жизнью. И не видел, что заполняет сердце Не Минцзюэ до краев. Так что маленького удобного Яо это сердце не слышало.
От расправы Яо спасала пока только близость к генеральскому шатру. Сюда разъяренная солдатня не доходила.
Двое суток Яо полностью посвятил быту главы Не, готовя Минцзюэ чай, постель, чернила и благовония, сметая с карты незримую пыль. После подъема и перед сном массировал генералу плечи, проминал каменные мышцы. Когда Минцзюэ совещался с командирами – Яо полировал его доспех. Доспех был велик и обильно армирован. Восемь тысяч чешуек, фронтальные пластины и драконьи головы на плечах слегка потускнели от влажности. Пропитанный пемзой войлок дарил металлу небывалый блеск. При желании за такой работой можно было потерять все свое время. Рутинные дела приглушали страх.
…Самозабвенный труд не прошел даром. С большим облегчением Яо узнал, что должен сопровождать генерала в поездке на север.
Ночь перед выездом выдалась бурной. Бешеный ветер гнал по небу облака, продувал стены шатров, трепал навесы, веревки и флаги. Лань Сичень рано попрощался, чтобы пойти к себе и получше закрыть палатку. Та стояла на отлете, с подветренной стороны. Яо пошел его проводить.
- Погода меняется, - заметил Сичень перед входом. – В такое время инь неспокоен, а люди суетливы. Ты много работаешь. Ложись пораньше спать.
- Благодарю главу Лань за заботу, - поклонился Яо. – Но у этого помощника еще есть дела. Генерал Не… Он не должен ни в чем нуждаться.
Сичень замер и развернулся. Черные волосы, брошенные ветром ему в лицо, не позволяли разглядеть выражение.
- Генерал работает по ночам?.. – недоверчиво произнес он.
- Нет, - мотнул головой Яо. – Генерал привык, что перед сном я помогаю ему снять напряжение…
Сичень свел брови, словно пытался понять, что же именно Яо ему сообщает. Но вежливость победила.
- Что ж, - улыбнулся он. – Я рад, что между вами царит согласие.
- Да, - распрямился Яо, мило щурясь от ветра. – Хотя я все еще хотел бы однажды вернуться к отцу, клан Не стал мне настоящим домом.
Было неясно, какие выводы сделал Сичень, закрывая за собой полог. В этот момент справа что-то блеснуло. Рванув назад, Яо боковым зрением заметил в темноте припавшего к земле человека. Поднявшись на руке, тот приставил к своему горлу нож.
Злобная ухмылка – угроза на будущее – еще долго стояла перед глазами.
* * *
К начатому разговору удалось вернуться не сразу. Выехавший поздним утром отряд через сутки остановился в деревеньке без постоялого двора. Сельский староста принял обстоятельства со смирением, вынес нехитрую бухгалтерию, и до ночи Яо пересчитывал и перевешивал побор. Было ясно, что что-то припрятано на самый черный день, скот был тощ, а люди измотаны. Не Минцзюэ послал троих заклинателей в погребальный дом на окраине, где завелся голодный призрак, и двоих пройтись по дворам для профилактики. На найденные Яо неточности махнул рукой: «Оставь, выгода не велика».
Ночевали по сельским домам как придется. Ужинали настрелянной дичью. Староста прослезился над заячьей ногой. Лань Сичень от мяса ожидаемо отказался.
- Правду ли говорят, - лукаво заметил Яо, - что в Ланьлине на Совет Кланов подают павлинье мясо и восемнадцать перемен блюд?
- Не обращал внимания, - посмотрел через стол Сичень. – Может быть, Чифэн-цзюнь запомнил.
- Будда прыгает через стену, - бросил кость в миску Не Минцзюэ. – Грибы и копыта.
- Да, - подхватил кто-то из отряда. – Знаменитое блюдо из восемнадцати составляющих. «Будда прыгает через стену»! Плавники акулы, рыбьи губы, ветчина, свиное подбрюшье, телячьи сухожилия, копыта, грибы, морской огурец¹… Вы правда пробовали это, глава?..
- Каюсь, - вытер руки Минцзюэ. – Думаю, тут наши пути с Гуаньшанем и разошлись.
Заклинатели заржали.
- Жаль, - еле слышно прошептал Яо, так что лишь Лань Сичень смог расслышать его. – Жаль, что мой отец так ненавистен вам.
Следующая остановка была в большом городе с двумя постоялыми дворами. Тут пришлось задержаться. Налог градоначальник платить не хотел, юлил, ссылался на мор и нужду, а в конце предложил серебро. Серебро армии Не помочь не могло, в отличие от масла, соли и зерна. Городской пищевой склад оказался пуст, а личный склад градоначальника переполнен. Из полного склада изъяли долю, а куда пошло добро из другого, выясняли на месте, среди худых мешков.
Не Минцзюэ не мелочился: приставил саблю к горлу уважаемого человека и тряс его, оторвав от пола на локоть. Оказалось, все общественные запасы сбыты под процент местному богачу, что перепродает их втридорога. «Не мы такие, жизнь такая», - плакал градоначальник.
Навестили богача. Дело было во дворе зажиточного дома. На лязг и мольбы сбежались домочадцы: три жены, мать и гостивший шурин. Хорошенькая девушка, судя по одежде третья жена, была глубоко беременна. Увидев генерала Не, она покраснела, побледнела и лишилась чувств.
После этого побледнел Лань Сичень.
- Как вы смеете! – кричал богач, выбросив указующий перст, - вершить самосуд в моем доме и вредить моей жене, что ожидает рождения дорогого наследника?
- Да, - вторила его грозная мать, - природа не может ошибаться! Даже дитя в утробе, чистая душа, понесло от вас ущерб! Уходите! Как вам понять чувства отца?..
- Не причиняйте вред нашему ребенку! Не гневите предков!.. – охотно подхватили другие женщины.
- Ну-ну, - примирительно опустил саблю Минцзюэ, но вышло грозно: сабля гудела, описывая дугу, и громко звякнула об камни. – Взглядом последователя Дао вижу, что ребенок силен, и с ним все в порядке! Осенняя беременность к легким родам. А теперь поговорим о воровстве.
- Будете лгать, - ввернул молодой заклинатель с узким тандао², - Великий Глава обрушит на вас дождь из кишок гуля. Как думаете, Глава, двух талисманов достаточно?..
- Мы ничего не украли! – отступил хозяин дома. Взвизгнула служанка. – При всем уважении!.. Это злостная клевета!
Лань Сичень между тем отошел к замшелому камню под грушей и тихо заиграл на флейте. Он стоял там, неземной и отрешенный, с закрытыми глазами, и песня печали оплетала двор голубым чадом. Плакали вместе с флейтой бессчетные души, что родились для любви, но разменяли ее на тлен. Все суетное и мирское в этом чаду становилось неважным, как сломанный лян, лишь великая скорбь о недостижимом имела смысл.
Замерли жены со служанками, застыл в сомнении богач. Груша едва расцвела, но под действием звука уронила несколько лепестков. И только Не Минцзюэ, не подвластный силе Лебин, спокойно пошел в дом.
- Я честный собственник, - весомо произнес богач. – Но учитывая все обстоятельства… Прошу учесть мое добровольное содействие…
Пока из тайного схрона выносили мешки и грузили в подводы, Яо просматривал учетные книги. В этот раз ни один огрех не спустили. Часть городского имущества оказалась вывезена за город в «земельное владение».
- Это законная сделка! – снова завелся богач. – Вы не имеете права забирать!.. Я выкупил все указанное у городского головы, вот купчая с печатью! Возьмите у него мое серебро, если вам мало!.. Это бессудный разбой!
- Изъятые запасы пойдут в городское хранилище на нужды населения, - вежливо сообщил Яо. – Любой суд вынесет точно такое же решение. Достойно будет присоединить к ним и серебро.
- Как я буду кормить семью? – обнял пустой ящик богач.
- Продайте драгоценности и мебель, - сухо сообщил Яо.
Прибеднения богача его не трогали, зато очень интересовала группа в углу. На освобожденном месте, весь в ячменной пыли, стоял Не Минцзюэ, закрывая собой двух женщин. Одна была бойкой служанкой, что поминутно вставала на носки, тянулась к уху главы с сообщением, даже подскакивала. Вторая – беременная жена хозяина – испуганно прижалась к стене. Обычно женщина в обмороке и положении лежит на попечении домочадцев, а не бежит на темный склад за чужаком. Эта же гладила и гладила свой живот, бросая на мужа-богача панические взгляды.
- Да как только в голову пришло! – гаркнул Минцзюэ. После чего быстро вышел, снял с подводы мешок риса, вернулся и бросил его под ноги служанке. Та благодарно поклонилась, но вид все равно имела пакостный и слишком игривый. Беременная тоже поклонилась, а когда Минцзюэ вышел – заплакала.
Яо отлично разбирался в женских слезах. Даже лучше, чем в счетоводстве.
- Хочу спросить главу Ордена, - поклонился он Лань Сиченю, едва впереди замаячил постоялый двор, – чем руководствуется генерал Не, когда ведет дела. Я не понимаю его мысли и боюсь разочаровать.
- Генерал Не действует в рамках общего закона, - отозвался Сичень, хотя было видно, что сбор налогов не самая сильная его тема. – В землях под властью Великого Ордена последнее слово остается за главой. Тебя что-то беспокоит, А-Яо?..
- Нет, - закусил губу Яо. – Сегодня глава Не подарил уже изъятый мешок зерна молодой жене хозяина. Она ждет ребенка, так что можно понять… Просто этот неопытный заклинатель не ожидал от генерала таких сильных чувств.
- Генерал Не обычный человек, - улыбнулся Сичень. – Конечно, он может смягчиться, если увидит чужую нужду.
- Правильно ли этот заклинатель понимает, - склонил голову Яо, - что общественное зерно генерал лично отдал семье спекулянта?.. Словно этот ребенок для него важнее доброго имени?
- Не знаю, - резко ответил Сичень, чем весьма позабавил Яо. – Должно быть, Чифэн-цзюнь любит детей.
- Да, наверняка, - снова поклонился Яо, показывая, что вопрос исчерпан. – Из него выйдет прекрасный отец. Даже нерожденному ребенку он готов отдать мешок риса…
Что-то в его облике или словах заставило Сиченя вздрогнуть. Конечно, он помнил историю Яо и его боль отвергнутого сына. Наверняка дело не в этом рисе, а в том, что Яо тоскует по отцу. Надеется, что однажды станет ему дорог. И, конечно, Не Минцзюэ не тот человек, который эту тоску разделит. Он Гуаньшаня в грош не ставит, причем публично.
- Даже если наши отцы равнодушны к нам, - тронул он Яо за рукав, - всегда найдется человек, который нас полюбит.
- Да, - прошелестел в ответ Яо. – Или хотя бы признает наше право на жизнь.
* * *
Поездка на Север для Не Минцзюэ была вынужденной, но слаженные отношения в отряде скрашивали путь. Очень хорошо проявлял себя Мэн Яо. И чем лучше он работал, тем больше расхолаживались остальные, сваливая на помощника рутину.
- Все погрузили?..
- Мэн Яо проследит.
- Сколько еще недостает?..
- Мэн Яо ведет записи, пусть явится и доложит.
- Почему у главы Лань нет углей для растопки?
- Этим ведает Мэн Яо.
Иногда Минцзюэ срывался и громко стыдил соратников, а порой с силой всаживал Басю в землю. Голос у главы Не был раскатистый, и если не стесняться – резкий. Ничего общего с шепотом, который обещало имя его клана!
К счастью, тут обычно появлялся Мэн Яо, и всё разрешалось.
Минцзюэ пил, чтобы не наломать дров. Горько было сознавать, что другие припадают к кувшину для радости и душевного подъема, чтобы взбодриться. А он пьет, чтобы отупеть.
Вероятно поэтому Мэн Яо всю дорогу его сторонился.
Путешествие тоже оказалось не таким простым, как казалось поначалу. В ближайшем городе отряд задержался на три дня, так как в дело о перекупке запасов вмешались городская управа и судебное ведомство. На достойное решение вопроса не было средств, хотя Лань Сичень продемонстрировал прекрасное знание законодательства и высоты дипломатии. Но игра ума лишь тянула время. В результате дело закрыла угроза: если война будет проиграна отощавшей армией, а земли отойдут Цишань Вэнь – город покроют нищие, калеки и гробы. Как в соседней провинции Шаньси. А все, кто не запечатан после смерти (что умеют делать только заклинатели) – будут подняты живыми мертвецами, потому что такая у нас нынче боевая ситуация.
Однако это еще полбеды. В молодой жене перекупщика Минцзюэ опознал девицу, что осенью приходила в лагерь с просьбой о ребенке. Дела у девицы шли гладко, здоровая беременность хорошо бросалась в глаза. На душе от этого потеплело! Даже прессовать хозяина с ноги расхотелось. Но дурная дева отчего-то решила, что Не Минцзюэ явился сюда именно по ее душу, чтобы разоблачить или отобрать ребенка, когда тот родится. Пробралась на склад и через служанку стала договариваться о сделке. Просила компенсации, пугала, что всем расскажет, как ее изнасиловал грозный генерал по дороге в Цанчжоу, потом сказала, что сможет приехать в лагерь еще раз, если главе Не невмочь. Просила взять ее служанку в качестве отступных. Словом, наговорила чуши, отчего Минцзюэ взвыл. Пришлось даже вернуть мешок зерна: выкупить отказ от претензий за символическую плату, дабы впредь тема не всплывала.
Впереди находились поселения, где могли встретиться другие осчастливленные девы. В ожидании сюрпризов Минцзюэ пил.
…В отдаленном «земельном владении», куда свезли остатки соли, чая, пряностей и муки, заклинателей ждали. Управляющий – брат городского богача - хорошо подготовился, забаррикадировался в имении с отрядом головорезов. Его вооруженное сопротивление было смехотворно, зато запасы втрое превосходили накладные. Это «загородное имение», судя по всему, не просто служило складом – оно обирало всю округу, держа работников на полях в состоянии крайнего непотребства.
Едва клан Не выволок запасы под солнечный свет – с полей пошли ходоки. Приходили группами, оборванные, обветренные, с детьми за спиной, и вставали на колени лицом в землю. Даже на внятную просьбу у них не хватало духу. Пришлось задержаться еще на трое суток и объехать все поля. Посмотреть в лица надзирателей и старост, трусоватых управляющих, даже посетить могилы забитых палками работников – мало ли, какая нежить там завелась. Но хуже всего были сами люди.
Люди с охрой во рту³.
Минцзюэ сидел на покрытом сукном возу, над которым развивался стяг Цинхэ – в сапогах, угвазданных землей, с саблей на плече. В огромном узорном лезвии отражался ранний закат – лимонный и теплый, а в небе кружили аисты. На вестовом столбе, отмечающем границу полей, было большое косматое гнездо. Хорошие земли, плодородные – аисты указывают на близость воды.
Земли хороши, и народ трудолюбив, а порядка нет.
Люди приходили, вставали кругом и вываливали все свои беды. Конечно, не сразу – а после двойного окрика. Наверное, генерал так грозно выглядел, что у народа немели языки. А может, боялись своих начальников больше, чем заезжих.
С каждым часом Минцзюэ зверел. Особенно выводила из себя та легкость, с которой очередной хамоватый детина с кнутом – выбранный из своих же – при малейшей угрозе сникал и блеял, клялся, что ошибся. А если б не уличили, не прижали – то, выходит, не ошибся. А все верно делал.
По мордам было видно, что едва клан Не за порог – все вернется в обычное дерьмовое русло.
Двух человек Минцзюэ казнил на месте, а одного на другой день.
Лань Сичень полностью отстранился от каких-либо решений, не проронил ни одного комментария. Стоял за правым плечом Минцзюэ с прямой шеей и холодными глазами, держа руки за спиной. Точно так же, как и много лет назад, в Гусу, во время дисциплинарного разбирательства. Нефритовый мальчик вырос в нефритового мужчину, и время его нисколько не смягчило.
Полевой суд дал понять, что инспектировать территории надо не с наскока во время нужды, а постоянно. Не только гули приносят вред. Ну ничего – закончится война, будет время поговорить о реформе.
* * *
В следующем городе обстановка оказалась повеселей. Градоначальник праздновал юбилей, две окрестные улицы гуляли. Местная вдова поддержала власть, выставила вдоль домов выпечку и цветные фонари.
Вести о налоге, как водится, опечалили начальство – но ради сохранения лица юбиляр проглотил обиду. Широким жестом предоставил клановым обозам хозяйственную постройку, а в большом дворе добавочно накрыли три стола.
Воистину, щедрость укрепляет репутацию.
Накануне отряд две ночи провел в поле, встретив лишь хилую деревушку. И хотя северная весна покрыла степь яркими цветами – земля по-прежнему оставалась холодной. Беспокоил тощий Мэн Яо со слабым золотым ядром. После полевого суда он вовсе перестал попадаться на глаза, сторонился всех, а во взгляде появился лихорадочный блеск.
Хорошо, что оттаявший Лань Сичень проводил с ним много времени. Вровень с туманом стелился над травой звук его вечерней флейты – монотонный и бесплотный, как дыхание горного духа. Сливался с розовой дымкой, которой подернулись деревья. Мягко окутывал саблю Басю, отчего та казалась тихой и немой.
…Но город имел свои преимущества.
Минцзюэ даже прикрыл глаза, предвкушая спокойную ночь. Приободренный Мэн Яо, хотя его никто не просил, попробовал всю его еду – мало ли, вдруг отрава. Это было лишним, но статус главы Не в глазах окружающих взлетел до небес. Словно мало роста и оружия.
Лань Сичень сидел по левую руку – усталый, но улыбчивый, и от него пахло луговой травой. Каждый раз, когда он тянулся вперед палочками для еды, подобрав рукав – серебристая ткань с синей вышивкой касалось руки Минцзюэ. Для полного счастья не хватало только вечернего салюта.
Вдруг сквозь полузакрытые веки на Не Минцзюэ что-то надвинулось.
Первым делом в глаза бросился большой паровой пирог с мясом и требухой. Он завлекательно пах местными травами, сдобой и печеной кровью. За пирогом выступал столь же выдающийся живот. А выше покачивалась довольно красивая голова в чумовой красной шапке, похожей на толстый блин. Шапка была расшита бисером и стеклом, а по ее ободу, как вуаль, свешивались сотни звенящих серебряных бусин и пластин.
Эта шапка, частично скрывающая лицо, заставила Минцзюэ широко раскрыть глаза.
- Смиренная вдова выражает почтение высокородному Чифэн-цзюню, досточтимому главе Не, - произнесла женщина, сделав попытку поклониться.
Живот ей мешал.
Минцзюэ встал. Несомненно это была та самая вдова с деревяшкой. Ее парадный наряд говорил, что она принадлежит народности туцзя. Но все еще было неясно, хорошо ли у нее с головой.
- Как здоровье уважаемой вдовы? – Минцзюэ через стол взял пирог из ее рук, но опустить не успел.
- Вашими молитвами превосходно, - погладила его руку вдова. – Дао генерала полностью меня исцелило.
- Вижу, процветание уважаемой вдовы нашло отклик у населения, - дипломатично вставил Минцзюэ, припомнив печальные рассказы о дохлых кошках и травле. Но вышло, по обыкновению, громко и беспечно. Даже хозяин дома развернулся на командный голос.
- Для генерала-благодетеля я госпожа Цай⁴, - снова погладила его женщина. – Но я все еще вдова, это правда. У меня большой дом, в котором генерал разместится со всеми удобствами. Эта вдова почтет за честь отплатить господину бессмертному за помощь.
Минцзюэ осторожно поставил пирог на две чайные чашки, которые тут же брызнули в стороны, расплескав содержимое. Сбоку метнулась светлая ткань. Должно быть, Сичень облился.
- Я не один, - накрыл ее ладонь Минцзюэ, так как решил, что резкие действия могут привести к лишнему словоизвержению. – Нехорошо, если мои люди останутся в скромных условиях, а я проведу ночь у женщины. Выйдет не по-товарищески.
- Вашего товарища я тоже размещу, - сложила руки на животе вдова. – Моя гугу не обременена мужем, она о нем позаботится.
Минцзюэ онемел.
- Ступай, дагэ, - раздалось с края стола. – Не обижай достойную вдову глупым отказом.
Сичень тоже стоял, кончики пальцев светились бирюзовым светом: похоже, он только что высушил пятно чая на своей одежде.
- Пойдешь со мной? – склонил голову Минцзюэ, словно сытый тигр.
- Я останусь с Яо, - поклонился Сичень.
- Пойдем, - шутливо настаивал Минцзюэ. – Я знаю эту гугу. Она умна и разговорчива, но знает меру. Эрди будет комфортно.
- Я не могу, - хрипло сказал Сичень, сужая серые глаза, - провести ночь с незамужней женщиной. Это недопустимо.
- Я сожалею, - без всякого сожаления сказала вдова Цай. – Мой дом третий справа, под зеленой крышей с обезьянками. Эта вдова будет ждать и согреет ароматной воды, чтобы гости сняли усталость.
…Она все же поклонилась и поплыла к выходу. Ее яркая юбка в черных узорах покачивалась при ходьбе, как борта тонущего корабля.
* * *
Разумеется, Сичень никуда не пошел, и из уважения к нему Минцзюэ не стал настаивать. Сам он отказаться не посмел, так как дело было личным. Взял двух представителей клана для сопровождения и соблюдения приличий.
…Лань Сичень досидел до конца застолья с непроницаемым лицом. Никогда еще он не был так благодарен гусуланьской муштре за выдержку. Уход Минцзюэ показал, насколько она необходима.
Он второй раз вошел в одну и ту же реку. Снова за спиной пили и смеялись люди, а влажный воздух размывал пятна фонарей. Плечи Сиченя снова мерзли. Но теперь его глаза были абсолютно сухи. Чувство омерзения к себе заледенило их настолько, что даже моргательный рефлекс пропал.
Сичень неподвижно смотрел перед собой, дивясь возникшей панораме. Как вышло, что одного раза – яркого и доходчивого – ему оказалось мало? Ведь он тогда все понял, простился с глупостями, убедил себя, что все к лучшему, и даже уехал. Что изменилось за эти месяцы? Он забыл, что от совместных ночей бывают дети? И не всякий бросает их в канаву, как Цзинь Гуаньшань?..
Предпочел не думать, что сам он названному брату никаких детей не произведет?.. Посчитал это преимуществом? Высокая свобода без обременений? Чистые самодостаточные чувства?..
Нет. Он все это обдумал и сделал выводы.
Но почему он снова здесь, еще дальше от границы, еще больше увязнув в обстоятельствах? Что за дурная яма в груди заставила его предпочесть это странствие возврату домой?
«У меня нет дома», - напомнил себе Сичень и через силу улыбнулся. Сжатая холодом голова отлично работала. Никогда он не станет кому-либо роднее, чем собственный отец или ребенок. Можно играть в близость, даже искренне верить в нее. Но всегда наступит час трезвости, законы природы не изменить. И тогда тот, кому он вручил свою душу, отвернется и уйдет к своим настоящим родным.
Что значит быть Названным Братом?.. У Сиченя был даже родной брат. За него Сичень тревожился, желал ему самого лучшего, благополучия и вечной жизни – чтобы больше никого не хоронить. Чтобы осталась непреложная опора. Но мог ли какой-то выверт Ванцзы огорчить Сиченя? Какой-то его выбор или поступок причинить сильную боль?.. Такую, от которой, как сейчас, стекленеет зрение?..
До самозабвения?..
Нет. Каким бы Ванцы ни был – Сичень всегда готов его понять и оправдать. Он любил Ванцзы как свое продолжение – то есть, совершенно не так, как Не Минцзюэ.
Сердце споткнулось, словно в первый раз. Холодная голова продолжала хорошо работать. Он любил Не Минцзюэ – это было очевидно. И очень опасно. И совершенно бесперспективно.
Потому что Не Минцзюэ с ним дружил. А это совсем не одно и то же.
Поэтому Сичень избегал близости с ним. Держал происходящее между собой и дагэ под контролем.
Лучше было мучиться издалека, плавиться в тоске и сладком ужасе, довольствоваться малым, пьянеть от любого объятия – и все еще верить, что от него, Сиченя, что-то зависит. Что так заведено лишь потому, что этого хочет Сичень.
Но правда была в другом. Сичень знал, что неполноценен как партнер для парного совершенствования. Требование моральной чистоты запрещало ему любую телесную связь вне брака, он вырос с этой мыслью, слился с ней, и даже тело его стало добродетельным. Оно было не приспособлено ни к какому случайному контакту, особенно с мужчиной.
Эту правду Сичень боялся озвучить много лет. Играл с собой в игру «было или не было», «будет или нет», страшился возможности, не мог представить, не мог допустить, и во всех случаях – если только это был не дагэ - испытывал отвращение.
Может быть отвращение было искаженным желанием. В любом случае, Минцзюэ так уважал его, что ни разу не надавил.
Пора было признаться, что негодный Вэнь Сюй, совершенно не уважавший Сиченя, все отлично понял еще семь лет назад. И поэтому представлял угрозу. Вряд ли он сумел бы сразить Сиченя оружием, но это и не было целью. Он мог разрушить Сиченя изнутри. Минцзюэ инстинктивно почуял это. И защитил эрди, как мог.
…В закатном свете над усадьбой плыли городские запахи жареной рыбы, имбирных конфет, пудры, дорогого древесного лака, пота и петард. Заклинатели Не беседовали с градоначальником, травили байки о демонах и подвигах, чтобы скрасить завтрашний побор. Ни для кого в этот вечер не случилось ничего странного или горького. Лань Сичень тихо встал из-за стола и пошел к повозкам. Солома и камень сейчас меньше вредили душе.
- Глава Лань, - окликнул его Мэн Яо, вынырнув из полумрака. Яо, как оказалось, приглядывал за обозом, пока остальные разбрелись отдохнуть.
- Я побуду на страже, - сел Сичень на каменный выступ, показывая, что намерен остаться тут надолго. – Иди к остальным.
- Они мне чужие, - грустно сказал Яо. – Незачем привыкать к тому, что придется потерять.
Удивительным образом слова Яо перекликались с мыслями Сиченя. Словно у них одна голова на двоих.
- Минцзюэ-сюн тебе не чужой, - зачем-то напомнил Сичень, но голос звучал тускло, словно из него выпили весь звук.
- Глава Не живет яркой жизнью и пренебрегает теми, кто рядом, - опустился Яо на пол перед Сиченем. Сверху его сложная прическа из кос была видна во всех подробностях – аккуратная, строгая, продуманная. Она сообщала, как важно Яо поддерживать репутацию своего ордена даже в мелочах. – Скоро глава Не женится. Я хорошо лажу с маленькими детьми… Но все же, мне важно идти путем заклинателя…
Сичень явно не торопился отвечать, и Яо отряхнул ткань на колене:
- Прошу, не поймите превратно… Генерал меня ценит и нагружает работой, но мои перспективы тут очень скромны. Уход за младенцем можно счесть привилегией. И если таков будет приказ, смогу ли я ослушаться владыку Буцзинши?..
- Он женится?.. – переспросил Сичень, стараясь не выдавать волнения. – Минцзюэ-сюн сам сказал об этом?..
- Зачем говорить, когда глава Лань и сам всё понял, - Мэн Яо выдернул из полола нитку и намотал на палец. – Не все главы орденов, как мой отец… то есть, генерал наверняка не такой человек… и признает наследника.
- Думаешь, дагэ привезет ребенка в крепость, женится на его матери и сделает из тебя няньку? – жесткий голос Сиченя удивил его самого. Яо вздрогнул и вскинул глаза.
- В нашем мире, - более спокойно продолжил Сичень, - брак нельзя заключать импульсивно. Ни общие дети, ни любовь не являются для него достаточным основанием. Если отец заклинатель – мать должна иметь такую же кровь, потому что ум и таланты передаются по линии матери. От отцов мы наследуем лишь характер. Так говорит Дао тайной гармонии. Поэтому невест главам кланов выбирают старейшины.
- Вот как? – улыбнулся Мэн Яо, но в темноте его улыбка показалось злой.
- Мой отец женился по любви, - опустил голову Сичень. – Но клан это не одобрил. Моя мать была заклинательницей, однако всю жизнь провела взаперти. Обычаи Цинхэ Не могут быть менее строгими…
- Глава Лань хочет сказать, что одобрит поступок друга, если тот бросит своих детей, так как их матери не подходят ему по статусу? – яд в голосе Мэн Яо можно было резать, как масло. - Зачем тогда было их зачинать?!
- Нет, А-Яо, - покачал головой Сичень и наклонился вперед. – Никто не имеет права бросать своих детей. Но в случае главы Не, возможно, лучше оставить их за пределами заклинательского мира.
- А если у них будут способности? – голос Яо сорвался, и Сичень прекрасно понимал, что творится у него в голове. Он разделял чувства Яо и тоже испытывал горечь, но Яо не знал всего. Будет несправедливо, если два хороших человека утратят взаимопонимание на основе поспешных решений.
- Орден Не связан с духом сабель, - произнес он мягко. – Всякий потомок главной ветви обязан вступить в союз с таким оружием. Ты, конечно, и сам уже знаешь это. Но связь с духом сабли искажает ци. Главная ветвь ордена Не умирает от искажения ци. И единственная защита от этого – не брать в руки саблю. То есть жить обычной жизнью.
Яо смертельно побледнел.
- Я… - начал он. – Я не думал, что эти слухи…
- Даже если это жизнь заклинателя, - продолжил Сичень, - можно достойно постигать дао в других школах, избавив себя от злой судьбы. Думаю, Не Минцзюэ захочет защитить своих потомков, подарив им долгую и счастливую жизнь. Будь ты сам отцом – разве не сделал бы все возможное для своего ребенка, даже если люди тебя осудят?..
- Тогда почему Хуайсан… - Яо красноречиво шевельнул пальцами.
- Может быть, способностей Хуайсана недостаточно, - предположил Сичень, - чтобы его ци взбунтовалась. Может быть, они как раз таковы, что ему это не грозит.
- Он никогда не ценил клановое оружие, - сжал кулак Яо. – Но оно у него хотя бы есть.
- Не сожалей о том, что у тебя нет сабли клана Не, - примирительно улыбнулся Сичень. – Это страшный дар.
Солнце село, накрыв горизонт долгими сумерками. Мирно топтались сытые лошади, остро пахла пропитанная дегтем кровля, благоухало сено. От одежды Сиченя шел ненавязчивый свежий аромат, и только Яо ничем не пах.
- Все дары и таланты мира заклинателей, - произнес Яо, - страшны. Людям и пристало бояться небожителей. Не сожалеет о таких дарах лишь тот, кто не может их оценить.
- Ты талантлив, - снова напомнил ему Сичень, как когда-то в Юньпине. – Уверен, многие ценят это. Но еще важней, что у тебя неравнодушное сердце.
- Какой в этом толк, - возразил Яо, - если я чувствую себя не на своем месте?.. В Цинхэ Не ценится только сила. Мои навыки здесь вызывают раздражение. Я много работаю, но не чувствую ни уважения, ни тепла. Не нужно меня утешать, глава Лань... Люди здесь были и останутся мне чужими. Разве кто-то из них, - Яо неопределенно указал рукой на внутренний двор, - заметил мое отсутствие?..
Сичень молчал, так как в словах Яо была доля правды. Пустые же утешения лишь множат неискренность.
- Главе Не не важны мои стремления и мечты, - продолжал Яо. - Он привечает лишь людей, похожих на него самого. А учитывая его новые обязательства…
- Я не собираюсь во всем оправдывать главу Не, - поднял руку Сичень, - и знаю, как безотрадна жизнь без будущего. Но разве какие-то твои мечты уже не сбылись?
…В темноте глаза Сиченя ласково светились, словно вобрали в себя все созвездья Эклиптики.
- Ты присоединился к Великому Ордену и сильнейшей армии, - плавно взмахнул рукой Сичень. – И удостоился поощрения Чифэн-цзюня. Он выбрал тебя из сотен других и приблизил. Учитывая вспыльчивый характер главы, это большое достижение.
- Да, - опустил голову Мэн Яо. - Большая удача.
- Что ж, - прикрыл веки Лань Сичень, решившись. – Армия Ланьи нуждается в людях. Глава Ланьлин Цзинь тоже переживает не лучшие времена, и человек твоих способностей был бы там хорошо встречен.
Мэн Яо, казалось, на миг растерялся:
- Цзэу-цзюнь говорит, что…
- Нет нужды осторожничать со мной, - покачал головой Сичень. – Я уже понял: ты не теряешь надежды получить признание своего отца. Это же так, А-Яо?..
- Так, - одними губами сказал Яо. – Но…
- В этом нет ничего дурного или постыдного, - утешил Сичень. - Если это и есть твоя мечта – не стоит ее разрушать. Может быть, прежде она казалась недоступной. Но сейчас ты достиг определенного положения, стал личным помощником главы Не. При верной подаче это станет сильным преимуществом.
- В этом и проблема, - усмехнулся Яо. - Я личный помощник главы ордена, грозного Чифэн-цзюня. Глава Лань думает – он так просто меня отпустит?..
- Почему нет?
- На мне висят сотни дел, общественных и личных, - здраво пояснил Яо. – Разве возможно разом их зачеркнуть?.. Генерал ко мне привык. Сильные люди считают оскорбительным терять людей. Я даже заикнуться об уходе не посмею.
- Если бы ты набрался духу сказать ему, - осторожно заметил Сичень, - Минцзюе-сюн бы тебя выслушал. Полагаю, он с уважением отнесется к твоему выбору.
- А если нет? – дрогнувшим голосом спросил Яо. Его огромные глаза умоляюще смотрели на Сиченя. – Если он не захочет и слышать о таком… Если разгневается, решит, что это предательство и черная неблагодарность… Тогда я навсегда потеряю возможность повторить свою просьбу.
- Ничего страшного, - пообещал Сичень. – Я могу его уговорить.
- Глава Лань правда сделает это для меня?..
- В этом нет ничего трудного.
- Мне нужно рекомендательное письмо, - Мэн Яо медленно встал на колени. – Нрав главы Не непредсказуем… Даже если он снизойдет к моей просьбе, он может забыть о рекомендации… А это все равно что отказать… Ланьлин Цзинь однажды уже отмахнулся от меня… Пообещайте, что попросите за меня главу Не…
- Хорошо, - спешно поднял его Сичень. - Кончено, я сделаю все возможное, чтобы Минцзюэ-сюн тебе не отказал.
От мощного удара с кровли посыпалась труха. Вслед за ним в проеме показался Не Минцзюэ.
- Кому и в чем я не должен отказать? – раздраженно спросил он.
…Видимо, не переночевал у вдовы.
В сумерках его фигура казалась огромной и зловещей. Яо так и не поднялся с колен – распластался по полу, как пойманный с поличным вор.
- Минцзюэ-сюн, - встал Сичень. – Мы говорили о желании А-Яо отправиться в Ланьлин к своему отцу.
- Прямо сейчас? – усмехнулся Минцзюэ, и в его голосе послышалась угроза. Если не сказать обвинение.
- Я все объясню, глава, - залепетал Яо.
- Помолчи! – приказал Минцзюэ. – Так почему, брат, я должен отказать нашему А-Яо в столь добродетельной просьбе?..
- Мы оба, - указал на дрожащего помощника рукой Сичень, - подумали, что А-Яо ведет слишком много дел, чтобы без последствий оставить их. Расстаться с ним теперь брату было бы неудобно.
- Переживу! - отрезал Минцзюэ. – А с чего такая спешка?
- Я скажу брату наедине, - тихо сказал Сичень.
- Зачем наедине? – привалился Минцзюэ к столбу входа. – Если в словах эрди нет крамолы, пусть скажет при всех.
- Что ж, - прищурился Сичень, следя за ровным тоном своего голоса. – События этой поездки напомнили Яо, что он тоже чей-то сын. И что всякий отец, каким бы ни был его статус, не отречется от своего ребенка. Однако дагэ не жалует Цзинь Гуаньшаня и вряд ли легко согласится отдать ему своего помощника.
- Ясно! – ударил по стене Минцзюэ. – Стало быть я распутное чудовище, что силой удерживает людей.
- Нет, брат… - поднял руки Сичень.
- Я хочу услышать Мэн Яо. Яо!
- Цзэу-цзюнь сказал, что армия моего отца нуждается в людях, - пробормотал Мэн Яо. – И что при наличии рекомендации меня там хорошо встретят…
- Цзэу-цзюнь сказал, значит, - кивнул Минцзюэ. – То есть это его идея.
- А-Яо опасается крутого нрава дагэ, - пояснил Сичень. – Он не посмел бы начать этот разговор. Но брат может мне поверить – он и правда нуждается в отце. В конце концов именно Ланьлин его родной орден.
- Пусть проваливает, - сквозь зубы сказал Минцзюэ. – Все кончается под небесами.
…И, развернувшись, зашагал во тьму.
Лань Сичень какое-то время смотрел ему в спину, после чего решил нагнать. Его светлые одежды еще долго виднелись между фонарей.
* * *
Через четыре дня отряд достиг финальной точки следования. Яо передал одному из заклинателей, на которого указал Не Минцзюэ, все свои записи. Потом почтительно простился с главой и отбыл. В его поясном мешке было рекомендательное письмо.
Грустный Лань Сичень проводил его до границы Ланьлина (возвращаться из-за формаций тоже пришлось в обход). Но в резиценцию Цзинь не заехал: задерживаться дольше было преступно, поскольку армия Ланьи давно ждала своего стратега.
В иных обстоятельствах сердце Сиченя еще долго перебирало бы все оттенки своей меланхолии. Но впереди было наступление, время не ждало, враг не дремал.
Тонко звенела поясная кисть, набранная плоским бисером «чжуцзы».
____________________________________________
Примечания:
¹Реальное блюдо из Фучжоу
²Тандао - прямой меч-дао с однолезвийной заточкой
³Люди с охрой во рту - устойчивое выражение, означающее обманщика, переменчивого человека, что не имеет своего мнения, так как охрой закрашивались\исправлялись ошибочные слова.
⁴Цай - популярная китайская фамилия мандаринского происхождения, происходит от названия древнего китайского государства Цай. Значение: «Черепаха, используемая в церемониях гадания». Альтернативное значение — «древний ритуал». Фамилия Цай также означает «дрова».