ЧАСТЬ I
Глава 3,
где Лань Цижэнь пускается в объяснения
Не Минцзюэ был человеком действия и не умел кривить душой. Он родился на севере в тени Великой Стены, что петляла по горным вершинам, отделяя Поднебесную от внешних варварских земель. Все его предки были воинами, никто из них не дожил до седин.
Но Поднебесную создали боги под действием таинственной силы дао. И сам Желтый Народ, и первый Желтый Император Хуань-ди вышли из пограничных земель Цинхэ, где течет Желтая Река
Заклинатели клана Цинхэ Не уверенно смотрели на мир своими кошачьими глазами с прозеленью, потому что каждый из них знал, из какой земли происходит. Но что еще важней — каждый из них знал, что умрет. Перед этой конечной правдой многое в жизни выглядело пустой суетой. Можно успеть напакостить за молодые годы, нагрести чужого добра, отсидеться в выгребной яме, надеясь отмыться позже — но на исправление сделанного времени может не остаться. Ты все равно умрешь в середине странствия, и люди запомнят тебя как полное ничтожество.
Цитадель клана Цинхэ Не — Буцзинши — находилась на горном плато в равной удаленности от устья реки и морского побережья. Река являлась естественной защитной границей с запада и с юга, даже конница не могла пересечь ее с учетом обрушения мостов. Тут росли высокие кедры и пахло океаном. В конце лета прогалины краснели от ягод женьшеня, а весенние грозы могли полыхать ночи напролет. Еще здесь дули сильные ветра. Зимой с северо-запада, с гор Яньшань, занося дворы и спины колким снегом. Летом с моря, неся привкус йода и неги: в восточном море, как утверждали мудрецы, располагался Остров Бессмертных, достигших шестого уровня небес.
Не Минцзюэ был желанным первенцем, рожденным с учетом предсказаний 12 Дворцов Судьбы. Его родители заключили брак по сговору, поскольку их карты рождения хорошо сочетались для производства потомства. Но не сочетались для счастливой жизни. В выборе между волей предков и личным удовольствием отец Не Минцзюэ выбрал долг.
Мать Не Минцзюэ - Го Иньчжэнь* из вассального клана Синьду Го** - считалась сильной заклинательницей. Она была боевой подругой отца. Поэтому, едва родив наследника, она вернулась в строй и через два года погибла в битве с нечистью, как о том и предупреждали звезды. Ни давление на жену, ни слежка за ней, ни семейная война не помогли избежать предначертанного. Отец Не Минцзюэ знал о рисках, но все равно горевал. Самым горьким для него было растить ребенка без поддержки смягчающего женского начала; хорошо, что родилась не девочка, с которой вообще не ясно, как быть.
Восемь лет Не Минцзюэ копировал отца, и когда тот понял, что самое страшное позади — снова женился. На сей раз он отверг волю старейшин и женился по любви.
Однако что-то в судьбе старшего Не было предрешено. Его вторая нежная жена, образец чадолюбия и утонченности, родила клану Не хрупкого мальчика с девчачьим лицом. После чего скончалась в родовой горячке.
Неудивительно, что глава клана Не вышел из себя. Под раздачу попали звездочеты и гадатели, старейшины, акушеры, хилая людская порода, кармические силы зла и все демоны Нижнего Мира поименно. Характер старшего Не стал портиться. В нем все больше проступала фамильная безудержная ярость, которая пробуждается от чувства несправедливости — и не может схлынуть, пока уровень разрушений не станет опасным для окружающих людей.
Это называлось Искажением Ци. Все представители клана Не так или иначе жили под его угрозой, а глав клана накрывало без исключений.
Не Минцзюэ в свои девять лет встал перед нетипичной задачей — он должен был заменить новорожденному мать, отца и тренера. Конечно, у мелкого Не Хуайсана была нянька, простая женщина, облегчающая быт. Но мелкий Не Хуайсан отчетливо пошел в мать: он не засыпал без ласки, укачиваний, нашептываний и возни, орал и задыхался от строгих окриков, постоянно выползал за границы люльки, глупо смеясь и пуская пузыри. Выкатывался под ноги занятым людям, вечно просился на руки, и словно стремился слиться с родным человеком до полной потери границ. Отца Минцзюэ это утомляло, и никто не стал бы его в том винить. Нянька была заслужена, но не молода, и всем было ясно, что за мелким Не Хуайсаном может уследить только энергичный офицер с высоким интеллектом.
Шесть лет Не Минцзюэ возился с братом, пока его отец наживал себе врагов. Не Минцзюэ мог сдержать гнев родителя, потому что рос в атмосфере доверия и не боялся отца. Их взаимный крик друг на друга всегда кончался обоюдным довольством, так полыхнувший костер создает порцию углей, что греют до утра. Потому однажды наступил момент, когда Не Минцзюэ оказался более нужен отцу, чем брату.
Если смотреть в будущее без иллюзий — сомнения уходят. Чтобы стать опорой своего клана и поддержать отца в политике, Не Минцзюэ следовало пройти обучение в Гусу.
*Го Иньчжэнь 银针 (Yín zhēn) - "Серебраная игла". Знаменитый сорт желтого чая
**Синьду - район в городском округе Синтай, Хэбэй, где находится и район Цинхэ (см.вики). Фамиия Го переводится как "городская стена"
Путь заклинателей из Цинхэ Не — единственного полностью военного ордена — отличался от всех. Выбрав однажды охрану границ и военную стезю, они променяли длительность жизни на уникальную технику боя, в основе которой стоял контракт на крови с собственным оружием. Оружие клана Не имело собственное сознание, в той или иной мере влиявшее на сознание хозяина. Каждый заклинатель клана Не слышал голос своего меча, и чем сильнее был заклинатель — тем лучше слышимость. Голоса мечей сводили своих хозяев с ума. Все техники медитации, позволяющие закрывать сознание и останавливать ум, помогали временно, были слабы. Потому что голос меча был голосом крови самого заклинателя.
Оружие клана Не было индивидуальным, древних форм, бывших в ходу во времена расцвета Чжоу. Оно ковалось в крови заклинателя. И хоронилось вместе с ним. Грубо говоря, это и был единственный брак мужчин клана Не. Поэтому никто из них не страдал любовным недугом, что сопровождается ревностью, томлением, разглядыванием луны, написанием стихов и треньканьем на цитре. Эти глупые и весьма смешные занятия пристали людям праздным, а если посмотреть глубже — то и хилым. Сильный духом муж берет свое, преодолевая сопротивление, а если мораль и порядочность входят в конфликт с желаемым — то желание надо убить. В мире и так много зла, и все оно — как известно — идет от человеческих желаний. Так что лучше направить свою ярость на достойные объекты. Пойти на войну, истребить нечисть, осадить алчных правителей, избить клеветников, на худой конец можно напиться.
Задачей заклинателей из Цинхэ Не было прожить как можно дольше, что значило: надо научиться осаживать свою бешеную энергию ян, постоянно питаемую оружием. Либо сливать куда-то ее избытки, либо найти мощный компенсирующий инь, пока избыток светлой ци не разорвал заклинателя изнутри. Много простых, хорошо зарекомендовавших себя способов было испробовано, но ни один не помог. Допустить в себя поток темной инь достаточной силы значило сойти со светлого пути и пойти демонической дорогой. Темный путь тоже сводит с ума, и вдобавок вредит душе. Так можно и вовсе не переродиться. Использовать иньскую энергию женщин для компенсации оказалось плохой идеей, поскольку ни одна сабля Не не могла вынести рядом с собой гарема. Сабли требовали битвы и крови, а не раздобрения на простынях. Женские трупы — это так же плохо, как и любые другие. Кто-то пробовал постоянно тратить силы, сбрасывать янци в бою и на охоте, не останавливаться, пока не наступит истощение — но коварная природа предусмотрела все: чем больше тратил свою ци заклинатель — тем сильнее он становился, и тем вернее его настигало Искажение ци. Самым действенным и самым недопустимым было просто отказаться от использования оружия. Но ни одна жизнь не стоит того, чтобы человек ради собственной шкуры предал саму ее суть, свое предназначение.
Тем не менее, неудачи не значили, что выхода нет. Мир заклинателей развивается, в нем появляются новые техники и всплывают давно забытые секреты, учение о Великом Пределе — переходе друг в друга инь и ян — достаточно сложно. Много свитков о загадке Великого Предела скрыто в личных тайниках и в даосских школах. В человеке три энергии — ци, цзинь и шэнь. Наверняка есть способы влиять на ци со стороны двух других. Точно известно лишь одно: ничего не изменится, если ничего не предпринимать.
Перед выездом из Буцзинши Не Минцзюе выслушал наставления отца, похожие на все родительские заветы. Уважать учителей и старших; не драться без причины; всегда сохранять трезвость ума; не терять достоинства и помнить о своей великой родине. Потому что по тебе, неотесанному дикарю, мир будет судить обо всех нас.
Еще отец кратко рассказал об Облачных Глубинах, где часто бывал в молодости. Место было пафосным рассадником снобов и ареной для наблюдения за людскими слабостями. Слабости людские в Облачных Глубинах были вырезаны на стене, чтобы при столкновении с ними никто не сомневался, что именно видит.
Еще Облачные Глубины были монастырем, куда проникли буддийские идеи. Это значило, что там все сходят с ума по чистоте, самоограничениям и отрешенности, презирают удобства, едят траву и пустую жижу, чтобы усмирить страсти. А также много медитируют на белую стену и носят на лице пустые улыбки просветления. Достойный муж не станет это осуждать, и не будет этому верить. Он станет есть траву, как предписано, туго заплетет волосы и сможет понять, что на самом деле скрыто под улыбчивыми лицами похоронивших себя заживо людей.
Например, фактический глава Облачных Глубин — Лань Цижэнь — всегда был человеком жаркого темперамента, гневным и консервативным, как и глава Не. Его старший брат Лань Цишань*, что ныне ушел в затвор — слыл вовсе неуправляемым. Однако теперь эти люди тихи и неразговорчивы, только прямая спина Лань Цижэня до сих пор выдает его напряжение. Так бывает, когда что-то не простил. С подобным грузом нелегко взойти на небеса.
*Этого персонажа в каноне называют лишь по титулу: 青蘅君 — Цинхэн-цзюнь
Конечно, Не Минцзюэ понимал, о чем идет речь. Он видел Лань Цижэня на Совете кланов, когда обсуждали смертоносных птиц. Образцовый ученый муж классической внешности и сильной дисциплины. Рядом с ним сидел точно такой же мальчик, что каждый свой жест ценил на вес золота, а потому вовсе не двигался. Эта нефритовая статуэтка лучше прочего говорила, что с воспитанием в Гусу Лань не шутят.
Жизнь воина суть дорога испытаний, и чем тверже намерения воина — тем хуже будут испытания. Для людей типа «вирабхава» — героев, что достигают небес в крови на колеснице из отрубленных голов — таким испытанием всегда будет собственное бессилие. Это и есть Кара Небес на пути каждого, кто ищет совершенства. Чтобы ты, жаждущий обрести бессмертие, не заносился. Все заклинатели, особенно из известных семей, знали о Каре Небес с детства. Увидев рядом с собой Вэнь Сюя, Не Минцзюэ подумал, что это оно.
То есть не сам Вэнь Сюй, самонадеянный крикун, а вся связка текущих обстоятельств.
Было ясно, что жить в Гусу придется в ежедневном гневе, поскольку прихлебатели Вэнь Сюя и он сам не упустят случая нажиться на характере наследника Не. Позорное возвращение домой в результате изгнания было грехом средней тяжести. Тяжкий грех — действительно сорваться и кого-нибудь прибить. Поэтому самой верной стратегией поведения казалось тупое бычье упрямство вместе с тупой деревенской нерасторопностью. Отвратительно, когда над тобой смеются, но куда хуже быстро и остроумно подвести семью.
Некоторое время Не Минцзюэ удавалось изображать бесчувственную колоду, в основном благодаря регулярной медитации, но своих боевых навыков он скрыть не мог. Голод действовал раздражающе, хотя по буддийским канонам трава, напротив, сильно снижает внутренний жар. Но жар никуда не уходил, бешенство накатывало без предупреждения, а по ночам снились освежеванные кролики.
Поэтому, когда на тренировочной арене Вэнь Сюй решил взять реванш при помощи боевого оружия — по которому, как известно, можно запускать поток ци, что в разы увеличивает и скорость, и поражающие свойства — Не Минцзюэ вышел из себя. Дело было не только в обиде, реакции на коварство — дело было в чем-то большем. Многие видели меч Вэнь Сюя в атаке, включая наблюдателя из Гусу, но никто ничего не сказал. Это значило, что все идет по плану, все в порядке, а нарушителем гармонии окажется тот, кто первым бросит обвинение. Так что Не Минцзюэ сделал, что мог: кое-как блокировал боевой меч гардой в гарду, схватил противника за горло и повалил на землю. Руки у Минцзюэ были сильные, а прием противоправный. Поэтому когда дерущихся разняли — им назначили стандартное наказание. Не Минцзюэ знал, что виноват — но, по его мнению, Вэнь Сюй был виноват сильнее. Не лично перед ним, а перед общим договором о границах нормы.
Но мнения Не Минцзюэ никто не спросил, всех устроило, что он признал вину. Вэнь Сюй ожидаемо настаивал, что он жертва, и сглупил лишь в том, что бил душителя ногами и поносил его предков, вместо того, чтобы сразу звать на помощь.
Наказание в Облачных Глубинах — как и во многих других местах — являлось способом оплатить приятный поступок после того, как он совершен. Мир должен сохранять равновесие, поэтому за одну вырванную у судьбы радость ты получаешь одну печаль. Страх наказания представал единственной причиной не вырывать радости у судьбы. Что-то в этой системе было не верно, но кто мы такие, чтобы спорить с тысячелетним опытом. Не Минцзюэ ничего не боялся, поэтому, когда наказание закончилось, он поступил, как считал справедливым: добавил Вэнь Сюю.
Как только его рука коснулась чужой челюсти и послышался характерный хруст — вселенная снова обрела свои божественные формы, а тягучий ком в груди рассосался.
Лань Цижэнь, который очень не хотел ссориться с наследниками великих кланов и топить одного за счет другого, был вынужден отреагировать. Он был крайне озадачен такой несдержанностью. И в этот раз наказание должно было отбить не только охоту, но и возможность разращивать вражду.
Дисциплинарный кнут был знаменит тем, что рвал меридианы. Их восстановление занимало определенный срок, делая заклинателя временно беспомощным. Конечно, все зависело от количества ударов и места их нанесения. В радикальном случае ограничение могло быть абсолютным, а восстановление занимало несколько лет.
Не Минцзюэ был уверен, что Лань Цижэнь никогда не пробовал на себе дисциплинарный кнут, обходясь знанием теории. На спине располагался канал Ду-Май, управитель энергии ян. Попадая на кожу, удар распространялся по всем задетым меридианам и их ответвлениям, словно жидкое пламя, и боль от разрыва сохранялась долго. Легкость, с которой этот ограничитель силы оказался применен к обычному адепту, говорила о нескольких вещах. Первое — целью нравственной чистоты на деле является подчинение. Второе — Вэнь Сюй добился своего, выведя Не Минцзюэ из игры. Третье — Не Минцзюэ идиот, смотреть вперед надо не на два шага, а на три. Ну и четвертое — ничто не сравнится для Гусу Лань по значимости с внешней благопристойностью, истина — это то, что снаружи.
Белый нефритовый мальчик тоже был здесь, стоял с прямой шеей, прятал руки за спиной. Его холодные серые глаза ничего не выражали. Это было правильно — достойную смену себе следует воспитывать с детства.
Не Минцзюэ получил пять ударов и отправился зализывать раны. Количество говорило, насколько Лань Цижэнь раздражен, и во что он оценивает силу Не Минцзюэ. Это льстило.
Следующие два дня прошли в вынужденном чтении, а еще через сутки Не Минцзюэ надел дорожный плащ и до заката ушел в горы. Там он, наконец, смог убить и запечь двух кроликов и куропатку. Нормальная еда очень помогала восстановлению. Еще в горах нашлись полезные травы, кашица из которых на родниковой воде ничем не уступала проверенным мазям. Жизнь без Вэнь Сюя и блеющих белых толп была прекрасна и полна перспектив.
На ночь Минцзюэ возвращался в обитель, чему немного мешал силовой барьер. На четвертую ночь после отбоя к нему пожаловал Лань Цижэнь.
— Я не вижу тебя на занятиях, — сказал Лань Цижэнь, садясь на пол к чайному столу и расправляя рукава. — Как твое здоровье?
Не Минцзюэ молча стянул через голову исподнее и показал.
— Впечатляющая регенерация, — потер бородку Лань Цижэнь.
— Я рад, — влез в рукава Не Минцзюэ.
Лань Цижэнь ждал, когда получит объяснения. Не Минцзюэ просто молчал, потому что говорить было не о чем. Комната, в которой он обитал, была рассчитана на двух человек. Но в этом году было мало адептов, так что наследника клана Не поселили как принца, без сожителей.
— У меня нет чая и благовоний, — наконец сказал Минцзюэ. — Наставник хочет воды?..
— Не откажусь, — кивнул Цижэнь. Минцзюэ поставил перед ним кувшин и глиняную чашку.
— Ты обижен на меня, — произнес Лань Цижэнь, не притронувшись к посуде. — Я понимаю тебя. Позволь объяснить.
— Нет, — поднял руку Не Минцзюэ. — Наставник ошибается. Ученик приехал сюда получить знания и узнать обычаи заклинателей к югу от Великой реки. Ученик не разочарован.
— И ученик обещает, что впредь не нарушит ни одного правила? — усмехнулся Лань Цижэнь. — И станет исправно ходить на занятия?
— Нет, — помолчав, ответил Не Минцзюэ.
— Не много ли ты о себе возомнил? — сверкнул глазами Лань Цижэнь.
Не Минцзюэ сжал челюсти.
— Отвечай! — нагнулся над столом Лань Цижэнь.
— Чего вы от меня хотите? — хрипло выдавил Минцзюэ, хрустнув кулаками. — Чтобы я терпел подлость, как и вы? Этого не будет.
— Что?.. — прошипел Цижэнь.
— Я приехал и уеду, — уперся взглядом в переносицу Цижэня Минцзюэ. Его темные в полумраке зрачки казались расширенными, как у горной пумы. — Мой клан слывет несдержанным и грубым, потому нет нужды искать причину беспорядкам. Ученик приложит все усилия, чтобы впредь его не замечали.
— Что ты сказал о подлости? — страшным голосом спросил Цижэнь, скомкав края своих одежд. — Как ты смеешь рассуждать о том, чего не понимаешь?
— Если наставник все понимает, — отчеканил Минцзюэ, — то он либо глуп, либо не имеет совести.
Повисло плохое предгрозовое молчание.
— Еще пять ударов кнута? — предложил Минцзюэ. — Учитель может принести его сюда, я подожду.
Лань Цижэнь встал. Минцзюэ тоже.
— Хорошо, жди, — развернулся Цижэнь и вышел.
На улице стояла туманная ночь, благоухая дикими цветами. Не Минцзюэ рывком выхлебал полкувшина воды и растянулся на полу. Голова была пуста. Остановиться следовало сразу после предложения питья, пусть бы Лань Цижэнь его вразумлял, а он бы кивал головой. Было бы тошно, зато хорошо для репутации.
Наконец вернулся злой Лань Цижэнь. По резвости его шага можно было сделать вывод, что он вовсе не так стар, как хочет казаться. В руках он, и правда, нес дисциплинарный кнут. Минцзюэ подобрался.
Подойдя к столу, Лань Цижэнь вынул из рукава подвеску и положил в центр столешницы. Это был обломок «шанского дракона» — круглого поясного украшения с характерным орнаментом. Диск «шанского дракона» всегда не замкнут, с множеством резных отверстий, за любое из которых его можно крепить к шнуру. Обломок Лань Цижэня при внимательном рассмотрении оказался половиной диска, разрубленного мечом. Бледный нефрит с неровными наплывами зелени казался не очень изысканным, в отличие от белого и почти прозрачного нефрита на поясе самого Лань Цижэня, так что вещь явно была памятной не за дороговизну. Но важным было не это. Вторая половина этого диска всегда висела на поясе отца Не Минцзюэ.
Шанские диски в Поднебесной можно было найти лишь на севере, они были сложны в изготовлении и принадлежали погибшей династии, правители которой не имели понятия о Небесном Мандате и правили без опоры на закон. Не Минцзюэ всю жизнь был уверен, что вторая половина каменного кольца находится у его матери и похоронена вместе с ней, ведь именно так положено поступать влюбленным. С какой стати отец Не Минцзюэ отдал этот осколок выходцу с юга?
— Вижу, эта вещь тебе знакома, — кивнул Лань Цижэнь. — Мы были дружны с твоим отцом и в юности обменялись обещаниями. Он разделил свою цзюэ, а я пообещал разделить имя его первенца, чтобы будущий глава Гусу Лань был отражением моей половины подвески.
…Не Минцзюэ ничего не понял. Кроме того, что Лань Цижэнь верно назвал тип разрубленной подвески; она действительно называлась цзюэ. И в имени Не Минцзюэ был этот иероглиф.
— Прошу наставника простить меня, — хрипло выдавил он. — Я жду наказания и плохо соображаю.
— Я не связал себя узами брака, — медленно пояснил Лань Цижэнь. — На то было много причин, что теперь не важны. Когда у моего старшего брата родился сын, я настоял, чтобы его назвали Хуанем. Я взял первый иероглиф твоего имени, Мин, и заменил его сходным по значению. В обоих случаях это означает свет. И в обоих случаях есть скрытое значение. При записи другими знаками и Мин, и Хуань означают беспредельность. Однако написать «хуань» третьим способом было бы слишком откровенно. В этом случае имя значило бы «окружность» или «кольцо»**.
— Сичень?.. — поднял взгляд Минцзюэ. — Он знает?
— Нет, он слишком мал. Сичень покорный сын и не нуждается в объяснениях. Я говорю это тебе, чтобы ты понял мое отношение к твоей семье. Я не забыл своих обещаний. У тебя хватило смелости отчитать меня. Теперь ты должен объясниться.
Лань Цижэнь ушел с рассветом. Осталось неясным, почему у него не заладилось с отцом Не Минцзюэ, явной была лишь старая боль. Может, именно она — то, что Лань Цижэнь не простил. Прячет ее, как свой обломок, и тайно лелеет в сердце.
Зато стала совершенно ясной история с ослушанием, недостатком информации и ревизией дисциплинарных правил.
…Постепенно все вошло в обычную колею. Хотя в этом шатком равновесии появился новый элемент — нефритовый наследник Гусу Лань Сичень.
Не Минцзюэ имел многолетний опыт общения с собственным младшим братом, хотя Сичень был старше и куда более замкнут. Может быть, не стоило его по-братски облапывать, булькаться с ним в пруду, возиться в облачной пелене за учебным корпусом под видом практики кун-фу… Не стоило прятаться от дождя в древней беседке и приобщаться там к поэзии под звуки флейты.
Дожди этим летом были сильные и затяжные. Древняя беседка протекала, скрытая от всего мира кисеей воды. Сквозь нее едва различалось озеро Билин и его рыбацкие лодки. Оттого стихи древних поэтов западали в самую душу.
Я в пути, и нет у меня никаких тревог и забот,Одиноко лодка моя, разрезая волну, плывет…*
А потом наступила поздняя осень, изгнав дожди и туманы. Небо стало высоким и ясным, а воздух холодным. Облетели клены и сандаловые деревья цзи-тань, и пол древней беседки устелили черные камфорные плоды — круглые, словно бусины четок.
Отношения с Вэнь Сюэм достигли критической отметки, но теперь тот действовал чужими руками. По рядам учеников постоянно ползли нелепейшие и отвратные слухи — например, что отец Не Минцзюэ убил свою первую жену в приступе ярости, но лживо скрыл это от своих старейшин. А потом убил и вторую, потому что он мясник и сумасшедший. Или про то, что Минцзюэ спрятали в Гусу от скандала, поскольку даже на диком севере не следует портить девиц и вдов.
Именно в эту пору из крепости Цинхэ к Не Минцзюэ прибыл гонец с письмом.
Отец срочно вызывал его домой.
_______________________________________________________
*стихи Су Ше
Комментарии для любителей китаефэндома
Все заклинательские ордены "Магистра" названы по одной схеме: область, где расположен орден + фамилия клана. Один клан может занимать несколько областей, например Жунань Ван (клан Ван из Жунаня) и Иньчуан Ван (клан Ван из Иньчуана). У каждого такого ордена/клана есть резиденция или крепость. У Вэней она называется Безночный Город (不夜天城, Búyètiān Chéng; Буетьеньчен - "Город, что никогда не спит"), а у Ланей 云深不知处 (Yún Shēn Bùzhī Chù; Юньшен Буджичу) - Скрытое в глубине облаков. Юньшен - это и есть "Облачные глубины". Перевод некоторых резиденций может быть интересен и отличен от публичного (в первых переводах канона).
Qīnghé Niè
Клан Не из Цинхэ. Фамилия Не 聂 переводится как "шепот". В традиционной форме написания - 聶 - этот иероглиф состоит из 3 одинаковых частей, каждае из которых означает "ухо" (т.е. что-то настолько тихое, что нужно три уха, чтобы услышать).
清河 (Цинхэ) - Чистый поток; Безупречный (искренний) путь.
Название области Цинхэ прямо противоположно по значению его резиденции (см ниже). Иероглиф «хэ» 河 (река; канал; поток – например, в названии Хуанхэ) входит в идиому Млечный Путь 星河 (xīnghé; синхэ), первый иероглиф которой xīng 星 (звезда) является однокоренным с 清 qīng (светлый, прозрачный, чистый, бескорыстный, честный; безупречный, благородный). Цин – даосский термин, означающий мир чистоты, обитель бессмертных.
Резиденция ордена:
不净世 - bù jìngshì (Буцзинши) - Мирская (нечистая) Юдоль.
净世 (цзинши) – «Чистый мир», устойчивое выражение в буддизме, означающее духовное измерение, пространство для незамутненных, «очищенных» умов; пустоту; мир-без-страстей. А также монастырскую обитель, комнату для медитаций – и именно в таком качестве цзинши присутствует в каноне как личные покои заклинателей из Гусу.
Соответственно, Буцзинши – противоположное понятие (不 – «не», отрицание). Это мирское пространство, полное «грязи»: как спел Калугин, «мир страстей и вожделений». Грешный мир; мирской удел; несовершенная эпоха; человеческий век.
* * *
*齐禅 (Qíshàn) — Цишань: уравновешенное созерцание; ровный транс; опрятный алтарь. В Китае есть гора Цишань (岐山, Qíshān), но у этого слова другое тоновое произношение и значение. Это имя отсутствует в каноне, но не может отсутствовать вовсе!
**蓝涣 (Lán Huàn) – Лань Хуань:
- 焕 (huàn) — пылающий, ослепительный; сверкающий, сияющий, блестящий; ясный; славный
- 奂 (huàn) — яркий, сверкающий, ослепительный; блестящий
- 环 (huán) — кольцо; звено
- 圜 (huán) — круг, окружность; небосвод
Имя Лань Хуаня в каноне записано как 蓝涣, где 涣 (huàn) — разлившийся, растекшийся, рассеявшийся, т.е. бескрайний
聂明玦 (Niè Míngjué) - Не Минцзюэ:
- 明 (míng) — 1) светлый; ясный; яркий; 2) понятный; открытый, очевидный; откровенный, зоркий
- 溟 (míng) — море, пучина; беспредельный, необъятный
- 冥 (míng) — глубокое (бездонное) место; бездна; морская пучина, море; небесная высь, небеса; глубокий; бездонный; загробный
_____________________________________________
Глава 4.
где Лань Сичень участствует в охоте
Когда Не Минцзюэ уехал, Лань Сичень еще надеялся, что они вместе посмотрят на снегопад. Минцзюэ даже толком не простился. Поговорил с Лань Цижэнем за закрытыми дверьми, и тут же отбыл.
Лань Сичень усердно занимался, чтобы не грустить. Ведь известно: привязанности суть источник страданий, стремящийся же к совершенству муж бесстрастен и уравновешен. Вскоре выяснилось, что отец Не Минцзюэ тяжело болен (ученические сплетни вспыхнули с новой силой), и к концу зимы Глава ордена Не скончался.
Новым главой Цинхэ Не стал Не Минцзюэ. В этом году ему исполнилось 16 лет.
Уже ясно было, что ни о каком возврате в Гусу не может быть и речи. Минцзюэ оказался самым молодым Главой ордена за все известные годы. В исторических хрониках содержались данные о смутных временах, когда вся Поднебесная стонала от передела власти, людей вырезали целыми кланами, а генералами становились вчерашние дети. Но одно дело читать про дела давно минувших дней, другое — когда такое случается с твоим товарищем. «Ветер крепчает», — сказал Лань Цижэнь.
В следующем и последующем годах Совета кланов не было, а еще через год орден Цишань Вэнь объявил торжественную «ночную охоту». Конечно, мероприятие начиналось днем, ведь термин «ночной» подразумевает всего лишь охоту на специально завезенную нечисть. Обычные ночные охоты, проводимые для зачисток территорий в помощь людям, заканчивались истреблением последнего призрака. Но спортивные охоты, где победителю доставались ценные призы, шли до определения сильнейшего бойца.
В этот год праздновался пятисотлетний юбилей великого основателя Вэнь Мао. Так что мероприятие было пышным и дорогим, и вся выделенная под него область пестрела флагами Вэнь с солнечным диском. Для молодняка проводили отдельный турнир по тем и другим боевым искусствам. Позже всем орденам предлагалось посоревноваться в истреблении нечисти в окрестных горах.
Нечисть имела ранги. Гули
Размах мероприятия кричал не только о больших деньгах, но и о серьезных связях. Собрать такой зверинец силами лишь одного ордена было невозможно. В центре турнирной трибуны сидел вальяжный Вэнь Жохань в алой мантии. И по тому, как лебезили перед ним главы мелких орденов, было ясно, что он их не только подчинил, но и выпотрошил.
Лань Сичень прибыл на турнир с большими надеждами: это было его первое соревнование, тут можно было проверить все возможности нового духовного оружия — меча Шоуюэ, что означает «Новолуние». Его окружали старшие сверстники, и среди них должен был находиться Не Минцзюэ.
Но его не было. Никто из ордена Не не принял участия в турнире для молодых заклинателей.
Орден Не появился на закате.
— Что заставило наших друзей с севера так сильно опоздать? — громко осведомился Вэнь Жохань, насмешливо цокая языком.
— Лесные монстры, — ответил взрослый заклинатель в форме цитадели Цинхэ. — Охота на них еще не началась.
— Не кажется ли ордену Не неприличным, — гулко произнес Вэнь Жохань, — так оскорблять собравшихся? Никто из великих орденов не проигнорировал начало торжеств, подобно вам. Не проявил подобного неуважения! И любой из них теперь вправе чувствовать себя оскорбленным.
— Охота нас рассудит, — парировал заклинатель.
— Я требую, чтобы со мной говорил не безвестный остряк, а глава ордена Не, — расправил складки мантии Вэнь Жохань. — Или хорошие манеры вовсе вам не знакомы, владыка Цинхэ?..
Не Минцзюэ вышел вперед. Он стал еще выше и теперь носил волосы в косах, как принято у табгачей
— Приветствую правителя Цишаня, — сложил он руки на воинский манер, — отклонившего мое участие в турнирных боях. Я не хотел портить настроение собравшимся своим угрюмым видом.
— О, так глава Не просто обиделся? — засмеялся Вэнь Жохань. — И решил запретить всем юношам своего ордена состязаться?..
— Мой орден меня поддержал, — распрямился Не Минцзюэ.
— В чем же?.. В демонстрации своей обиды?..
— Во всем.
— Будьте благоразумны, глава ордена Не, — взмахнул веером Цзинь Гуаньшань, открыв снисходительную улыбку. Гуаньшань сидел справа от Вэнь Жоханя, хотя и на ступень ниже него. — Тут все понимают, что дело лишь в вашем статусе. Как глава великого ордена вы не можете быть на равных с простой молодежью.
— В таком случае я займу свое место рядом с вами, — кивнул Не Минцзюэ и поднялся на помост. Некоторую неловкость вызвало отсутствие лишнего сиденья, но великие мужи быстро справились с проблемой. Не Минцзюэ величественно сел с левого края, рядом с Цзян Фенмянем.
Из всего ряда орденских глав, где находился и дядя Сиченя, Не Минцзюэ был выше всех. И существенно моложе. Он был одет в черное и бронзовое, как генерал преисподней. Лань Сичень не мог оторваться от его бескровного яростного лица.
Он знал, что его друг не будет прежним. Смерть отца, траур, упавшая ответственность за семью и орден быстро сгоняют краски с кожи. А тяжелые тренировки заставляют раздаться в плечах. Но сердце все равно сжало сожаление. Не была ли их давняя встреча лишь сном в облаках?.. Остались ли они друзьями, или все в прошлом?.. Получил ли Не Минцзюэ те два письма, по одному в год, которые Сичень написал ему?.. Он не ответил за ненадобностью или по иной причине?.. Насколько формальным теперь будет их общение?..
— Мин-эра не узнать, — прищурился соученик Минцзюэ из малого ордена Тиншань Хэ. — Надо сказать, самообладание у него на высоте. Но взрослая прическа
— Да, — рассеянно ответил Сичень. — Но разве поведение Минцзюэ-сюна не слишком дерзко?..
— Дерзко? — поднял брови соученик. — Стоит удивиться, что он все еще не обнажил меч. Если бы не Вэнь Жохань, прежний владыка Не был бы жив.
— Я слышал, что он был ранен в бою, — присмотрелся к трибунам Сичень.
— Да, удачно сломалась общупанная Жоханем сабля.
…Как выяснилось, в курсе дела были многие, но дядя отчего-то скрыл подробности от племянника. Похваляясь своим оружием, Вэнь Жохань заявил, что оно превосходит чжаньмадао владыки Не, а когда тот возмутился — попросил сравнить клинки. Во время осмотра Вэнь Жохань что-то сделал с саблей владыки Не, так как был сильным и талантливым заклинателем. Хоть и бессовестным. В результате сабля отца Не Минцзюэ сломалась в самый ответственный момент, в бою с монстром, и темная тварь нанесла ему смертельную рану.
Отец Не Минцзюэ был крепким человеком и умирал долго. И все время, пока был в сознании, проклинал Вэнь Жоханя. Так что было бы в порядке вещей, если бы Не Минцзюэ вовсе не явился на вэньские торжества, не в силах побороть жажду мщения.
— Наконец все главы орденов в сборе, — величественно обвел рукой своих гостей Вэнь Жохань. — Нам выпала честь оценить участников ночной охоты и назначить победителей. Каждый из глав болеет за свой клан, но победа любит отважных! Пусть лучшие из лучших завоюют свою добычу!.. Надеюсь, юный глава ордена Не понимает, что он не может участвовать в охоте. Поскольку представляет свой клан на судейской трибуне.
— Ну естественно, — ухмыльнулся Не Минцзюэ.
Лань Сичень всегда отличался рассудительностью, что значит осознавать свой долг перед семьей и помнить, что тщеславие — дурной попутчик. Даже очень талантливый юноша не может обойти взрослых из Великих Орденов. Поэтому он поставил себе задачу сбить несколько целей малой и средней тяжести, по возможности избежать ранений, а в остальное время помогать попутчикам.
Орден Гусу Лань был представлен группой заклинателей. По прибытии на место она раскололась: более зрелые бросились на поиски премиального паука, чтобы поддержать престиж, а более молодые разбрелись по долине, выслеживая призраков и оборотней. У всех участников охоты были при себе сигнальные амулеты. При активации такого в небе расцветала вспышка определенного цвета и формы, и все знали, какой орден захватил добычу.
Вскоре над лесом появились первые всполохи. Лань Сичень легко справился с парой прыгающих мертвецов, которые укладывались музыкой. Нефритовая флейта имела глубокий и пустой звук, что благотворно воздействует на живых и совершенно успокаивает мертвых. Потом он обнаружил целое гнездо гулей, и когда расправился с ними — Луна зашла.
Новый меч, подчиняясь ручным печатям, срубил последнюю гнилую голову и вернулся за спину. В небе к этому времени мерцали и гасли вспышки всех цветов, и по их кучному расположению делалось ясно, что Сичень находится в стороне от выгодного маршрута. Пожалуй, он даже сильно от него отклонился.
Сичень подал знак и углубился в чащу. Неявный мускусный запах, пришедший с движением ночного воздуха, позволял предположить, что там скрылся духовный зверь.
Если удастся его поразить — задача будет выполнена. Тогда можно встать на меч, взмыть над вершинами сосен и примкнуть к остальным.
…Но это оказался не духовный зверь. Сначала Сичень увидел огромный чешуйчатый хвост, с тихим шуршанием ползущий по траве. В непроглядной темени звук давал больше информации, чем зрение. В этот миг еще можно было все исправить. То есть броситься бежать. Но смесь любопытства, куража и гордости все испортили: уже в следующее мгновенье девять голов на длинных шеях окружили Сиченя со всех сторон, извергая ядовитую слюну.
Головы Санлю были чисто выбриты, как у буддийских монахов, и из каждой торчал раздвоенный язык.
Сичень схватился за флейту, но она лишь немного ослабила скорость монстра. Высоким прыжком Сичень взмыл над змеиными головами, однако местность была невыгодная, ни одного крепкого и высокого дерева. Видимо, рядом находилась река — излюбленная среда земноводных. Головы Санлю стремительно поднялись, клацнув зубами, и Сичень отскочил еще на десяток чжанов.
В этот момент он понял, что опоздал. Слюна Санлю прожгла его одеяние спереди, повредив перевязь меча. Когда меч зазвенел о землю, туша Санлю уже придавила его.
Скорость Санлю была необычайно высокой. Его скрученное кольцами тело позволяло совершать молниеносные броски, а шеи вытягивались во всех направлениях, словно они состоят из сжатых пружин. Эти головы заключали Сиченя в кольцо, оглушая зловонием, нападали спереди, пока змеиное тело блокировало отступление сзади. Сичень был словно мотылек в подвижной клетке. Игра на флейте повергала некоторые головы во временный транс, но голов было девять, и половина из них всегда оставалась в тонусе. Сичень не мог призвать духовный меч, его руки и внимание были так заняты, что он не успевал даже обезопасить одежду. Она так и тлела от яда, расползаясь уродливой прорехой.
Наконец выдался миг, когда Сичень умудрился сложить печать барьера, закрыв себя тонким голубым куполом. Купол не пропускал запах и мог выдержать не более одной атаки; яд его разъедал. Надо было принимать решение — умереть героем или умереть трусом при неудачной затее скрыться.
Сичень сделал попытку призвать свой меч в надежде, что тот пропорет змею брюхо. Конечно, этого не случилось. Последняя надежда оставалась на талисманы.
Каждый заклинатель должен был иметь при себе боевые талисманы, способные сдержать или остановить нечисть на некоторое время. Базовые талисманы, доступные всем, были слабыми. Сильные талисманы делались с учетом личной ци, но ни один талисман, изготовленный в клане Гусу Лань, не имел огненной силы. Огонь мог бы ослепить зверя или хотя бы испугать.
Купол над Сиченем схлопнулся, и одна из голов вырвала клок ткани из его подола.
В смятении Сичень подался назад, вытряхивая из рукава все сигнальные амулеты, что у него оставались. Его руки тряслись. Одной он держал флейту и быстро зажимал ее отверстия, другой складывал знаки активации. Звук шел чистый, но такой однообразный и заунывный, что впору удавиться.
Силы Сиченя были на пределе. Всю свою ци он вложил в этот звук. Сянлю хлопнул хвостом по траве и словно бы потерял ориентацию. Две его головы столкнулись, и одна укусила другую.
Небо над лесом расцвело голубыми всполохами кудрявых облаков. Их было штук двадцать, а то и тридцать. Но вряд ли кто-то поймет, что это сигнал тревоги. Интересно, у скольких заклинателей этот праздничный салют вызовет жгучую зависть. В свете сигнальных огней стало видно, как велик на деле Санлю и насколько защищен: вся его шкура была одета в броню, только шея под головами казалась проницаемой.
Сичень отскочил на максимальное расстояние и бросил в Санлю боевой талисман. Три головы склонились к земле, зато другие очень возбудились. Отскочив еще, Сичень смог призвать свой меч: змей сполз с него, ударившись в погоню. Однако ци у Сиченя оказалась так израсходована, что меч ему теперь не подчинялся. Он влетел в его руку и погас. Бирюзовое силовое свечение, что присуще духовному оружию Гусу, исчезло. Таким мечом можно рубить дрова, но взлететь на нем нельзя.
В отчаянии Сичень развернулся к Санлю и ударил мечом по одной из его шей.
Что ж, ему удалось нанести рану. Ядовитый плевок обжег Сиченю плечо, но он продолжал танец с мечом, разбрасывая талисманы, пока в глазах не потемнело. Последней его мыслью было сожаление, что у заклинателей не четыре руки.
Слизь и смрад навалились, словно над ним распороли брюхо покойника. Зловоние сбило с ног, перекрыв дыхание тошнотой.
И тут ночь взорвалась свистом. Раздался утробный вой — и все девять голов Санлю развернулись назад. Сичень отполз на локтях, нащупав в траве флейту. Его скрутило в приступе рвоты, но даже сквозь нее он слышал грубую отрывистую брань, которая звучала как самая изысканная музыка.
Через густые речные кусты, тут и там сломанные, тлеющие от яда, он видел высокую и могучую фигуру в черном, пинком отшвырнувшую отрубленный змеиный хвост. Его огромное модао сияло золотистым цветом. Оно беспорядочно вонзалось в шкуру Санлю, заставляя того извиваться и извергать яд. Сичень вытер рот влажной травой, так как заклинатель всегда должен выглядеть изящно и достойно, и заиграл на флейте.
Впрочем, это оказалось бесполезным: сперва следовало восстановить силы, иначе он не сможет помочь.
…Не Минцзюэ был невероятен в своей слепой ярости, его тактика боя не была методичной или продуманной — он просто изливал на монстра весь свой гнев, и в том казался страшнее Санлю. Казалось, он даже не стремится его уничтожить — он просто хочет бить его, пока оба они не провалятся в ад.
Постепенно зверь начал сдавать под натиском, и Минцзюэ, взмыв над ним, обрушил саблю на его ближайшую голову.
Голова отлетела в траву. Сила клинка из Цинхэ воистину не была преувеличена. Срез на безголовой шее сиял зеленым и золотым — так щедро клинок был пропитан ци.
И тут случилось ужасное. Из обезглавленной шеи появились две новые шеи, а на них две новые лысые головы.
Не Минцзюэ снова грязно выругался. Его одежда дымилась, бок кровоточил, он этого не замечал.
— Надо прижечь отрубленную голову! — крикнул Сичень. Сконцентрироваться на восстановлении в таких условиях не получалось.
— Одолжи огонька! — процедил Минцзюэ, примериваясь, и разрубил еще одну шею. На этот раз срез ничем не светился, но судя по растущему вздутию на нем, новые головы были на подходе.
— Твоя ци усиливает рост? — догадался Сичень.
— Эту тварь орден Вэнь приволок для себя! — отчеканил Не Минцзюэ, со всех сил всадив меч прямо в срез отрубленной головы. Окрестные головы впились в него с двух сторон, и Минцзюэ разжал руки на рукояти, складывая печати. Золотые силовые волны ударили Санлю по глазам и раскрытым пастям. Минцзюэ сражался всем телом, плечами, ногами, кулаками и корпусом, оставляя в зубах Санлю плоть и кровь. Наконец он взлетел, в прыжке призывая свой меч. Встав на него, он активировал барьерный талисман.
Его руки двигались точно и решительно. Мощный защитный барьер опустился на Санлю, не давая зверю вырваться за его границы.
Неизвестно, какой план был у Не Минцзюэ, потому что в этот момент в него вонзилась горящая стрела. И еще одна.
В небо ударила алая вспышка с символом солнца, и шесть заклинателей клана Вэнь во главе с Вэнь Сюэм выскочили на место битвы.
— Этот монстр — добыча ордена Вэнь! — закричал он, активируя сразу четыре огненных талисмана, пока его попутчики окружали барьер. Огромная сеть из «вервия бессмертных», что способна поглощать ци, тоже источала огненное свечение. В ярком свете пламени, криках и реве ослабленный зверь метался внутри своего купола, не в силах уйти от сети, и орден Вэнь с хохотом его подгонял. Не Минцзюэ нигде не было. А потом его барьер погас.
— Молодой господин! — крикнул один из адептов Вэнь Сюю, — Нам добить наследника Не?
— Он уже подох, — изрек Вэнь Сюй. — Сейчас куда важнее добить Санлю.
— А если не подох? — спросил другой.
— Он все равно ничего не докажет, — развернулся Вэнь Сюй, словно надеясь взглядом рассеять тьму. Но лес за границами огня был непрогляден, и шарить там Вэнь Сюй явно считал ниже своего достоинства. — Впрочем, вы можете всё проверить тут, когда мы закончим.
Сичень подобрался. Он все еще был не в форме, но слабое свечение его меча говорило, что восстановление началось. В иных обстоятельствах это могло привлечь чужое внимание, но сейчас окружающим было не до того.
— Все знают, что Санлю нельзя одолеть в одиночку, — бросил Вэнь Сюй, потеряв интерес к темным кустам. — Для главы Не такая смерть будет предпочтительней. Так что в его интересах не усложнять.
— Верно, — подтвердил кто-то. — К тому же второй молодой господин отличный стрелок.
Пламя на прогалине постепенно стало тускнеть. Санлю, опутанный зачарованной сетью из «вервия бессмертных», больше не шевелился.
— Брат, — из-за спины Вэнь Сюя вышел субтильный адепт, судя по всему — второй молодой господин Вэнь Чао. — Я хочу забрать стрелы. Но…
— Боишься мертвеца?.. — хохотнул Вэнь Сюй. — Мой диди такой трусишка…
— Если не уничтожить доказательства, кто-то может подумать…
— Ну пойди, вынь, — отмахнулся Вэнь Сюй. — Заодно проверь, жив ли мертвец. Если что, перережь ему глотку.
Этого Лань Сичень вынести не мог. Он обнажил меч и вышел на прогалину.
— Приветствую молодых господ ордена Вэнь, — бесстрастно сказал он с поклоном. — Я благодарю их за спасение моей жизни. И спасение жизни главы ордена Не. Облачные Глубины будут рады видеть у себя молодых господ, доказавших сегодня, что благородство и рассудительность еще живы под звездами.
Вэнь Сюй поднял брови, чтобы скрыть досаду под насмешливым изумлением. На прогалине воцарилась тишина, остаточный треск пламени придавал ей неожиданный уют. Прищуренные глаза Вэнь Сюя смерили Сиченя, словно приценивались.
— Первый молодой господин Гусу Лань стал очень хорош собой, — ухмыльнулся он. — Пожалуй, орден Вэнь посетит его, когда придет время.
Глава 5,
где Лань Сичень получает побратима
Когда поляна опустела, Лань Сичень услышал из зарослей короткий свист. Он шел совсем не с той стороны, где предполагалось найти тело Не Минцзюэ, но принадлежать мог только ему. Вот что значит опираться на предубеждения и игры ума!
Когда Сичень приблизился, Минцзюэ глубокими глотками опустошал стальную флягу с укрепляющим настоем. Сичень не стал упираться и тоже приложился — многие заклинатели носили с собой особые пилюли, полные ци, или специальные напитки, восполняющие потерю энергии; эта практика не порицалась. Зелье было колючим и странным на вкус, но сил и правда прибавилось.
Дальше в памяти Лань Сиченя следовал провал. Помнилась только эйфория, причем обоюдная — Минцзюэ хохотал, и Сичень тоже. Как оказалось, что бы ни говорили буддийские писания о равенстве победы и поражения, победа была в сотню раз лучше! Отчего всё случившееся казалось именно победой — другой вопрос. Минцзюэ постепенно налился злостью и жаром. Смех застыл внутри Сиченя, словно бабочка в слюде — нелепый атавизм, все еще готовый расцветить окрестный мрак. Вокруг были сломанные цветущие ветки, сквозь которые оба они продирались, оставляя на колючках куски рукавов. Белые лепестки сыпались на головы. Ничего забавнее и глупее нельзя было и вообразить.
Вторично прикладываясь к фляге, Сичень отстраненно думал о стыде, который придет наутро. Он совершенно потерял приличный облик! Как посмотрит на него дядя, а с ним и прочие достойные мужи?.. Как может быть лицо самого чистого из орденов таким чумазым?.. Странно, что рваный и окровавленный Минцзюэ при том казался не только достойным и более респектабельным, чем в официальном платье, но и более красивым.
…Идея двигаться к реке принадлежала Не Минцзюэ. Весь путь он опирался на Сиченя, но на деле просто управлял им, как самоходным костылем. Он еще больше стал похож на генерала преисподней, теперь уже не только внешне. Не отвечал ни на один вопрос, не слушал здравых замечаний о дебрях, топком береге и наилучшей тропе. Казалось, на его глазах шоры.
Спуск к воде был не для людей. Минцзюэ это не остановило. Он преодолел глинистый склон, врезался в непроходимые кусты, держа перед собой саблю, протаранил заболоченный камыш и остановился, только когда вода дошла ему до пояса. Тут он, казалось, расслабился, даже прикрыл глаза.
Он все еще опирался на Сиченя левой рукой. В его груди торчали две стрелы, наконечники выходили из спины.
Было ясно, что он на пределе. И дело не в только ранах, вэньской выходке или сохранении лица. Минцзюэ должен был сидеть на трибуне и не вмешиваться. Совет кланов и так не в восторге от нового главы Цинхэ. Сичень виноват в том, что случилось.
— Можешь сломать оперение? — спросил Минцзюэ глухим голосом.
Сичень мог. Оперение было длинным, но стрелы еще длинней. Как ни фиксируй их при переломе — вибрация древка потревожит раны. Даже острый Шуоюэ, что рассекает на весу шелковый платок, справился не идеально.
Минцзюэ выбранился сквозь зубы. Его дыхание стало прерывистым.
— Вынимай, — приказал он.
Сичень вытащил из спины Минцзюэ две стрелы и застыл с ними, не зная, что требуется. Минцзюэ, опираясь на саблю, рухнул на колени. Скрыл голову под водой.
Над рекой плыла томная ночь гранатового месяца — последняя ночь весны. А по реке медленно плыли следы лесной жизни: обрывки осоки, опавшие почки и древесная шелуха. Спина Не Минцзюэ — черная и покатая, как камень — блестела от влаги. Белые лепестки в воде не различались. Зато безлунное небо позволяло рассмотреть все созвездья Эклиптики, что составляют дворцы четырех священных животных. Один следовал за другим, являя всю полноту творения: за зимней Черепахой — весенний Дракон, за ним летний Феникс, а следом осенний Тигр.
Не Минцзюэ воплощал собой зеленого дракона, символ жизни, а Лань Сичень — белого тигра, символ смерти. Надмирная обитель Гусу Лань противостояла «Мирской Юдоли» — крепости Цинхэ Не. Орден Не соотносился со стихией дерева, а орден Гусу Лань со стихией металла, что рубит ветви и стволы. Есть ли в этом хоть какой-то смысл, кроме того, что людям в реке не по пути?..
Минцзюэ поднялся, окатив Сиченя брызгами. Его косы распустились, шпилька выпала, и вид он имел крайне дикий. Но не очень здоровый.
— Я залечу твои раны, — кивнул Сичень, — моя ци восстановилась.
— Да выброси ты эту дрянь, — заявил Минцзюэ, указав на стрелы, и побрел вперед.
Брести в реке было странно, но стратегически выгодно: с воды отлично просматривался берег со всеми его характеристиками. Наконец, нашлось нужное место. Пологое, травянистое, почти без камыша.
На берегу Минцзюэ вогнал саблю в грунт и разделся. В этот раз Сичень не поймал ни одной лишней мысли — все было верно, к тому же чего он там не видел. Однако он ошибся: даже скудное ночное освещение показало, что раны от стрел — мелочь. У Минцзюэ были сломаны ребра и вырван кусок плоти из бедра.
Даже сейчас от его тела шел гнев. Скрытый, залитый холодной водой — по рецепту Гусу — но ощутимый как горячая, жесткая вибрация. Сичень не знал, как к нему подступиться.
Сичень, как и многие адепты Гусу Лань, воспитывался без матери. Он ярко чувствовал эту пустоту на месте «нежной заботы», и, как мог, старался ее компенсировать. Он овладел иглоукалыванием и прочими способами врачевания, он знал множество целебных мелодий, что несут покой телу и душе. Но все равно ощущал, что несовершенен.
Чтобы быть совершенным, порой достаточно капли отваги. Хотя правы и те, кто говорит, что отвагу может заменить чувство вины.
Кровь на спине Не Минцзюэ, которая никак не сворачивалась, полностью скрыла от взгляда тонкие белые шрамы. Лань Сичень снял верхнюю одежду, чтобы не испачкать ее еще сильней — и деликатно обнял своего спасителя.
Не Минцзюэ покачнулся и пошел назад в реку.
Возможно, он подхватил Сиченя под лопатки, как несколько лет назад, в детстве, и увлек с собой. А может Сичень побрел следом сам, чтобы показать свою стойкость во всех обстоятельствах. Но, возможно, все было не так, и Минцзюэ просто лег на речное дно — голова в камышах — и сказал, как уже говорил однажды: «Иди сюда!»
До рассвета в памяти Сиченя расплывалось непроницаемое слепое пятно. Но ночи в это время года коротки, поэтому могло быть и так, что вспоминать просто нечего. Даже если душа поет, а разум отключился.
Одно было ясно: он оказался нежным лекарем и хорошо справился. Гнев Минцзюэ более не ощущался. И еще Сичень знал, что повзрослел. Он больше не захлебывался, уткнувшись лицом в бронзовые ключицы, его руки ни разу не задрожали, и он бесконечно долго рассматривал звезды, положив голову на предложенное плечо.
Еще он бесконечно долго рассматривал Не Минцзюэ в лучах рассвета — но это было оправданной необходимостью, так всегда делают опытные лекари со своими пациентами.
Над рекой вниз по течению расцвели бледные вспышки, в которых еле угадывалась символическая голова быка.
— Это мои, — сказал Не Минцзюэ, встрепенувшись. Сиченя обдало жаром. И тут же холодом: Минцзюэ убрал руку с его ребер.
— Шисюн хочет идти уже сейчас? — Сичень привстал, зачем-то отжал волосы от излишков воды и тут же лег обратно.
— Тебе тоже пора, — Минцзюэ слегка оттолкнул его голову. — Хочу посмотреть, как ты высушишь на себе одежду за пять фэней.
— Шисюн помнит? — рассмеялся Сичень.
— А шиди* сдержит слово? — Минцзюэ сорвал камышину и направил ее Сиченю в лицо. Но не завершил жеста. Его рука так и застыла, камышина сияла в каплях росы.
— Хочешь щелкнуть меня по носу? — проницательно сказал Сичень. Отчего-то голос его прозвучал грустно.
— Да, было дело.
— Отчего передумал?..
— Я грубый человек, — выбросил стебель Минцзюэ, — но даже мне понятно, что некоторые лица трогать нельзя.
— Это потому, что я сын твоего наставника? — стукнул его по плечу Сичень. — Или потому, что я тоже будущий Глава?
— В красивое лицо травой не тычут, — исчерпывающе ответил Минцзюэ.
— Если бы я был девушкой, — пошел напролом Сичень, щурясь от лучей солнца, — ты тоже никогда бы не прикоснулся к моему лицу?..
— Что за дикие мысли, — поднял брови Минцзюэ. — Если девушка стала женой, уже не важно, красивая она или нет. А если не стала, то нечего и дурить.
— А… — начал Сичень и вовремя осекся.
— А ты, господин Лань, мне друг и боевой товарищ, — подытожил Минцзюэ, поднимаясь на локтях.
Взрослое лицо главы Цинхэ было сумрачным и скуластым, с поднятыми к вискам глазами. Упрямые брови придавали ему сердитый вид, но когда он улыбался — лицо озарялось изнутри, словно в густом лесу фестиваль светлячков. Ни один эстетический канон, принятый в утонченном обществе, не счел бы Не Минцзюэ привлекательным. Он являл собой типичный идеал для черни — рослый, весь покрытый мышцами, с огромной копной волос, с крепкой высокой шеей — на ней проступали рельефные вены и кадык. С белыми зубами сыроеда, которыми можно перегрызть шею зайцу. Вне всякого сомнения, он так и не овладел шици гэфу — жанрами классической поэзии; не освоил гуцинь, каллиграфию и живопись, как пристало культурным людям. Возможно, он научился играть в сянцы
Однако Сиченя несло на этот темный утес, словно он его уже пометил и освоил. Ведь есть же своя привлекательность в суровых вершинах гор или в одиноких кедрах на обрыве? Поэты сложили о них много стихов!
В целом ситуация привычно напоминала Сиченю о его несовершенстве. Дурном, плебейском вкусе на людей. Зря дядя жалел палок. Или о еще более страшном: Сиченя влечет тупая необузданная стихия, но лишь потому, что эта стихия признала его за своего. Он тщеславен, а может быть и труслив. Минцзюэ же как защитник выше всех похвал.
Однако было во всем этом еще что-то, что можно найти между строк в изречениях Конфуция и в хрониках ушедших династий. Настоящей сила бывает лишь тогда, когда она добра. А добра она бывает лишь тогда, когда нравственна.
Белая лента Лань Сиченя, намокнув в воде, прилипла к бронзовой груди, словно облюбовала ее еще с того, первого, раза. Минцзюэ стряхнул ее, и этот непочтительный жест оказался последней каплей.
Сичень одним движением развязал ленту и уронил ее на Минцзюэ. И для надежности похлопал по ней рукой.
— Это что-то значит? — спросил Минцзюэ, взяв ленту. В ее центре начинался орнамент облаков, и Минцзюэ погладил его, словно расправляя. Его глаза в утреннем свете были совершенно зелеными, с кошачьей желтизной.
— Я не хочу быть тебе просто другом и боевым товарищем, — опустил глаза Сичень, поскольку то, что он собирался сказать, было очень серьезным. — Я хочу стать для тебя чем-то большим. Пойти с тобой по тропе самосовершенствования.
— А мы разве и так не идем по одной тропе самосовершенствования? — нахмурился Минцзюэ. — Как все заклинатели?
…Он не понимал.
— Не все заклинатели… — начал Сичень, и ощутил, что не сможет объяснить. Это было слишком интимным, бесстыдным на словах, почти распутным. А самое главное — уже лишним!
— Верно, не все, — легко подхватил Минцзюэ. — Негодные Вэни идут совсем другой тропой!
Повисло молчание. Над рекой взвились ранние стрекозы, играя в теплом воздухе. Упоительно пела за спиной лесная птица. Минцзюэ поднял колено и смотрел в воду. Сичень сидел на коленях перед ним, как провалившийся ученик. Звенели обласканные ветром листья ивняка, то резко, то еле слышно; мерцала речная рябь. Первый день лета. По спине Сиченя прошли мурашки. Вряд ли он сможет сейчас высушить на себе одежду, даже за изрядный срок.
— Будет война, — сказал Не Минцзюэ, сжав челюсти. — Наш мир разделится на тех, кто согласится на все ради мира, и на тех, кто примет войну ради своего будущего. Орден Цишань Вэнь не выберет мир, где пять великих кланов равно имеют право голоса. Он подавит или купит тех, кто готов встать под его знамена. У меня нет выбора. Я буду сражаться, либо мой орден перестанет существовать. Не думай, молодой господин Лань, что в данных обстоятельствах слова «боевой товарищ» пусты или легковесны.
— Хорошо, — прошептал Сичень, так как голос ему изменил.
— Никто не знает, на какой стороне окажется Гусу Лань, — тихо продолжил Минцзюэ. — В конце концов хорошей всегда является та политика, которая ведет к выживанию. Возможно, потрясения обойдут твой дом. Но, как бы то ни было, я никогда не подниму на тебя руки.
— Хорошо, — еле слышно сказал Сичень.
— Не переживай, — обернулся к нему Не Минцзюэ. — Я понял, что ты хотел сказать. Я дорожу нашей связью. Поэтому с радостью приму тебя не только как друга, но и как брата. А поскольку молодой господин Лань явно спешит, и даже успел отчаяться, я готов побрататься с тобой прямо сейчас. Давай, неси свой меч.
— Так уж и меч? — поднял влажные глаза Лань Сичень, чувствуя, как его сердце выбило лишнюю дробь.
— Ну, можешь расковырять любую из моих ран, — величественно взмахнул рукой Минцзюэ; белая лента описала красивый полукруг. — Но мне придется тебя укусить. Твои раны совсем затянулись!
— Нет! — выставил руки Лань Сичень. — Я пойду за мечом!
Кровь Не Минцзюэ казалась терпкой, словно настой зимнего терновника. Слизывать ее с клинка было нелепо, но иначе вышло бы непотребство. Хотя видеть, как Не Минцзюэ прикладывается к Шуоюэ, тоже было зрелищем неоднозначным. Сичень не мог отогнать от себя уверенность, что Минцзюэ поцеловал его клинок.
Все это время в воздухе разносился низкий металлический гул. Говорят, так бывает при землетрясениях или когда демоны рушат врата Преисподней.
— Клянусь никогда не лгать тебе, — взял Минцзюэ Сиченя за плечи, притянул к себе лбом. — Клянусь всегда приходить тебе на помощь. Никогда не разрушать то, что тебе дорого. Всегда посвящать тебя в свои планы. И никогда не говорить за твоей спиной того, что ты хотел бы утаить. Клянусь быть тебе братом в горе и в радости. Клянусь всегда слушать твой голос и доверять тебе. А иначе не знать мне покой после смерти.
— Я клянусь всегда следовать за тобой, — горячо отозвался Сичень. — Клянусь никогда не судить тебя, быть тебе опорой, любить тебя, как люблю сейчас, никогда не взваливать на тебя своих печалей и всегда тебе верить. Клянусь быть тебе братом в горе и в радости, и никогда не связывать себя подобными узами с кем-либо еще.
— А жена? — низким голосом спросил Минцзюэ.
— Я не женюсь, — легкомысленно отозвался Сичень.
— Ну ладно, — не поверил Не Минцзюэ и разорвал объятие. — Мы поклонились друг другу. Теперь мы должны поклониться небу и земле. Чтобы ты не сожалел, оставшись без жены, что так и не попробовал этот ритуал.
— А ты скоро женишься? — убрал за ухо прядь волос Сичень.
— Мне сперва надо поднять брата, — убрал Сиченю за ухо вторую прядь Минцзюэ.
После поклонов находиться в реке стало неловко, к тому же день разгорался. А вместе с ним накалялись и грядущие проблемы. Минцзюэ быстро оделся, хотя половина его вещей была разрублена и прожжена. Потом он скрутил мокрые волосы и беспомощно обернулся.
— Что?.. — спросил Лань Сичень.
— Вряд ли у тебя есть пара палочек для еды, — пробормотал Минцзюэ.
— Я выточу тебе шпильку из сандала, дагэ, — с притворной покорностью ответил Сичень, срезая ветку ивы. Ветка была зеленой и хлипкой, как любой молодой побег, но после удаления листьев и лишней длины могла справиться с задачей. — А пока прими то, что дарует природа.
— Когда твой черенок затвердеет, — поморщился Минцзюэ, кое-как закалываясь, — от него будет больше пользы.
Сичень покраснел и испугался своей реакции. Минцзюэ ничего не заметил.
По возвращении к трибунам выяснилось, что орден Цзян завалил паука Жэнь-тоу, но исключительно оттого, что наткнулся на него раньше прочих. Было несколько раненых, не сумевших исцелиться самостоятельно; их осматривал лекарь. Вэнь Сюй сохранил целостность своей группы при захвате змеиного монстра, так что был объявлен победителем. Формально охота завершилась уже несколько часов назад.
Опоздавшие продолжали подтягиваться. На краю турнирного поля собрались адепты Цинхэ Не. Они добыли целый мешок духовных камней, вынутых из зверей и оборотней. В голове не укладывалось, как можно набрать столько за одну ночь. «Кто бы подумал, что богомол разденет чижа»
*аллюзия на знаменитую поговорку: «Богомол охотится на цикаду и не видит, что его самого вот-вот съест чиж»
Дядя Лань встретил Сиченя с каменным лицом, в котором стыла обида.
— Где ты был? — спросил он холодно. — Позволил гулям извалять себя в грязи?
— Этот недостойный заклинатель сражался с Санлю, — низко поклонился Сичень. — Не Минцзюэ спас меня и обезвредил зверя. Но орден Вэнь…
— Закрой рот, — тихо приказал Лань Цижэнь. — И поправь ленту. На нас смотрят.
…Лента, действительно, немного сбилась. И еще кружилась голова. Словно он все еще летит, причем не на клинке, а прямо на облаке.
— Молодой господин Цинхэ Не открыто обнажает свой клинок, — распрямился Сичень. — Но торжествуют те, кто действовал скрыто. Это и есть то, что нельзя оглашать?..
— Господин, открыто обнажающий клинок, — произнес Лань Цижэнь, пропустив мимо ушей конец тирады. И повторил, словно смакуя: — Чифэн-цзюнь. Достойный титул*. Я выражу главе клана Не признательность за случившееся, когда придет время. Неприлично решать личные вопросы у всех на виду.
Белая лента давила на лоб Лань Сиченю, отчего речь дяди звучала, как шелест ивняка. Она привычно обволакивала слух, но вдруг перестали пониматься отдельные слова. Невесомость разливалась по венам горькой, холодной водой. По возвращении домой следовало сразу же изучить всю информацию о яде Санлю. Возможно, он вызывает галлюцинации.
_________________________________________
*Хао — 号 (háo) — прозвище, титул, почетное имя в китайском традиционном именовании. Аналог римского агномена.
Комментарий:
Титул 赤锋尊 (Chi Feng Zun) — Чифэн-цзюнь — можно перевести несколькими способами. Красное жало. Алая ярость. Господин, открыто обнажающий клинок.
赤 сhi
- 1) красный; алый; червонный
- 2) преданный; искренний, верный; честный
- 3) голый, нагой; обнажённый
锋 feng
- 1) остриё, острый наконечник;
- 2) жало
- 3) оружие
- 4) ударный отряд, авангард
- 5) боевой пыл (задор), ярость.
尊 zūn — честь. Уважаемый, почитаемый и т.д. — показатель почтительного обращения.