ЧАСТЬ 1
1.
Сириус Блэк расхохотался.
- Никогда! – сказал он, задрав отточенный годами напускного презрения подбородок. – Это идиотская мысль, Джейми. Ты забыл, что меня прокляла мамаша?..
- Нет, нет и нет, - лохматая голова Джеймса мотнулась в такт его рукам. – Или я возьму Питера.
- Питера? – Блэк остановился и привалился спиной к стеклу. – Значит, вот какова цена вопроса?..
- Я не шучу, - замер Джеймс.
…Они стояли на полупустой торговой улице, возле витрины. Вторник, апрель, вечер трудного дня.
- Надо ли так понимать, малыш подал признаки жизни?.. – склонил голову Блэк.
- Ну – жизнью это назвать нельзя… - Джеймс потер свой линялый клеш, до колена заляпанный грязью. – Н-да… что-то не меняется… - он критически осмотрел другую штанину. - Одним словом, Питер последний месяц сидел в кадровом отделе Гринготтс…Шуршал бумажкой…
- А мы-то с Ремом уж подумали было – съели Питера… - Блэк пристально следил за каждым жестом Джеймса, словно собирался сделать это обыденное воспоминание гордостью своего думослива (если бы тот был). - Он что, написал тебе?
- Нет, - вытер руку Джеймс. – Боялся, что обзавидуемся.
- Ну, вопрос решен, - за миг до того, как Джеймс поднял взгляд, Блэк уже лениво смотрел вдоль переулка. – Это вполне приличная должность для Сопровождающего. Поэтому не стесняйся, Джейми, возьми Питера.
С порывами влажного ветра наплывает тихий, надрывный блюз: в конце улицы находится знаменитый «Дырявый котел», и все это значит – дыра в стене поминутно открывается, выпуская людей отсюда - ТУДА. ТАМ безопаснее. А тут - запертые двери лавок, выбитые окна магазинов, кичливые стекла заведений, которые «еще держатся». Потому что их хозяева на Правильном Пути. Последний свет дня облизывает головы и шляпы редких прохожих, делая их похожими на сбитые листья, плывущие по реке.
- Я понимаю, тебе нет никакого дела до моей жизни и свадьбы, - сунул руки в карманы Джеймс. Облик собеседника с упавшими на лицо волосами-струями, небритым гордым подбородком, торчащим наружу, и равнодушными глазами приводил его в отчаяние. Не дело так выглядеть друзьям. – У меня концы с концами не сходятся, а тебе весело.
- Я известный весельчак, это мое кредо.
- А по-моему, ты типичный провокатор. Крошка Питер, не спорю, будет уморителен…
- Ну да, я знал, что тебе понравится!
- Но дело не во мне. Питер страшный. Его не любит Лили. У нее случится выкидыш, и ты заплатишь за все!
- Да ладно тебе, - отвел глаза Блэк.
…За спиной Блэка переливались волшебной подсветкой новые модели метел «Шторм 15D», спортивный инвентарь и плакат «Гарпии-79» с дарственными подписями команды. Сквозь стекло они выглядели уютно и недостоверно. Когда-то, очень давно, он не посмел бы повернуться к ним спиной.
В жизни Сириуса Блэка никогда не было уюта и покоя, и – как ему казалось – совершенно не было счастья.
Но он честно пытался выглядеть счастливым и дерзким, как положено рыцарю, наследнику Круглого стола.
Сириус Блэк родился бунтарем. Он был выходцем из образцового чистокровного семейства с вековыми традициями, сильными женщинами и отважными мужчинами, и с детства все принимал за чистую монету. До одиннадцати лет он говорил только правду, потому что хорошим людям помогает судьба, а правда очищает совесть. До тринадцати лет он верил в дружбу как высшую добродетель, и считал своих друзей лучшими людьми на свете. До пятнадцати он никогда не опускался до унижений соперника, предпочитая честные драки, как того и требует рыцарский кодекс. До семнадцати лет он не знал, что такое любовь, и думал о ней много глупостей. Теперь Сириус Блэк видел, что проиграл по всем пунктам, книги врали, родственники врали, друзья врали – не оттого, что желали ему зла, а оттого, что идеалов не существует. Его товарищ Питер Петтигрю завел себе новых друзей-со-связями, едва закончил школу. Его лучший друг Ремус Люпин оказался оборотнем, и скрывал это до последней минуты. Теперь у оборотня своя волчья жизнь. Его другой лучший друг Джеймс Поттер женится на скучной девушке и заявляет, что уйдет из аврората, потому что семья ближе к телу. И бить драконов Ланселот будет в одиночестве. Никто не придет на его похороны, потому что жизнь катится мимо в закатном свете сама по себе. А похороны не за горами. Так как Сириус Блэк не предатель, и останется в строю до конца. Назло обстоятельствам. Лучше умереть, чем превратиться в то, что ненавидел. Свой рыцарский флаг он унесет с собой как единственный лоскут, о котором стоит сожалеть. Наверное, он умрет весной, и благословит майское небо сквозь прорези шлема, что отмучался.
За годы взросления он привык к тому, что главный герой всегда остается один. Его предают подданные, товарищи и учителя, приятели оседают на деревенских пашнях в объятиях селянок, женщины, клявшиеся в верности, выходят за других, твоя любовь черна и греховодна, но ты ее и так похоронил, дом осыпается как горсть праха, мать ненавидит тебя, изменник, брат смеется тебе в спину, отец не разговаривает с тобой, потому что ты для него мертв. Жизнь сделалась дерьмом, и хочет, чтобы ты стал таким же. Чтобы ты лживо смеялся над чужим поражением, которое считается «удачной карьерой» или «умением быть на плаву», или «житейским опытом». Благословлял ненавистные союзы, не говорил в глаза подонкам, что они – подонки, сидел с ними за одним столом, дышал одним воздухом, пожимал их липкие руки, пахнущие чужими деньгами и кровью, которой они даже не нюхали, и показывал, что взялся за ум.
Этот ум Блэку был чужд, и его синие глаза наполнялись нездешней тоской. В глубине этой тоски теперь чернел расширенный значок, означающий умение и готовность убивать.
- Ну так что? – достал двумя пальцами окурок Джеймс, и кинул мимо урны. – Ты будешь моим свидетелем на свадьбе?
- Я сказал тебе – меня прокляла мамаша, - Блэк уставился на Джеймса и ухмыльнулся. - Твой брак накроется, и года не пройдет.
- Ты веришь в эту чушь?
- Мне-то что. – Блэк отделился от стекла.
- Отлично! – Джеймс ударил кулаком о ладонь. – Я рад, что обошлось без рукопашной.
…Радужный свет от витрины струится вязко, словно старый мед, в котором барахтается пара утопших мошек. Сердце гулко считает удары, как комья земли. Бесконечно долго худое запястье Джеймса поднимается к растрепанным волосам – они застыли на прохладном воздухе, как рога сатира. Вены отливают синевой. Влажный сумрак закутал подъезды и разбитые окна нижних этажей, глубокие тени старого мира сгустились над договором. Погребают и свет, и разум.
- Джейми… - говорит Блэк глухо, оглядывая черепичные крыши напротив, – Когда ты собрался валить из аврората?
- С чего ты это взял? – прищуривается Джеймс, вынимая пятерню из шевелюры – теперь она торчит многими рогами.
- Да так… вороны накаркали. Скажи-ка мне одну вещь… ты не почувствуешь себя сволочью, если будешь ходить на задания от беременной жены?..
- Что ты завелся? – вскипает Джеймс. – Да, сейчас не самый удачный момент. Мы с Лили обо всем уже поговорили. Нет, я не почувствую себя сволочью! Я живу настоящим! Живи и ты!
Впервые Блэк улыбается - мрачно, потому что глаза его не смеются.
– Отлично, – говорит он, смиренно опуская голову, и на лицо наползает длинная черная прядь. – Какая мудрая, ответственная Лили. Ни слова упрека. Подруга героя. Конечно, она ни разу не вспомнит, как ее отец-маггл в свое время брал отпуск на службе, где составлял конторские счета, чтобы не нервировать маман, не скажет, как тягостно ожидание, как ужасно растить ребенка-сироту, и что муж клялся ей быть рядом и в горе, и в радости. И в беременности… Все, забыли. И пожалуй, пойдем выпьем.
Джеймс долго смотрит на своего лучшего друга. На упрямо сжатый рот с полными губами, такими невинными для приговоров, на тонко вычерченный нос, чуткий к фальши, на весь его ангелический облик… Но видит только титанические усилия скрыть зависть к чужой сложившейся судьбе, скрыть свою неприкаянность, разочарование и сотню оттенков мнимой потери.
- Сириус, - говорит Джеймс, касаясь его плеча. – Ты мой лучший друг. Ты всегда им был и навсегда им останешься. Ничто не изменилось. Просто на войне как на войне.
- Ты идешь со мной надраться виски или нет? – отворачивается Блэк.
- Нет, не могу. Меня ждет Лили. Ты же знаешь, каким я возвращаюсь после наших попоек.
- Не буду скрывать, Джеймс, что это не тот ответ, которого я ждал, – ухмыльнулся Блэк, блеснули хищные зубы. - Конечно, я твой лучший друг. Но пить мне теперь предстоит в одиночестве.
- Послушай…
- Прости, Джейми. Я изрядная скотина. Мне нравится Лили, я хочу вам счастья и кучу ребятишек. Но в твоей идиллии мне нет места, потому что у нас с тобой одни тайны, а у тебя и Лили – другие. Это старо как мир. Было слишком много света. Я никак не привыкну к темноте.
- Остынь, Блэк, - говорит Джеймс, и его глаза за стеклами делаются стальными. – Тебе, конечно, не нравится Лили и вообще ничто из происходящего не нравится. Но, знаешь ли, темнота… Не буду спрашивать, где ты ее усмотрел.
- И не спрашивай.
- Разве что это пассаж об Известно Ком…
- Мне не нравится, Джеймс, что твоя жизнь должна стоять у всех нас на первом плане! – отчеканивает Блэк. - Мне не нравится, что ты ждешь от меня поддержки любых твоих идей, я словно обязан делить твою жизнь со всеми ее подробностями, слушать о квиддичных тренировках, о проделках Сопливуса, о беременности Эванс, о гостях и родственниках, о покупке дома, о твоей программе на лето, и всему быть свидетелем, я устраиваю мальчишник, Рем носится по магазинам, зачем? Идет война, никто ни в чем не уверен, и дурацкие планы… выглядят по-дурацки. Мы никогда не вернемся в тот день, когда действительно хотели быть вместе. Мы разошлись, Джеймс, хочешь ты того или нет, мне давно плевать на чемпионаты по квиддичу, меня тошнит от здешнего воздуха, витрин и рожи Петтигрю, меня тошнит от Черных Меток над домами, от того, что этим людям, там, за твоей спиной, плевать на полный мрак и на то, где мы оказались – пока их дом цел, они готовы вылизать ботинки ублюдкам, которые присвоили себе наш вчерашний день. Раскрой глаза, Джеймс! Ни у кого из нас нет будущего. Или вылизывай ботинки, или уезжай. Или умрешь.
- Никто, - процедил Джеймс страшным голосом, - ни одна душа до сих пор не называла меня трусом. Я люблю Лили, но я останусь на этой войне до конца.
- Я тоже останусь на этой войне до конца, - синие с желтой искрой глаза Блэка уставились прямо в переносицу Джеймса. – Я не дам ублюдкам никаких зацепок. Я не могу жить на два лагеря. И поэтому я не женюсь.
- Знаешь что? – отстранился Джеймс. - Если бы ты любил и умел быть верным – ты пересмотрел бы свои слова. И тебе впрямь надо выпить. Может, протрезвеешь.
- Да уж. Надо пойти и выпить. Никогда мир не кажется таким смешным, как после бутылки огневиски.
- Извини, не могу разделить твою компанию…
- Извиняю, Джейми. Ты крупно залетел. Не то что Лили.
- Это шутка?
- Нет, оскорбление.
- А. Тогда ладно. Можно сказать, мне обидно.
- Ну, я счастлив.
- Цель достигнута. Я умру трезвенником.
- Аналогично. Я сдохну в корчме.
- Встретимся завтра, где обычно.
- Салют.
2.
…Блэк стоит в «Дырявом котле», опершись на барную стойку, и тянет огневиски. В принципе, это удачный, пока не запятнанный вечер: тоскливый блюз заглох, стаканы парят в воздухе под регги, блестят пивные пробки и пузатые бока бутылок. В полутьме развалились завсегдатаи, и нет ни одного знакомого, которому так хочется дать по лицу. Хорошо тебе, Джеймс, травоядное сердце. Ты купишь дом – о, несомненно, и сад в придачу. У тебя и сейчас есть место под солнцем. Тихий ужин у прадедова камина, невеста с твердою рукой, счета в подарочной обертке, хрустит на зубах волшебный леденец. Хорошо Рему Люпину, который пашет грузчиком в порту на Темзе, ему от родни досталась уэльская развалюха, ее днем с огнем не обнаружишь, убежище от сил правопорядка. А у Блэка ничего нет, кроме работы. Чужой заброшенный коттедж, который он по-бандитски занял, в любой момент может выйти боком. Бродячья жизнь легка, но не надежна. В гнилом гараже под чарами невидимости стынет развороченный мотоцикл. Прошлогодняя трава шуршит в палисаднике. Пропади все пропадом! Все завтра. Все пропадом! Плевать, что сотня приятных, ненужных мелочей осталась в родительском доме, сотня вещей полезных, к которым привык с детства – но близок локоть. Надо было выносить их сразу, под крики матери, еще тогда!..
…И отдать Джеймсу. Или Рему.
…Закопать в овраге, - подсказывает внутренний голос. – У всех полно своих проблем. Ты же никого не хочешь обременять, правда?..
Зачем он копил этот склад из чужих рождественских подарков, военных трофеев, хулиганских записок, плакатов, дурацких картинок, уморительных и понятных только им четверым?.. Школьная мантия…
…Блэку сводит зубы, и он впивается в стакан.
Но – поздно. Уже неистребим запах грозы, старых книг, прогретой древесины, влажной кожи и кориандра. От резких ароматов щиплет нос…
Кончился кориандр. Теперь пахнет спиртом. На душе темно и пусто, пусто, пусто, как на испуганных улицах, как в классах на каникулах, как на пуританском кладбище. Некуда вернуться.
И от разговоров хочется повеситься.
- …полный разгром. Вынесли все под чистую!
- … вот народ пошел…
- А говорят еще – светская порода, мать твою…
- Т-сс... а газеты говорят – это шайка обычная…
- Вот и я!.. И дом-то чей?..
- Шишки Маклаггена.
- Это который кичился своими предками? Клан такой, клан сякой…
- Ш-шш… видать докичился… ага?
- Ясно, был бы посговорчивей – не тронули бы…
-…и чего теперь Маклагген?
- Ну, примолк! Кто бы думал… однако вот…
- Н-да…
- А что эти?..
- Т-сс…
- Да ну?!.. А череп?..
- Ш-шшш…
…И кристально ясно, что чем дальше, тем больше будет этого птичьего языка. Теперь говорят междометьями, но все ясно. Ясно. Ясно. Стучит в висках алкоголь. Дзинь, дзинь, - звенит посудой беззубый Том, косясь на двери. Хлоп, хлоп, - вторит дверь. Минус трое. Плывут над головой котлы, качается лампа. Туда-сюда, туда-сюда. Тошно. Тошно. Тошно. И нет никого, кому можно было бы дать по лицу!
- Что, боязно? – ржет Блэк, обернувшись. – Грязной кровью давишься?..
- Типун тебе на язык, - огрызается щербатый и длиннополый. – Молодой, а туда же…
- Оставь его, Билли! Вдруг он…
- Что, что, мистер?.. Язык проглотил?.. Или штаны намокли?.. – летит на пол колченогий табурет.
- Видал, малый желает типун...
- Не связывайся…
- Я, может, разговор поддержать…
- Печенки подвело, а?.. – наклоняется Блэк. – Думаешь, я из этих?.. Валяй!
- Я твою породу, мальчик, с закрытыми глазами чую, - ставит стакан длиннополый, и хрустит суставами. - Грязной кровью, говоришь... Житья от вас не стало, недоноски меченые…
Старуха справа цокает языком.
Блэк отклоняется и залпом осушает стакан. Под руку немедленно приходит тычок, но это не способно перечеркнуть мутного, краткого счастья. Меченые недоноски! Вот именно! Палочка зудит в кармане под цепкими пальцами.
- Ты кого мугродьем назвал? – надвигается детина. – Падаль долговязая?..
- Да уж не боров тугоухий…
- Ты кого…
- Морду вытри, герой!
- Да ты!...
- Черти! ..
Хрясь, хрясь – только брызги из-под кулаков, кап, кап, кап – потекло со стойки, отлично наяривает ударник, Give it to me, How I need it, How I need it, How I need it… Старуха колотит в такт костылем.
…- Парни! – грохочет над головой. – Время вышло!..
- Оу йоу!..
- Что, добавки?..
- Иди проспись на пол!..
- Сволочи, это ж виски!..
- Том, пошевели задом!
- Время вышло!!.. – звон, подкошенные коленки, заляпанный пол. И тишина.
…Медленно плывет в радужных кольцах лампа. Туда… щиплет в носу… сюда… звенит в ухе. Разжимается в груди пружина. Легко в груди. Регги спотыкается и переходит в кантри. Мой поезд едет налегке, держу удачу в кулаке, три новых сикля в кулаке, вот так-то!!!
Разворачиваются и светлеют опухшие лица завсегдатаев. Подрагивают смешками выразительные спины. Палочка падает Блэку на расставленные коленки. Вот так-то! Вставший детина, сплевывая, потирает бычий лоб.
- Парни, время вышло! – кричит беззубый Том, тыча в потолок. – Мы закрываемся!
- Погоди, Том! Имей совесть!
- Дай допоют, это моя любимая!
- Дай-ка еще виски…
- Мы закрываемся! Туда – или сюда! Кому в город – выходи!..
Блэк мотает головой и поднимается. Стучат лавки.
- Проход закрывается через пять минут! Туда – или сюда!..
…Грохает дверь наружу. Щелкают хлопки аппараций. Меркнет свет. Злодейски замедленная музыка уже не похожа на кантри, а походит на вой мучимого гормонами кота. Все тише, все замогильней… Лыбится беззубый рот. Блэк смотрит на ненавистные двери. На одну, на другую. Надо было обменять деньги – тогда он догнался бы в Лондоне. Или еще по дороге сюда закупиться виски… Тогда трава не расти. Чертов чистюля Джеймс.
…И вдруг. Из-за дальнего края стойки. Никого не видя перед собой. Выворачивает. Удача.
Блэк отворачивается и моментально пригибает голову. Пыльная спина – привычное зрелище в этот час в подобном месте. Косит через плечо.
- Не обольщайтесь, МакНейр, - цедит ненавистный, пресыщенный голос. Натренированное ухо Блэка и раньше вылавливало его из любого шума, так что ошибки быть не может.
- Аналогично, - басит спутник. – Вам вообще не на что надеяться.
- Да неужели? А мне думается, у вас не поднимется рука… после всего случившегося…
- Легко, Северус, легко!.. Рраз – и пополам…
- Вы блефуете.
Две черные фигуры останавливаются в шести шагах от Блэка. Одна коренастая, блестит дорожкой петель и брегетом. Другая тощая, в сюртуке - мантия висит на локте - натягивает белую перчатку. У Блэка схватывает живот. Что они там делали за поворотом стойки?.. Столько времени? Пока он тут сражался с трусами, испугавшимися меченых недоносков!.. А они, сочувствующие "этим" – легки на помине!.. Ступить некуда…
- Ну до свиданья, друг мой. Дела!..
- Не прощаюсь. – Мерзкие, двусмысленные интонации способны вывести из себя кого угодно.
МакНейр, помедлив, решает пожать спутнику руку. Блэк не верит своим глазам – он пьян, и отчаянно косит – и это спасительная лазейка. Потому что МакНейр – чертов ублюдок-тупица, работающий при Министерстве палачом, отличная карьера для зазнаек со Слизерина – берет руку спутника, ту, что без перчатки, и медленно подносит к подбородку. Рука лежит поверх черной перчатки непристойно, женственно, естественно… Тошнотворно! В последний миг морок рассеивается, спутник дергает плечом, и странное рукопожатие завершается на уровне галстучных булавок. Вымученно, неудобно…
Блэк чувствует, что трезвеет.
- Паркинсон-Холл! – кивает МакНейр и с хлопком проваливается в тартарары.
Его спутник спокойно надевает вторую перчатку. Идет к камину. Запускает руку в карман. Блэк в низкой стойке мчится следом.
И потому отчетливо слышит:
- «Кабанья голова», Хогсмид!
3.
…Наплывают запахи грозы, сырой земли и дыма, разжигают охотничий инстинкт. И сотня других, ночных, терпких, знакомых по шальным прогулам. Блэк стоит перед «Кабаньей головой». Светятся запотевшие стекла на двери – словно внутри волшебная приманка. Но там обычная гостиница, дешевая ночлежка.
Что в ней может делать его старый враг?..
- Привет! – подходит Блэк к стойке с замызганным барменом. – Тэдди, ты?..
- Поздно что-то! – отрывается от кроссворда бармен. Волшебные буквы прыгают над клеткой-крестовиной, вспыхивают вопросительные знаки. – Налить что ли?..
- Ага. Слушай, тут парень передо мной забежал…
- Пиво что ли? - гремит табуретом бармен, почесывая бок.
- Э-э… нет, лучше виски.
- Нету виски, изъяли на проверку. Есть ром.
- Значит ром… А что проверяют?
- Охренели министерцы, делать нечего! Газеты не читаешь, что ли? – высокий стакан едет к Блэку, подпрыгивает и зависает в дюйме от лица. – Тайная акция сами-знаете-кого, весь виски заклят темной магией… спаивают нацию… Это ж надо!..
- Слушай, а идея-то хорошая!.. – расплывается Блэк. – Представляю, какая там в отделах попойка.
- Чтоб им не переикалось! – плюхается на место Тэд - Чтоб на святое впредь…
- Слушай, я говорю, парень передо мной забежал… через камин.
- Не было парней до тебя, - ухмыляется Тэд. И морда у него делается паскудная.
- Если отлить выходил – так и скажи, - мирно щурится Блэк. Приступ трезвости миновал, и то ли ром оказался лучше заклятого виски (может правда?..), то ли Хогсмид – это все же Хогсмид. – Мне этот тип до зарезу нужен.
- Нужен так ищи себе, - ворчит, похохатывая, Тэд, и все с той же паскудной рожей наклоняется над кроссвордом. - Мало ли кто тут бегает… Был бы жилец – мимо не пробежит. Ключи-то у меня.
Блэк ставит пустой стакан на стойку и выстукивает им некий угарный ритм.
- А некто Северус Снейп тут часом не живет?..
- Не помню, - резонно возражает Тэд, зажимая пальцы на руке и вглядываясь в газету. - Гостиничная книга у старика.
- А где старик?..
- Укатил вместе с виски. Он святого не оставит…
В голове у Блэка мутится, и это очень противное состояние. Все ползет из рук, как раскисший снег.
- Писн…лесни-ка еще, - говорит Блэк . – И комнату на ночь. Только без сюрпризов.
- Плесни сам, шляются тут до утра, - Тэд выуживает из-под стойки корявую волшебную палочку с грибом-наростом на рукоятке, тыкает ей за плечо. Бутыль рома грохается перед Блэком. – Четверть галеона, коли еще ночевать собрался.
Блэк равнодушно выгребает из кармана наличность. Тэд, не отрываясь от газеты, показывает желтым пальцем на лестницу:
- 301 до полудня.
- А ключ? – сгребает бутылку Блэк.
- Не заперто, - загораживается газетой Тэд.
…Тихо дышит второй этаж. Где-то скрипят пружины. Коптят две из пяти масляных ламп на чугунных крючьях, остальные разбиты. На полу под одной из них красуется густая лужа.
Блэк не очень ловко вваливается в предоставленный номер 301 и тут же делает мощный глоток. Призрачный свет еле пробивается сквозь забранное решеткой окно, очерчивает громоздкую кровать. Серые простыни, полог снят, на левом столбике зарубки от перочинного ножа. Кто-то считал удовольствия или старые победы. Тоскливо, как в тюремной камере, куда его загнала жизнь. По углам пучки травы и подвешенные к потолку соломенные куклы, пустая багетовая рама на стене. Рама висит на одном гвозде вверх углом, на побелке внутри углем нарисована рожица с рожками. Рассохшаяся деревянная тумба обильно залита потеками воска. Добрый старый притон.
Ну и ладно, странствующим рыцарям уют не положен.
Из коридора идут тревожные запахи чужих сновидений. Елозят по стеклу ветки древнего разросшегося боярышника.
- Куда же делась эта сволочь?.. – безостановочно думает Блэк, запустив пальцы в гриву и покачиваясь на кроватных пружинах. Завтра будет очень трудный день – но пока не рассвело, не наступило и завтра, ночные же мысли ходят по своим кругам. – Скользкий гад… Наверняка припугнул Тэдди, а то и приплатил, с него станется, и заполз тут… куда-нибудь. А какая бы вышла завтра история! Джейми, ты знаешь, с КЕМ я вчера переночевал?.. И представляешь, КАК я повеселился?..
Блэк чувствует, как ему ломит челюсть от безрезультатности погони, и одновременно растягиваются в глупейшей улыбке губы – от сладких грез о внезапной, остроумной забаве. Уж он бы не подкачал! Трансфигурировал Сопливуса в камод, или приклеил к кровати, еще можно заколдовать его одежду – чтобы аккуратно через час после выхода на солнечный свет она стала прозрачной как стекло, или жидкой, как вечные снейповы сопли. А на худой конец хороша была бы и драка. Сопливус – трус, только шипит и жмется по застенкам, и зрелищем его дрожащих белых губ Блэк готов наслаждаться вечно.
Тут блэковы мысли неожиданно сделали поворот – если точно знать, куда заполз Сопливус, можно установить слежку и подслушать много интересного. И наверняка важного, потому что Сопливус водится с очень информированными, враждебно настроенными, подозрительными людьми. С "этими". Доказательств нет, но круг знакомств показателен. Малфой, МакНейр, братья Лестренжи, и обе блэковы кузины-чистоплюйки. Бесценные сведения! Ты представляешь, Джейми, пока ты женихался, а Рем скакал у тебя на посылках, я раскрыл заговор…
Кружится нетрезвая голова, потрескивает, шуршит от сквозняка развешенная по углам солома. Шкряб-шкряб – гладят стекло ветки. Действовать!
Четырьмя мягкими лапами Блэк выскальзывает в сумрачный коридор. Нетрезвые лапы разъезжаются, как у щенка, царапают доски пола когтями. Обострившийся нюх ловит тысячи оттенков пота, плесени, попрятанной по комнатам еды, прогорклого масла, смешанного с пылью, сладкие, удушливые ароматы мокрого дерева, подточенного влагой и разлитым алкоголем, благоухают въевшиеся в панели курения, окислившийся металл дверных ручек, чужие следы, чужое дыхание, чужая кожа.
…Стоп.
Влажным нервным носом Блэк упирается в щель между дверью и косяком. Ужасный, знакомый, ненавистный, до мелочей известный запах. Тонкой струйкой вливается в более сильный поток – корица, хна, жимолость, девичья спальня Гриффиндора. Дверь заперта не только на ключ – тут поработали волшебной палочкой.
Блэк моргает и садится перед дверью. Единственный вывод, который он может сделать, нехорош, даже если верен: внутри находится женщина. Сопливус с женщиной – в дешевой гостинице - это стопроцентная сенсация. Этого не может быть, потому что это абсурдно.
С другой стороны, женатый Джеймс – это тоже абсурдно.
За дверью царит абсолютная, могильная тишина. Если там кто-то и был – то давно уснул.
Странно, странно. Шлеп-шлеп! – ответил хвост, пользуясь потерей контроля. Со времени аппарации прошло минут сорок. Это же самый разгар свидания!
Мигнула масляная лампа. Погасла.
«Я это так не оставлю! – решает Блэк, поднимаясь и труся назад. – Завтра, как проснусь, тут же все выясню!»
…Сириус Блэк за 22 года жизни истребил в себе все печати аристократизма (собрание спеси, смехотворного апломба и дурацких запретов!) – кроме двух. Он был наделен отточенной поколениями красотой, которая не имеет ничего общего с демократичной «миловидностью», и он не выносил, когда на него смотрят во время сна.
В раннем детстве ему стоило определенных усилий «публично» есть на семейных обедах, потом публично разглагольствовать и прилюдно демонстрировать волшебные навыки, особенно когда вся родня, поджав рты, глазеет, «чему еще его могли научить на Гриффиндоре». Он боролся с природной скромностью, украшением героев и рыцарей старых романов, саморазрушительно и тотально. Топтал свою стеснительность. Ему казалось – он падает, пачкается, ломает собственную ось, но эта невидимая грязь придает ему необходимый в обществе вес. Напускная наглость, развязные манеры, панибратство, общие душевые, методичное опрощение в словах и в привычках, обильная контактность – словно нет никакого барьера между ним и прочими, забулдыгами, дураками или сальными уродами – в конце концов превратила его в то, чего он боялся сильнее всего, и что сильнее прочего ненавидел: в потерявший собственное достоинство алмаз под чужими подошвами. Ходите, леди и джентльмены, тут полно камней, но никаких находок.
А хотелось чего-то особенного, пронзительного, сияющего.
Последний клочок личного пространства являл собой сон. Блэк всегда задраивал полог школьной кровати, как делали многие, особенно на старших курсах. И никогда не опровергал предполагаемую причину: как все, так и он, еще и почаще! Что естественно, то небезобразно!
Но в глубине души Блэк знал, что именно его естество способно выдать его с головой.
Когда он спал, он был похож на падшего ангела, который плачет о своем падении. И никто не в силах утешить его.
В темной гостиничной комнате Блэку снился Хогвартс. Косой свет из высоких стрельчатых окон, цветные пятна на темных балках потолка, синее небо в полуденных облаках, похожих на далекие кудрявые замки. Нудный гул над партами, сонное бормотание Бингса, одуряющий запах краденых леденцов в кармане Питера, поток прохлады из коридора – открыты двери, скорее вон, в траву, на воздух – но прогретая поверхность стола гипнотизирует волю, блаженная истома учебного дня действует словно отрава. Зал залит майским солнцем, в нем плывет смешливый шепот Ремуса «Да хватит тебе, Сириус!», ряды книжных полок – целый лабиринт фолиантов и свитков, где можно найти все, что душе угодно, даже Сопливуса. А вот и сам Сопливус, сгорбился между стеллажами, уткнув огромный нос в тяжелый том. Черные космы змеятся по безжизненным щекам, щекочут по носу. Лезут в рот, в глаза. Непонятно, как это его не раздражает! Может, он давно умер, оттого и пахнет мертвечиной?.. Вытянув руку, Блэк подкрадывается сзади – и хватает эти космы горстью. С грохотом захлопывается тяжелый том «Руководства по некромантии». Тьфу!
- Что, Сопливус, интересуешься покойниками? – шепчет Блэк, замирая от своей удачи. Надо успеть, пока слизняк не раскричался, и мадам Пинс не прибежала на голоса.
Но слизняк не кричит, и даже как будто не сопротивляется. Откидывается неживая голова, книга выскальзывает на пол. Сыплется из рукавов мантии солома. Что за черт? «Сириус! – слышится голос Джеймса. – Да оставь ты это пугало! Мы с Лили идем в Хогсмид… »
- Вот и проваливайте! – неожиданно огрызается Блэк.
- И Рем тебе хочет сказать…
- Что сказать?! – расползается под пальцами ветхая черная ткань, рукоятка старой метлы стучит о книжную полку.
- Брось, Сири, он того не стоит.
- Черт, черт! – отступает Блэк. В косом луче кружится желтая пыль. – Где эта сволочь?.. Где эта чертова сволочь??..
...Ноет, ноет между ребрами. Нездоровая, нежданная, острая потеря. Ни майское солнце, ни веселые друзья, ни огромная жизнь впереди, полная счастья, подвигов и приключений, ни в состоянии ее восполнить. Личный счет не закрыт, и закрыт не будет. Его обманули, лишили чего-то крайне важного, почти таинственного, и теперь у него нет сил. Блэк садится на пол и долго смотрит на темную соломинку – должно быть гречишный колос – до тех пор, пока перед глазами все не расплывается невнятными пятнами. В его пальцах, которыми он перебирает ветошь и сухие стебли, почти благоговейная нежность. Трик-трак – похрустывает солома.
…Трик-трак, - похрустывает под потолком.
Блэк открывает глаза. Полдень.
Он все проспал! Из коридора доносятся звуки поздней уборки.
…Выглянув в коридор и убедившись, что он, наконец, опустел, Блэк вытаскивает волшебную палочку и подбегает к заветной двери. Внутри все так же тихо. Запахи еле слышны.
Покопавшись в замке и применив самое хулиганское из мародерских заклинаний, Блэк проникает внутрь.
…Это обычная комната, чуть более прибранная, чем его. На тумбе красуются пустые пузырьки (улика номер один!), на подоконнике осколок зеркала (хм-хм!), на кровати черная рубашка (улика номер два!), которая оказалась шелковой дамской блузкой (хм-хм!), без единой пуговицы, развратной, и вдобавок пропахшей жуткими духами (однако!), от которых сразу заболела голова (так-так, используем дурман). На подушке раскрытая книга (улика номер три!), дамский роман (хм-хм!), магглский, куртуазный (однако!) «Три мушкетера» (так-так, любим приключения!) с картинками (вот тебе раз!)
«Отмеченная богом женщина! – захохотал Портос, - прочел Блэк. – А чего добивается эта миледи?... Это страшная женщина, она чуть не отравила нашего друга вином, а ранее подсылала к нему же убийц, она жаждет мщения, поверьте, Арамис!»
Блэк наспех полистал картинки. Посмотрел страницы на просвет. Понюхал. Ничего. Лилльский палач рубит голову блондинистой ведьме, весьма похожей на кузину Нарциссу. Идет война, три рубаки-мародера с волшебными палочками наголо сражаются с врагами по всем правилам благородства. Один из них влюблен, другой пропойца. Очень хорошая, наверное, книга. Реалистичная.
4.
…День прошел активно и пусто. По-деловому настроенный Джеймс сгинул в архиве аврората, решив, как видится, доделать все, что мозолило ему глаза два последних месяца. К известию о Сопливусе он отнесся без энтузиазма. Наверное, не отошел от вчерашнего разговора.
Зато Ремус Люпин, с которым Блэк встретился днем в условленном месте, проявил интерес. Правда, не к той части истории, которая интересовала самого Блэка.
- МакНейр, - сощурился Люпин и посмотрел на заляпанные грязью носки своих ботинок. – Из отдела расправы над волшебными животными. Рубит головы оборотням серебряной секирой. Хорошее знакомство!
- Слушай, - сказал Блэк, пристально глядя в печальные желтые глаза старого товарища, - я думаю, этот МакНейр работает не на Министерство, а на Сам-Знаешь-Кого. Дома при матери разговоры были, его Белла хорошо знает. Он был у ее благоверного свидетелем. Может, проверим?..
- Да кто нам даст, - зашуршал в кармане бумажкой Люпин. – У нас ни одного доказательства, одни домыслы. Сам понимаешь, Министерство никаких проверок среди своих не допустит. Мало ли, кто что слышал…
- Ну да, - поднял взгляд Блэк. – А небо такое, словно никто не продался… Слушай, может проследим за Сопливусом?..
- Я бы рад, Сириус, да не могу. На меня Джеймс повесил вот это, - Люпин достал бумажку из кармана. Это оказался длинный список полезных, необходимых, желательных и просто забавных приобретений, без которых свадьба столетия превращалась в захолустную процедуру, удовлетвориться которой было никак нельзя. – А тебе надо найти Питера, а не шпионить за призраками.
- Да пойми ты!..
- Сириус, я все понимаю, поверь, - спрятал список Люпин, - но мне кажется, у тебя разыгралось воображение. Ты мог ослышаться. Сопливуса же ты в глаза не видел? Никто тебе ничего не подтвердил… это не доводы, а умора.
- Ремус, ты что, не слышал?.. Я его учуял!
- Он мог оттуда съехать еще накануне. Вообще никогда не жить там - сходил на свиданье разок, а ты построил теорию…Да мало ли…
- Рем. Сопливус и женщины – две вещи несовместные. Ты что, забыл, как он выглядит? Им же и шлюха побрезгует.
- Ну, не знаю, не знаю… Если он разжился деньгами, судя по твоим описаниям… и связями…
- Тем более. Значит, запавшая на него шлюха может что-то знать…
- Сириус. Ради Мерлина не принуждай ты меня следить за шлюхами. В «Кабаньей голове» нечисто – я готов в это поверить. Но в остальное – уволь.
… - Ты читал «Три мушкетера?», - спросил Джеймса вечером Сириус Блэк. Джеймс разгреб архивы и теперь сидел за тумбой в «чайной комнате» - курилке с благородным названием – склонясь над картой Англии. Джеймс вертел ее, словно не доверял разноцветным пятнам «очагов» (плоды работы группы Блэка) и мучительно ерошил без того стоящие дыбом волосы.
- Ну, давно. На каких-то каникулах. Приятная книжка. – Джеймс сдвинул очки на кончик носа и прищуренными глазами уставился в какую-то точку. Карту он поднял вплотную к лицу.
- Что-то мне подозрительно, - приблизился Блэк. - О чем это?
- О дружбе.
- Не будет Сопливус про дружбу читать.
- Вот и я тебе о том же, - Джеймс опустил карту и потер глаза. - Книжки отдельно, нытик отдельно. К тому же для кровных чистоплюев это не тот писатель.
- Вот и я тебе говорю, - накрыл карту рукой Блэк. Наклонился, заглядывая товарищу в равнодушные глаза. Шур-шур, - проехались по карте мокрые кольца волос. На улице льет дождь, вытравляет из низин остатки снега. - Выкладывай подробности, Джейми! Палач, понимаешь, с серебряной секирой, отрубленные головы… Война какая-то, секретные бумаги… вином кого-то отравили… стиль Сопливуса. Сомнительно!
- Да ничего общего, - упрямо возразил Джеймс. – Интриги противостоящих группировок, погони, драки, кого-то всегда оставляют с носом…
- Вот–вот…
- Была там, конечно, одна как бы ты выразился шлюха. Шпионка. Ее муж повесил, но неудачно. Она всем палки в колеса вставляла…
- Как Сопливус! Его тоже повесили, неудачно… Не ты ли это, кстати, сделал, Джейми?.. Даже с Эванс своей поругался потом, помнишь? Теперь палку свою рад нам в колеса…
- Ну – это конечно да… - Джеймс дернул Блэка за мокрую прядь, словно призывая смотреть на вещи менее серьезно. - Но у нас-то это были детские шалости… А там большая политика и любовная драма, с ней половина героев переспала, в общем, ничего общего.
- Ага. Ага. А они что – шпионку эту не удовлетворили? Отчего она обиделась.
- Слушай, ну не помню я уже, - Джеймс подвинул к себе карту. - Она на их врага работала, у нее было клеймо на руке. Никто не знал. А потом, как все переспали, так и узнали. Ну, и она поклялась, что они все умрут страшной смертью. А они договорились и объединились.
- В общем, четверо на одного.
- Выходит так.
- Ты сам-то себя слышишь, Джейми?.. Что-то знакомое, не находишь?.. Клеймо – это очень сильно. На руке, заметь!.. Слышал Эммеллину?.. Она говорит, Сам-Знаешь-Кто своим избирателям гребаную Черепушку ставит на руку. Чтоб их его черная магия не брала, когда он ее против нас запустит. А ну как Сопливус решил к этим примкнуть? Вот теперь читает, ума набирается!
- Сириус, ты пропиваешь последние мозги. Хотя версия забавная.
- Еще как! Вот когда получится, что я был прав – вы поскачете, - оскалился Блэк. - А я докажу!
- Извини, Сириус – надо ли это так понимать, что ради доказательства своей правоты ты готов переспать с Сопливусом?..
- Что?.. Мне кажется, Джейми, я туговат на ухо.
- Ладно, я пошутил.
- Черт, я что-то никак тебя не расслышу!..
- Видишь ли, Сириус, ты иногда к нему так пристрастен, что закрадывается невольное подозрение. Может, это не ненависть, а особый род приязни?
- Ты еще Ремуса приплети! Он так раскаивался, что не искусал его до смерти!.. Даже плакал.
- Ну – нет. Ремус добрый и консервативный, он вне подозрений.
- И между прочим, Джейми… подштанники с Сопливуса тогда стянуть предложил ты, а не я!
- Ну, ты не возражал.
- Ты на это и не рассчитывал, зануда.
- Потому что мне была интересна твоя реакция, задавала.
- Да, и я вижу, ты сделал выводы.
- Кто-то должен делать выводы. Вот и теперь – помешать тебе сходить с ума я бессилен, но вывод о зацикленности со всей очевидностью налицо.
- Это факты, а не зацикленность!
- До сих пор нет ни одного факта, говорящего, в чью именно комнату ты влез.
- Известно. Это его комната.
- Увы, недоказуемо.
Блэк с жалостью посмотрел на Джеймса.
- Если ты не веришь моему носу, - сказал он, - поверь моего сердцу. С другой стороны, какой чуткости можно ждать от почти женатого человека?..
…В конце следующего дня упрямый Блэк снова стоял перед стойкой «Кабаньей головы». Хозяин заведения все еще путешествовал по Лондону с партией виски, Тэд решал позавчерашний кроссворд, все было без изменений. Блэк снова был не очень трезв, так как поиски Петтигрю (его не оказалось в банке, и ни один гоблин не сказал, когда тот вернется) – означенные поиски результата не дали, дата свадьбы Джеймса приблизилась еще на один безрадостный день, мотоцикл был не починен, последнее сбережение со счета «Гриннготс» перекочевало в Блэков карман, и на подарок Эванс его не хватало (ну и черт с ней!), а прочее время было убито зачисткой Девонширской Лужи (как магглы называют это озеро, неизвестно).
Лужу чистили от келпи, которых там прежде не водилось, и никто бы не догадался о нечаянном приплоде, если б не дурные скауты на байдарках (информация о трагедии из лондонских газет). Келпи были крупны и недоверчивы, идти под уздечку не желали, отряд мракоборцев вымок до нитки и проклял все, что мог на квадратную лигу вокруг. Спасались от вешних вод виски с содовой, и потом еще праздновали по темноте, всем отделом. Мрачные и тревожные мысли тем не менее никуда не делись, и было ясно, что сна на трезвую голову не будет.
- Привет, Тэдди! – говорит Блэк. – Дай-ка мне давешнего рома и комнату на ночь.
- Ты, шалопай, знаешь, что у нас пойло по комнатам таскать нельзя? – отрывается от газеты Тэд и, навалившись на стойку, хмурит поредевшие брови. – Обнаглели, только и ходи за вами по номерам, бутылки собирай. Мало того, что бьете их, тут еще пожара не хватало!
- Ты чего Тэдди? – изумляется Блэк. – Я тебе тут хоть раз что побил? У меня аврорское удостоверение, я страж порядка!
- Знаем мы ваш порядок, - Тэд демонстративно поджимает губы и склоняется над газетой. – От вас, порядочных да чистокровных отпрысков, все беспорядки… Не спится по родным домам, ползаете тут, словно у старины Тэда медом намазано… А стражи порядка по ночам порядок стерегут, так-то… По ночам всякая нечисть только и рада вылезти…
- Не нуди, - нависает Блэк. - Дай мне стакан, выпивку и ключ. И я тебе оставлю в покое.
- Ночевать что ль негде? – машинально подзывает бутылку Тэд. – Вот тебе доза, а бутылку не трожь! Понапишут всякой чертовщины, а старина Тэд кукуй… - и, пока бутылка наполняет дутый дымчатый стакан, Блэк созерцает бормотание и загибание пальцев.
- Твое здоровье, - отпивает Блэк.
- Ишь! – довольный Тэд вписывает найденное слово и разом веселеет. – Здоровье-то без вас было бы покрепче… Никак понравилось тут давеча?..
- Сны хорошие снились, - ухмыляется Блэк, выкладывая мелочь на стойку. – И соседи тихие.
- Это тут запросто, - Тэд снова косит глазом в газету. – Сны-то… Стало быть… Н-да. – шуршит помятая бумага. - И лошадь и бык. Зубраконь что ли?.. Гиппотаврус… ладно.
- Слушай, Тэд. Скажи мне, кто у тебя живет в номере 312?.. А я достану тебе волосок вейлы. Знаешь, небось, какие он вещи творит?..
- А то. Оно бы конечно было неплохо, хоть изредка… Говорю тебе, книга у старика, больно я всех по именам помню!
- Секретничать дурно.
- В щелку подглядывать дурно, а секреты в нашем деле – это святое.
- Как виски.
- Вот именно. И баба и мужик. Гомофо… ну здрасьте.
- Трансвестит, - говорит Блэк, облизываясь и чувствуя, что это было последнее трудное слово за сегодняшний день. – И ключ давай, пока я не передумал. От комнаты с замком. Не как в прошлый раз.
- Ишь, встало. Нет, что ли?... Встало. Чего ты мне Годриком тычешь, рухлядь? – Тэд швыряет газету и плетется за ключами, они висят под замком между бутылками с пивом и связками болиголова.
…Хлопает дверь. Блэк поворачивается – и чувствует, что пил зря.
К стойке уверено приближается девица с вуалью на лице и декольте, каких свет не видел. Волосы подняты в асиметричный узел и закреплены палочкой, словно шпилькой. На длинной белой шее кремовый шарф. Грудь открыта всем ветрам, и от нее пахнет кориандром. Блэк ведет носом..
- 312 будьте добры! – деловым тоном говорит девица, и кладет на стойку руку в длинной красной перчатке.
- Леди с маскарада? – находится Блэк, крайне довольный собой. Удача приплыла сама, да какая!
- На маскарад, дурень! – беззлобно огрызается она, - Спасибо, мистер.
Последние слова адресованы Тэду, чье лицо делается в два раза паскуднее вчерашнего, хотя это казалось невозможным.
- Пива, коньяку?.. – нависает над стойкой Тэд.
- Абсент, две доли, - нанизывает ключ на палец девица.
- Тэдди, я тоже жду ключ!
- Ты и баба и мужик не отгадал, - проявляет чувство юмора бармен, подзывая зеленый графин и пожирая девицу глазами. Глаза его умасливаются и мигают. Газета порхает над стойкой в приступе возбуждения.
- Миледи, мой приятель-идиот, - говорит Блэк, тыча в Тэда, - позабыл предоставить вам стакан. Вы можете воспользоваться моим.
- Любопытно, - девица берет стакан Блэка, нюхает его – потом наполняет. И выпивает. Блэк аж подается вперед.
- Мистер, обслужите мальчика, а то он падает, - говорит девица и идет к лестнице наверх. Блэк ловит себя на слизывании остатков абсента со стекла.
- Я отгадал тебе и бабу и мужика, - запоздало возмущается Блэк громким голосом.. – Хватит облизываться на молодое тело!
- Гермафродит! – звонко раздается с лестницы. Потом где-то хлопает дверь. Блэк заходится кашлем. Перед глазами плывут светлячки, алые знамена и золотые трубы. Тэд ржет.
Через несколько мгновений он хватает газету и говорит:
- Точно! Слышь, ну дела… вот и буквочка «р» нашлась…
- Ключи давай, - нависает над стойкой Блэк. Он совершенно пьян и с этим надо срочно бороться.
- Иди в свой 301, там никого нет, и не заперто.
- А как же ночные нападения на жильцов? – ухмыляется Блэк.
- Никак, закройся на реперто.
* * *
Блэк, качаясь и сжав горлышко бутылки («В номерах запрещено, бандит!») преодолевает ступеньки.
…Конечно, он чует: спать ему сейчас не придется.
Потому что в центре коридора, за пять комнат от блэковой, безрезультатно ковыряет замок ключом загадочная девица.
Вообще говоря, он не думал сразу помогать чужому горю, но фигура, припав к створке, развернулась – и, как показалось, умоляюще посмотрела на нового жильца.
Не дело рыцарю оставлять в беде прекрасную незнакомку.
Говоря по правде, Блэк руководствовался не рыцарским кодексом, не плодами дневного планирования, а инстинктом. Он даже лица девицы не мог разобрать, и не мог оценить ее взгляд. Может, он был гневным или оценивающим, или презрительным. Может, Блэк сейчас все испортит!
Однако инстинкт говорил другое: его приглашают помочь на всех фронтах – с дверью и за дверью, потому что он желанен, и быть иначе не может. А инстинкт Блэка не подводил никогда.
- Заклинило? – поинтересовался он, пробуя пальцами рукоятку. – Если это спешно, можно отоварить Бомбардой… Засадить Алохоморой…
…Девица качнулась влево, и Блэк ощутил локтем ее корсет. Но, возможно, это были ребра. Он тут же сменил руку – теперь он ощупывал дверь левой, словно это само собой разумелось, и, конечно, девица качнулась снова – фактически позволяя Блэку себя обнять. Чем тот воспользовался без ярко выраженного подтекста, а как бы для пользы дела. В правой руке Блэк держал волшебную палочку, которой теперь тыкал в замочную скважину. Его рот расползался в улыбке – просто от хорошего настроения, удачи и предчувствия шалости. Сопливус разом выветрился из головы, а к девице, судя по всему, он вообще никогда не имел отношения. Прав был Люпин. Однако же не во всем. Сверху открывался дивный вид на девичью грудь. Бутылка, подвешенная чарами, парила рядом.
- …Подпалить Инсендио… - наивно продолжал Блэк . – Что скажешь?..
- Это плохая идея, - откинула голову девица, жесткая встопорщенная вуаль царапнула блэкову щеку. – Там полно моих вещей, а тут полно ворья. Ты же не думаешь, что дверь запечаталась сама?.. Какая-то гнида из местных имеет виды на мой гардероб.
…От грубости, произнесенной грудным бархатным голосом, у Блэка зашлось в зобу дыханье.
- Есть два варианта решения проблемы, - прижал к себе девицу поплотнее Блэк. – Первый – я разношу дверь и остаюсь на ночь сторожить твой гардероб. Второй – ты можешь переночевать в моем номере. А утром я разберусь с дверью и коридорным. Что выбираешь?
Девица напряглась – видимо, прилагала серьезные интеллектуальные усилия, отчего голова ее совсем легла на блэково плечо, открыв долгую белую шею. Потянуло кардамоном и нездешней тоской.
- А ты будешь ночевать под этой дверью? – нехорошим тоном осведомилась она.
- Нет, мы будем наблюдать за ней издали. Надо же выяснить, кто нацелился на твой гардероб и испоганил замок!
- Да, это было бы крайне интересно.
- И, кроме того, справедливо.
- И увлекательно…
- И даже приятно!..
…Блэк не заметил, когда это он успел впиться в долгую белую шею, и только томное мычание привело его в чувство. Кратким прояснением сознания надо было пользоваться немедленно.
- Акцио бутылка! – скомандовал он на пороге своей комнаты, держа обмягшую девицу в бестрепетных руках.
5.
Номер 301, едва открывшись, поплыл перед глазами. Очевидно, я перебрал, - решил Блэк, автоматически запирая вход и засовывая палочку в штаны. Но никакая выпивка сроду не лишала его основных навыков джентльмена.
Развернувшись, он с размаху припечатал спиной спутницы дверь, весьма неаккуратно – в глухом стуке слились хлопанье створки о косяк и удар хребта по крашеной фанере. Девица не обратила внимания, чем резко повысила свой статус в Блэковых глазах. Ее слабые духи несомненной колдовской природы производили страшное разрушение. Где-то позади ухнула об пол потерявшая невесомость бутылка.
Шаря голодными руками где Мерлин пошлет, Блэк ухватился за край жесткой вуали, девица резво огрела его по рукам.
Блэк на секунду протрезвел.
- Что??! – по-детски воскликнул он, и тут же, прочистив горло, вопросил басом: - Не любите целоваться, миледи?..
- Не с алкоголиками! - выдохнула девица.
- Вот как?.. – оторвал ее от двери Блэк. – А может, там скрыто нечто неподобающее?.. – и словно невзначай проехался по ткани тыльной стороной руки.
- Да, я уродлива, - ответила девица и расхохоталась.
Блэк опешил было, но тут же расхохотался за компанию – для дружеской поддержки.
- Тут темно как в зобу грифона, - успокоил он. – Надеюсь, у тебя не заячья губа!
- А это повод не почтить вниманием остальное?.. – коварно спросила она.
Блэк понял, что потерял голову. НИКОГДА ему не попадалось ничего похожего. Даже глаза защипало.
- Инкарцеро! – ткнул он в девицу ловко выхваченной палочкой. Скользкая веревка шмякнула ее по рукам, сделала петлю, но не домоталась, как положено – так и свисала теперь с конца палочки, словно неприличные выделения. Девица не убоялась и не потряслась аврорским навыком кавалера, видимо, имела большой опыт контактов интимного рода с неуравновешенными партнерами.
- Ты хоть школу-то закончил, мальчик? – обидно поинтересовалась она, не препятствуя Блэку тащить себя на кровать, и даже отталкиваясь по пути от пола – разумеется, тоже ввиду товарищеской поддержки. Но возможно, она берегла каблуки. – У тебя из палочки течет… Сопливус!
Блэк зарычал. Свет - впрочем, и так отсутствующий – окончательно померк. Неясно, что в этой девице было более кошмарно – ее доступное поведение или ее бесстыдная отталкивающая речь. Это был какой-то гремучий состав вызова и кокетства, с которым Блэк был не в состоянии разумно совладать. Он желал эту уродину – по ее собственным словам – с заячьей губой или бельмом, а возможно и с драконьим сифилисом – как ни разу в жизни не желал ни одну женщину.
- Держись! – сквозь зубы предупредил он, бросая ее на серое покрывало, пахнущее сухой травой и мышами. – Теперь я тебя отделаю так, что ты надолго запомнишь!
- Кретин, - отозвалась девица беззлобно, согнув коленки. – Развяжи меня.
- Ну нет, покажи личико! – и Блэк игриво дернул за вуаль.
…Коротая и не подумала покидать своего места.
- Скажи волшебное слово! – захохотала девица.
Блэк выдрал хвост веревки из своей палочки, задрал вуаль – и направил свет в лицо незнакомке:
- Люмос!
…На него, не моргая, уставились черные ведьмины глаза. Их выражение было нехорошим. Непонятным – абсолютно уничижительным и одновременно абсолютно удовлетворенным. Знакомое выражение, у Блэка даже ёкнуло в желудке, словно тело по привычке реагировало на известный раздражитель – и только в голове так ничего и не всплыло.
Разумеется, никакого особого уродства под священной завесой не оказалось. Прихотливый змеистый рот, совершенно не подходящий к наличной груди – тут был бы уместен капризный бутон ярко-розового цвета или полуприкрытые влажные губы, которыми козыряли модницы 77 года выпуска. Белая, словно напудренная кожа. Довольно крупный нос с тонко вырезанными ноздрями и заметной горбинкой. Энергичная линия скул, делающая лицо более узким и решительным, чем того требует канон «смазливости», и – совершенно неожиданно – очаровательный легкий подбородок, сводящий все усилия природы нагромоздить на шесть дюймов площади как можно больше рельефа - на нет: меньше всего это лицо походило на классическую английскую лошадиную морду.
Блэк пил это лицо как воду: он сильно подозревал, что дело нечисто, но поскольку явная опасность не ощущалась, пока отдался на волю момента.
- Удовлетворен? – выплюнула девица, показав светлые, нигде не выбитые зубы. - Надеюсь, под нижнюю завесу ты полезешь без фонаря. – И опустила коленки.
Блэк против воли улыбнулся – он был легкомысленно, ненормально счастлив.
На миг в глазах девицы отразилось некое мимолетное, теплое, неуловимое чувство – и тут Блэк понял, что не так.
Зрачки ведьмы были сильно расширены, словно она залила в них белладонны. Один глаз у нее действительно был черный.
А другой – бледно-зеленый.
Тонкий болотный ободок придавал и взгляду, и мимике, и даже вполне откровенным словам некую асиметричность, двойственность, сомнительный подтекст. Это кроме того, разумеется, что подобный знак повсеместно считается «меткой нечистого», верным признаком «одноглазого беса» и большим кредитом в области темных искусств.
- Убит наповал! – возгласил Блэк, падая лицом в бюст.
Конечно, он знал, откуда в маленьком волшебном мире Англии с единственным учебным заведением для магов берутся шлюхи: это несчастные сквибши из вполне чистокровных семейств, не посещающие школу. Они все знают, но ничего не могут, в обычном мире им невыносимо, а в волшебном они могут существовать лишь как обслуживающий персонал самого низкого пошиба. Даже в барменшах таким делать нечего. Надеяться на приличный брак – это сказка про Золушку, случается с одной из ста. Кто знает, вдруг отсутствие волшебства скажется на потомстве? К тому же с такой женой стыдно показаться в обществе. Как с безрукой. Результат всегда одинаков: изменение внешности, фальшивые волшебные палочки, выдуманные имена, одинокая старость в пригородах мегаполисов, в окружении кошек, собачек и странных старух – подруг по профессии и судьбе.
Но до старости еще очень далеко, а ненормальное счастье близко.
Снимать перчатки девица отказалась. Блэк и не настаивал. С нарастающим звоном в ушах он сделал о себе несколько открытий.
Во-первых, его тошнит от лиц, подобных Лили Эванс, с ее рыжими роскошными кудрями, аккуратным ртом и ямочками на щеках. Еще Блэка тошнит от слова «добродетель».
Во-вторых, женщина сверху – это несомненно излюбленная поза Блэка, особенно под градусом, потому что состояние благостного полета нуждается в обширной опоре, и потому что когда лежишь вверх лицом – голова кружится меньше.
В-третьих, добрый друг и весельчак Блэк, который всегда был не прочь по-товарищески перепихнуться без всяких прикрас, обнаружил четкое желание в пару к длинным красным перчаткам, порой хватавшим его за бока и за горло, обрести драматичный цепной поводок или хотя бы ошейник, пусть без поводка, просто для полноты стиля. Чужая агрессия возбуждала его куда больше собственной.
В-четвертых, Блэк испугался, что на дур – впрочем, как и на недоступных умниц - ему обеспечена нервная импотенция.
И, в-последних, Блэк понял, что никогда, ни при каких обстоятельствах, он не влюбится в блондинку. Безответная снежная болонка – это последний берег, за которым только склеп, без права на апелляцию.
- Тебе не пора заканчивать? – выдохнула девица, сжав Блэка острыми коленками. Голос ее был прерывистым, как и дыхание.
- После тебя, - стиснул зубы Блэк. По правде говоря, девица была права, но дам всегда следует пропускать вперед.
- Я фригидна, - остановилась девица. Блэк, секунду назад еще гордившийся выдержкой, разом утратил контроль.
- Так какого черта!? – крикнул он, поднявшись на локтях. Вот оно, началось – дело не просто нечисто, а буквально противоестественно.
- У тебя красивый рот, - сказала девица.- Ты так безрадостно стонешь. Словно терпишь адские муки… Можно ради этого далеко пойти…
- Стерва, - схватил Блэк девицу за плечи, она покорно откинула голову назад, обмякла и фатально пошевелилась в зоне повышенного риска.
- Но я так тебя хотела… - сказала она глухо, - хочу… во всей красе…
Блэк излился моментально и обильно, глотая ругательства и насаживая податливую девицу под всеми углами, чтобы не утратить ни одного оттенка ощущений.
Сквозь мутный туман, падая на подушку, он видел, как девица медленно подняла руку и стащила со своей шеи кремовый шарф.
Под ним на ее шее сиял черный камень – сиял ослепительно и жутко, пульсируя, приковывая взгляд, излучая волны забвения, сытости и странного, бродячего счастья.
…Видимо, он на какое-то время забылся. Дело принимало все более нехороший оборот.
- Ну как? – спросила девица, сидевшая на кровати, обхватив коленки и глядя на Блэка глазами, полными сожаления. – Готов ко второму раунду?..
- Что это за дрянь? – указал Блэк на ее шею.
- Эротический амулет, - просветила девица.
- Пожирает мужчин? – догадался Блэк.
- Пожирает удовольствия, - прищурилась девица. – Мужчины остаются целыми и счастливыми. Обычно.
- И в чем шутка?
- Не могу его снять, - приватно сообщила девица. – Но мальчикам нравится. Они его издали чуют.
- Что-то не верится.
- Ты думаешь, я горло от ангины берегу, умник? – взвилась девица. – Или это у меня сиськи так удались, что даже местный ключник умаслился?.. Или ты на мою морду купился? Когда начал меня лапать прямо в коридоре?..
- Да не заводись ты, - благодушно подгреб девицу Блэк. – Отменные сиськи. И мордочка ничего… Грубая ты. Оттого и фригидная.
На мгновенье девица сильно напряглась. Задрожала крупной дрожью, словно боролась с отвращением или злобой. Вывернулась из-под руки и пробуравила Блэка разноцветными глазами. Блэк наивно улыбнулся.
- Ты от меня грубости сегодня и не слышал, - наконец отвернулась она, поджав рот. – Привыкли к дурацкому чириканью, чистюли хреновы…
Блэк примирительно лизнул плечико, куснул основание шеи (девица раздраженно дернула плечом, поддав Блэка в подбородок), ухватил зубами темную цепочку. Подергал.
- И кто же тебя таким подарком наградил? – тронул он камень, заглаживая мнимую вину.
- Сутенер.
- А кто у нас сутенер?
- Извращенец.
Блэк заржал. То есть, ничего смешного в словах девицы не было – темная история, конечно полная вранья. Но девица была хоть и грубая, но такая милая… неприхотливая… и дурная на всю голову.
Аромат ее растрепавшихся волос тонко, но брутально влиял на блэково сознание. В солнечных пятнах проплывали под закрытыми веками песчаные пляжи, теплые волны, морская пена, белые шелка, прозрачные вуали, загорелое плечо, прикрытое свадебной фатой, флердоранж, сельская церковь, старый кюре, пара колец, огромная жизнь, полная простого счастья.
- Ты с мужчинами когда-нибудь спал? – тихо и ядовито раздалось над ухом.
- Что?! – очнулся Блэк.
- Это просто вопрос. Мне показалось, он не очень груб?..
- Ты спросила, сплю ли я с мужчинами? Я не ослышался? – в благоговейном ужасе Блэк даже перестал дышать.
- Ну да. Только не ори.
…Готовый заорать «Да как тебе в голову пришло!!!» Блэк осекся.
- А ты спишь с женщинами? – вместо этого поинтересовался он.
- Я им не нравлюсь, - сказала девица. – И раньше-то не особо, а теперь вовсе. Отпугиваю, наверное.
- Да ладно… - откинулся на жесткую подушку Блэк. Тревожный пошел разговор, пора менять тему. – Вы бы хоть перчатки сняли, миледи.
- Без перчаток неинтересно, - ответила девица. – Ну, так ты спал когда-нибудь с мужчинами?
- А похоже? – дрогнувшим голосом произнес Блэк. Ожившие подозрения он мощным усилием воли загнал обратно.
- Похоже.
- С чего это?.. – с вызовом выставил подбородок Блэк.
Девица привстала на руках – блестящий камень мотнулся перед блэковым носом вперед-назад. Вперед-назад, тик-так, Джеймс бы в момент поймал его как снитч – и выиграл раунд. Он, Блэк, раньше тоже всегда выигрывал – к радости друзей, назло врагам… Верный пес, в тумане сбившийся со следа.
За кем бежит в этом тумане Сириус Блэк?.. Стремительный олень уходит прочь от королевской охоты, от слюнявых поцелуев гончей, от плывущих за ней призраков пик, знамен и застольных песен. Волк-одиночка подался в чащу сквозь валежник и капканы, ведомый жаждой убивать без свидетелей. Огромный мир влечет неприрученных зверей. Что до крыс, то они были и остались паразитами, хорошо, что держатся подальше, жмутся по подвалам Гринготса и чиновничьим норам.
В холодном, полном неизвестности тумане много призрачных объятий и болотных огней. Но много и вполне реальных, теплых рук, обещающих очаг, льнущих к холке. Выгибается собачий хребет в сладком трепете, прижимаются к земле передние лапы – пока задранный хвост восторженно машет вперед-назад, вперед-назад… тик-так… Мелко дрожит влажная шкура, возьми меня, играй со мной, беги со мной сквозь дым и слякоть с косматым солнцем наравне, я вой оставлю за порогом, чтоб отгонять твоих врагов… Блэк впивается зубами в угол подушки, пахнущей плесенью и мышами. Что это?.. Что это?!.. В дешевом номере скрипят пружины, перед глазами дымные круги. Чьи умелые, ловкие руки так хорошо знают человеческую поднаготную Блэка?.. Что они делают внутри него, невидимый хвост скандально машет вправо-влево, вправо-влево… скользят по серым простыням передние согнутые лапы, пальцы впиваются в ткань… Ату его!..
Громкий, звериный вой позорно взвивается к потолку, пока луна, взломав решетки, обрушивается в глаза радужным, слепым сиянием, заполняя их сотней оттенков слова «отдаться».
…Так вот что должен был испытать… не думать! Все равно ничего не вышло, потому что выйти не могло, никогда.
Это была просто дерзкая выходка, шалость. Чтобы растравлять Джеймса на каникулах. Слабо тебе, Поттер?... Стены пыльного книжного лабиринта раскрыты зевами полок, полных запретных книг по некромантии, темным чарам подчинения и утраченным языкам. Здесь так легко затеряться после полудня, особенно если твой противник под силенцио и молчит. Старый том выскальзывает из бледных дрожащих рук, попался, гаденыш.
Неожиданно сильные руки так нелепо – ну надо же! – бьют Сириуса по лицу. Один раз. Покачнулся старый стеллаж, ты плохо держишься на ногах, зубрила. Катится вон выбитая волшебная палочка. Черные волосы метут по полу вековую пыль, в помощь домовым эльфам, не отворачивай личико, урод, смотри мне в глаза! Струйка крови так красит твой мертвецкий рот, разбитый нос – решен вопрос! Не веришь? Не веришь?? Что выставился? Нечего сказать??
…Черт, волшебная палочка закатилась под полку, но я и без нее по твоим глазам вижу, как ты меня боишься. Как ты меня ненавидишь. Как хочешь не остаться в долгу. Я чувствую, как ты дрожишь от позорной слабости, многолетней ярости и… предвкушения?
Предвкушения? Ну конечно… Мне следовало догадаться раньше! Ты же этого от меня хочешь? Ты для этого таскаешься за нами по пятам, нарываясь на оскорбления и отравляя нам жизнь? Не желаешь признаваться?... Да какая мне разница, я отлично понял тебя, извращенный грязный нытик, отцепи от меня свои поганые руки. Пинаться? Пинаться?? А что ты скажешь на это?? На это?.. Эй, не закатывай глаза, эй!
Рвется веселая ткань, в рыжих подпалинах, трик-трак, трик-трак! Я бы снял с тебя Силенцио, будь у меня палочка, чтобы только раз послушать твое нытье! Твои проклятия, которыми ты ядовито и метко плюешься, радуя мое бешеное сердце, которое так изголодалось по полноте, по горячей золотой коже – удачно лег полуденный квадрат окна – по моей всецелой и окончательной победе, по влажному биению живых вен, азарту сопротивления, щедрой теплоте таинственных впадин и вершин, задыхающемуся горлу, по ребрам, ходящим ходуном, презрительным и жадным глазам, что никому и никогда не верят - и по тому, что причина этих дивных изменений - я! Я! Я!
…Мечутся перед глазами два ряда старых пергаментных томов, золотятся корешки, триста верных путей избежать порчи, новейшие способы добыть камень философов, триста путей избежать порчи, новейшие способы… Шелестит станицами под майским сквозняком упавший том, рвутся на свет, на воздух запертые в нем покойники. Клубится солнечная пыль над немым раскрытым ртом. Ты будешь помнить это до смерти, ты еще будешь бегать за мной до смерти, и ты никому не скажешь об этом – до самой смерти…
…Глупая выходка, печальный опыт. Слепящий туман безжалостно приоткрылся над загадкой – и сомкнулся хуже прежнего.
…Ты зачарован, Блэк! Ты уже понял это, Блэк?..
…И к черту! Сознательная, сладкая погибель. Красная рука, как в детском кошмаре, ползет по животу, хватает за живое, страшно, мучительно, невозможно.
- Прекрати, - смеются чужие губы в его загривок, - зажиматься и вести себя как кретин… Это же было твое желание… Или все бросим?..
- Не смей! – выкрикивает Блэк, подаваясь назад. – Останавливаться…
Зубы впиваются ему в поясницу, пока голые пальцы скользят внутри, и хрип Блэка глушит чужой утробный смех. Убить свидетельницу страшного падения, нет, запечатать ее в комнате и пользовать в одиночку, какой стыд Хотя Блэку глубоко наплевать, что он будет думать об этом наутро. Он не понимает, что она теперь говорит. Финальный барьер рухнул, прощай, последний остов древней чести, не о чем сожалеть. Только солнечные лучи расплываются на паркете, закрывая черное пятно.
- Я плачу? – поражен Блэк, падая в липкую лужу простыней и мокрый угол подушки.
Краем глаза он еще ловит колдовской свет, льющейся в его спину, бесстыдный, словно рампа – пока тот не забирает последние мысли и последнюю тоску - вместе с остатком сознания.
…Эта ночь никогда не кончится.
Кто-то осторожно, почти благоговейно целует его в висок. Блэк открывает глаза.
Перед кроватью на полу сидит чернявая девица – белое лицо светится в лунном сумраке, провалы глаз без зрачков неподвижны, едва заметно шевелятся губы. Не иначе, ведьмин наговор!
- Что это ты делаешь? – резко хватает ее за руку Блэк.
- Ты сознание потерял, - бьет его по руке девица. – Алкоголик. Два часа лежишь как труп. А иногда орешь. Тебе надо в клинику!
- Не нравится – найди трезвенника! – неожиданно ярится Блэк. Он не может вспомнить, что из произошедшего ему померещилось, а что имело место на деле. Морщит лоб. Мгновенная испарина довершает картину плачевно подправленной памяти.
- Так выпусти меня! – смотрит ему в переносицу девица. – Ты, кретин, комнату запер, забыл?
…Нет, это Блэк помнил. И то, что палочка его где-то на полу – тоже. И то, что идти девице вроде бы как некуда, только на улицу… Остальное окружала тошнотворная серая вата.
- Может, подождешь тут до утра? – глупо предлагает Блэк, опуская ноги на пол. Где эта чертова палочка? Осколки вот видны отлично. Жалко до смерти – выпить бы не помешало.
- Ни минуты тут не останусь, - шипит девица, выдернув руку и поправляя разоренное платье. – Я все про тебя поняла. Ты – сумасшедший аврор! У тебя галлюцинации. – Она встает и отступает к выходу. - Хоть и рожа смазливая, и вообще мог бы сойти за человека!..
- Да помолчи, мерлина ради… - ощупывает голову Блэк, словно подозревает, что ей нанесли физический ущерб. – Выпущу я тебя. Хоть и сиськи у тебя отменные… и вообще, могла бы сойти за приличную леди. И остаться тут как приличная леди… пока джентльмену не станет получше…
- Тебе никогда не станет лучше, - авторитетно заявляет девица. – Ты одинокий, опустившийся пьяница, растерявший и друзей и врагов. Ищешь забвения где попало, у кого попало, чтобы ни за что не отвечать. Смертельно расстроен, что тебя никто не любит, как ты бы хотел. А для самого любовь – это членом махать, повышая собственный статус звезды!
…От последнего слова Блэк тоже вскочил. Неожиданная мысль пронзила его как пуля. Три широких шага – бросок:
- Давно пьем оборотное зелье?? – навис он. – Кто тебе прислал, мамаша моя? Или кузина?.. Давай, говори!
Стальные пальцы Блэка прицельно сошлись на чужом горле. Вот оно, вот оно, разгадка близко!
Цепкие, не менее стальные пальцы впились в Блэковы запястья – куда там, хриплое дыхание только распаляет жажду. Девица закатывает глаза, голова бессильно отклоняется назад – но на этот трюк Блэка больше не купишь. Тащит волоком жертву на кровать – чтобы расправиться с ней методично, вдумчиво и выяснить все до конца.
Но увы. Стальные пальцы неожиданно впиваются в мошонку, и эту чисто женскую, иррациональную злобу, которая вырвет - не спросит – ничто не перевесит, Блэк разжимает пальцы.
Минуты нешуточной, упоительной и членовредительной борьбы. Жестокие пинки, выставленные локти, прикрывающие челюсть, заломленные руки, треск ткани и ребер. Античный практически сюжет – голый герой обуздывает полуголую Андромеду (предания семьи Блэков), жаль некому запечатлеть. Раздражающе мелькают пятна красных перчаток – и как можно было купиться на этот пошлый трюк? – Блэк рвет их зубами, припечатав вредительницу всем своим весом и глухо воя от наносимого ему урона. Жаль, что ни один зуб у девицы не выбит – давно пора. Рваное ухо горит, красные клочья ткани выплюнуты на пол.
- Что, трахнешь меня? – цедит девица омерзительным, знакомым тоном. – Снова? Понравилось?..
- Я тебя поуродую, стерва! – шипит Блэк. – Никакие оборотные чары не помогут!
- Я все равно тебе ничего не скажу!
Что тут сделаешь? Блэк – господин положения, враг повержен и потерял волю к сопротивлению. Податливая теплая плоть гостеприимно распахнута – но в этом нет ни гарантии удовлетворения, ни решения проблемы. Мерцает приветливо черный камень, ловя лунный свет, приглашает продолжить банкет, какая разница, кто эта ведьма (или сквибша?..), может, все правы, а он не прав – просто смешались алкоголь и аврорат, абсент, азарт и астения, как много слов на букву «а»!... А дело-то в том, что хотелось чего-то особенного, пронзительного, сияющего. Непокидающего…
- Вон из моей головы! – орет Блэк, зажмуриваясь, – и заносит руку для удара.
Девица заслоняется локтем – слепая ярость разбивается о блок предплечья. Блэк моментально открывает нехорошо горящие глаза. И моментально цепенеет.
…На этой белой руке, левой руке, вывернутой под мучительным углом, чернеет в свете окна страшный Знак, оскаленный череп и ползущая из его глазниц змея. Черная Метка.
В следующий миг Блэк отскакивает – и, не рассчитав, больно бьется хребтом о массивный кроватный столб (еще одна зарубка на память!). На его враз побелевшем лице смесь отвращения, изумления и почти детской обиды.
Именно по этой реакции, как видно, девица все поняла. Моментально сгруппировавшись, она поджала ноги и тоже отскочила к кроватному столбу – по диагонали. Схватилась за руку, словно ей ее повредили. Прижала к груди. Черные провалы глаз не мигая уставились на Блэка.
- Ты… - выставил палец Блэк. – Ты… - и расхохотался. В этом смехе не было ничего здорового и веселого – от него веяло решимостью убивать.
Девица распрямилась, держась за кроватный столб, выдернула палочку из волос – направила на Блэка и внятно сказала:
- Ты был слишком любопытен, Сириус Блэк. Теперь ты умрешь.
…Реакция у Блэка всегда была что надо. Но тут он превзошел самого себя. «Ава!...» - раздалось над его ухом – и в следующий миг он летел с кровати вниз, вложив всю силу в пальцы, ухватившие серую простыню.
…Второе слово разорвал короткий дамский взвизг: на стремительно поехавшей из-под ног простыне девица потеряла равновесие. Серая тряпка накрыла Блэка, угрем вползающего под кровать.
Зеленая вспышка ударила в пол.
Скрипнула половица под босыми ногами – ага! Слезла! Ату!
…Лязгнули собачьи челюсти. Гладкая, изящная лодыжка. Была. Девичий крик прозвучал как чертова музыка. Упираясь четырьмя лапами, Блэк тащит законный кусок в укрытие, только черный нос торчит из-под низкой панели.
…Торчал.
Мерзкая баба, вместо того, чтобы стряхивать страшного пса и упираться, резко нагнулась – и из-под ног, неприлично и метко, залепила под кровать ошеломляющим проклятьем незнакомой природы.
6.
…Сириус Блэк пришел в себя, как и следовало ожидать, под кроватью. Само по себе это было с ним не впервые. Но никогда еще с ним не случалось такого в анимагическом виде. Проклясть невинную собаку, друга человека – это надо изощриться.
Поскуливая, он выполз наружу. Комната вылизана, словно тут убиралась бригада домовых эльфов. Может быть, и правда убиралась – не заглянули под кровать, и все – а остальное вымели.
Ни стеклышка, ни пятнышка… Ни волшебной палочки.
Как - ни волшебной палочки???!
Блэк заметался по комнате, путаясь в лапах и проклиная тупую боль в голове.
Ничего. И дверь заперта волшебным образом. Снаружи.
Это был самый плохой день, который Блэк когда-либо проводил после бурной ночи. Приняв обычный облик, он исследовал дверь – но даже простое заклятье трансфигурации без палочки выполнить было невозможно. С тоской он подумал, что надо было почаще торчать в библиотеке не за тем, а для того же, для чего там коротали дни нормальные студенты – то есть, для чтенья.
Потом он подергал прутья окна. Но решетка была не иначе как тюремной, добытой по блату, и поддаваться не желала. При определенном усилии ее можно было механически перепилить за месяц пряжкой от штанов.
Блэк высказал все, что думает о собственной матери, родившей на свет идиота, кузинах-расистках и их друзьях-чернушниках, сволочах-слизеринцах, шлюхах, сами-знаете-ком персонально – потом обернулся печальным псом, положил морду на лапы, и стал ждать.
…В пять часов вечера его выпустил хозяин гостиницы. Он заявился показывать новому постояльцу «отличный номер 301, а вот и ключик, специально для вас держали!..»
Блэк тяжелыми глазами осмотрел вошедших, и лишь потом стрелой метнулся наружу, мимо хозяина (запах отменного виски ударил в нос) и цветного подола новой постоялицы, которая мало того, что была лишней, еще и внешне подкачала. Во-первых, она была тощей, как гладильная доска, и в очках. Во-вторых, на ней было накручено как минимум три шали, и из рукава торчал платок (хронический насморк?) Шерстяная кофта, пестрая юбка, сумочка из соломки, полотняная котомка за спиной – все это было бы невинным одеянием бродяжки, но бусы!... В несколько рядов, всех цветов радуги!.. (гирлянды сосисок и колбас проплыли перед глазами, вызвав спазм). В-третьих, она поджала лапки, закрывая грудь сумочкой, и завизжала (борясь со слюноотделением, Блэк мощно сглотнул, лязгнул зубами и вывалил язык – остудить воображение). Но теперь он несся по коридору, и слышал только фрагменты произведенного им впечатления: «Я не стану жить в комнате с Гримом!..» Бу-бу-бу… «Это неуважение!.. блохи…»
…На восстановление волшебной палочки (заявление по месту работы, подробности утраты, параметры, приметы подозреваемой, штраф за утрату бдительности, апелляция на попытку отстранения от особо Важных Заданий, хихиканье коллег по отделу, и прочая волокита) ушло две с половиной недели.
Незначительно помогла протекция главы отдела аналитики Эммелины Вэнс (нынешней начальницы Джеймса), которой Блэк подтвердил информацию о метках Сами-Знаете-Кого и даже нарисовал примерный вид картинки: череп и змею. И разумеется – как того требовали правила – поклялся кровью матушки, что не лжет. Потом пожалел, что не приврал - мамашу было совсем не жаль. Да поздно.
Джеймса Блэк не стал посвящать в подробности, расценив свои шашни с одной из этих слишком нервозной темой для кануна свадьбы. Да, за Блэком, возможно, следят – ну и что? При его-то происхождении. При его-то родственниках. И при том, что Блэк особо не скрывает своего к ним отношения. Он бы не удивился, что вся его жизнь у Сами-знаете-кого как на ладони. Но его друзей это пока не задевает, нечего и волноваться. Да и что он может им предложить? Бояться собственной тени?.. Потому что про бдительность, охрану частной жизни и ограничение случайных контактов они каждый день слышат на работе.
Конечно, Джеймс понял, что ему говорят не все. Но настаивать не стал – только по спине похлопал.
– Хочешь, я смотаюсь с тобой в «Кабанью голову»? – подмигнул он. - Возьмем за жабры Тэдди, мигом все расскажет! Даже то, что не знал! И старика возьмем. Меня там все знают! Развели секретность, видите ли… А краденые палочки на черном рынке хорошо идут, для непростительных заклятий лучше и не надо. Проклял и выкинул - чтобы свою не светить. Там целая технология под это дело разработана. Чтобы Приоре Инкантатем не давало результатов, сам знаешь - каждый раз лезет одна бытовуха. Никого за руку не поймать... Так что пора эту лавочку повязать!..
- Я сперва сам разведаю.
- Да брось! Чего тянуть? Пара правильных имен из нашего отдела – и порядок.
- Я сам, - выставил руку Блэк. – Лучше одолжи мне мантию-невидимку.
- Нет проблем… Хотя я и не думал, что вся моя ценность в твоих глазах исчерпывается мантией… Ладно, я пошутил. А вообще тебе давно пора себе подругу завести, – Джеймс подбросил пачку папирос и поймал ее в воздухе, как раньше проделывал со снитчем. - Так что, по-моему, все отлично…
…Блэк механически улыбался, не в силах смотреть товарищу в глаза. Джеймс не виноват, что бьет мимо цели – это же сам Блэк исключил его из круга посвященных. Ради самого Джеймса… Но все равно выходило, что лучший друг ни черта не понимает, только раздражает советами, и с драконами Ланселот остался один на один.
Люпин узнал куда больше. Он не был трезвенником и не собирался жениться, поэтому являл собой идеальный вариант для приема исповедей. Одну из них он только что выслушал. Помрачнел.
- Я знаю, что ты подумал, Рем, - тихо сказал Блэк. – Я для них лакомый кусок. Все мое семейство. Если за мной следят, я должен прекратить с вами видеться, чтобы никого не подставить. Но я и так собирался…
- Не говори ерунды, - перебил Рем. – Неужели, если бы засветился кто-то из нас, ты бы поступил, как советуешь? Конечно, есть нюанс… Я, кстати, так и не понял, чего эта особь хотела – трахаться с тобой или раскусить тебя как мракоборца, или просто трахаться неважно с кем.
- Ну – она знала мое имя… С самого начала, видимо. И я, дурак, еще радовался – такая девка, да на халяву… в контрастах старого притона… Кретин и есть!..
Блэк сидел мрачный, в окружении подарочных коробок, золотой фольги и розового свертка «Для будущей мамы!» Он ненавидел себя за не избытый романтизм, въевшийся как ржа вместе с рыцарскими романами, где доблестный сэр Гавейн, сэр Кай а то и сэр Ланселот в драконьем дерьме с ног до головы нечаянно пристраиваются на ночлег в мерзкую развалюху – и тут на них обваливаются 30 девственниц, или хотя бы одна – но красоты и страсти небывалой.
- Да ладно, - дипломатично утешил Люпин, отгрызая ценники и засовывая под блестящие шнурки поздравительные открытки. – Зато, если судить по твоей физиономии, это было незабываемо.
- А что хорошего? – подоткнул Блэк ногой фольгу. – Все было понарошку. Сказок не бывает, во всяком случае - у меня. У Джеймса – да.
- Джеймс другие сказки любит, - оторвался от занятия Люпин. – Он глубоко порядочный человек.
- Ой, не начинай, без тебя тошно!
- Задела тебя твоя особь, вот что я скажу, - встал с карачек Люпин. – Я только не понял, чем. Она же убийца, слуга Сам-Знаешь!.. Падшее созданье. Что-то ты не договариваешь. Раньше тебя только сопливус так доставал. Конечно, есть определенный шарм…
- Я должен был ее грохнуть!..
- Ага. И затаскаться по судам.
- Как ты думаешь, - Сириус поднял глаза, – кто ее навел?..
- Он бы давно объявился, - утешительно улыбнулся Люпин, похлопав товарища по плечу. - Скорее я поверю, что у этих просто большие проблемы с личной жизнью…
- Да уж наверняка! – с готовностью ухватил тему Блэк, придавая лицу разочарованное выражение. - У этих сплошь проблемы. Если там одни Сопливусы и МакНейры… или эти больные Лестренжи… ты кстати слышал, они практикуют инцест?..
- Слушай больше.
- Я еще про Малфоев тебе не рассказал!..
…Свадьба прошла отменно. Крошка Петтигрю превзошел все ожидания. Правда его незаметность, вездесущность и показной такт стали еще более слащавы и словно залоснились. Он пришел в дорогом костюме, и в самый жаркий момент вечера был застигнут сидящим под искусственной пальмой в полном и самодостаточном одиночестве – чего за ним прежде не водилось. И почти не лебезил ни перед Сириусом, ни перед Джеймсом. Но надо делать скидки для старых друзей. Может быть, они просто отвыкли быть среди своих, где их знают как облупленных. Вот и изображают невесть что.
Блэк пил за троих, шутил за четверых – больше не впопад, произносил тосты за хорошие и добропорядочные вещи – и ненавидел себя. У него все было не просто не как у людей – а много, много хуже. Он переспал с Пожирательницей Смерти, и она раскрыла ему глаза на то, что он желает секса с мужчиной, возможно – ее союзником. Его не радовала свадьба – сама по себе, как факт, дело не в Джеймсе. Свидетельница со стороны Лили была пресна и весела, поминутно таскала Блэка танцевать, ловила свадебный букет – шумно, словно школьница, и ни минуты не сидела на месте. «Брачные отработки», - отозвался о ней дипломатичный Люпин. И - о ужас! – она была блондинкой.
На задворках сознания шумел дождь, шевелились на сырости подушек черные волосы, скрипели старые пружины и трещали на ветру соломенные куклы.
7.
Пришел конец мая, утопая в цветах.
…Ковыряя за гнилым гаражом свой мотоцикл на незаконно занятой территории магглского коттеджа (дикая растительность, сорняк по грудь, ни нормального сортира, ни камина, ни тепла, вода на улице, как жить – не понятно) – Блэк вдумчиво, меланхолично и в каком-то опьянении кружил мыслями вокруг сопливуса.
Он ненавидел сопливуса всегда - за мерзкую, девичью недоступность и за весь комплекс чужеродной, тухлой, ускользающей, полной миазмов гниения атмосферы, порожденной словом «Слизерин». Зеленые испарения в болотной жиже. Полное отсутствие чистоты. Гордые осанки, белая кость, некрасивые, но точеные профили потомственной волшебной знати, вылезшей из полого холма и никак не загоняемой обратно.
Люди, не умеющие быть сами по себе, что бы они не заявляли. Не умеющие дружить. Не знакомые с простотой, благодарностью, ясностью, простором лугов и теснотой рождественских пивных, мнящие себя выше всех – и могущие только подчиняться. Иерархия ветвится и уходит глубоко под землю. Под Сами-знаете-кого.
Взять за горло крепкой мужественной рукой – один раз – и посмотреть в глаза. Я мог показать тебе огромный мир – от дубовых рощ и тропок в орешнике до белых скал побережья Ла-Манш, от горных вересковых пустошей Шотландии до рунных камней Камелота, от парков Девоншира до Лондонской национальной галереи, между которыми, как центр незримой звезды, лежит наша Логрия. Волшебная страна алых щитов и золотых вздыбленных львов, прекрасных смелых женщин, высоких башен, яблочных садов, зачарованных озер, братских чаш и одиноких странствий. Рыцари и чародеи едут рука об руку, мудрость и доблесть, защитник и жрец, свет и тени.
…Жрец. Блэк сунул порезанный палец в рот и в сердцах пнул шину. Блестящие спицы радостно дрогнули, распространяя запах горелой карамели. Груда разобранного металла, подлежащая чистке от мелких, но гадких технических проклятий (чтоб у тебя, сволочь, цепь заело! Чтоб тебе спидометра не видать! Чтоб тебе поршни заклинило! Чтоб карбюратору не прочихаться! Садового гнома тебе в выхлопную трубу! Чтоб тебя пропороло!) – и набор сменных шестерней показались чужеродной свалкой мусора, который никогда не встанет на место. Жрецами Смерти называли себя слуги Известного Лица.
Разве можно умилостивить смерть? Заключить с ней договор?
Темные искусства, книгами по которым была полна блэкова фамильная библиотека, говорили: можно. При некоторых жертвах и определенном складе характера.
…Глупость. Ни характера такого, ни готовности сопливус не имеет. Он хилый и трусливый зануда, удивительно, как пережил Школу. И то за счет подлизывания к старшим.
…Ничего подобного, - радостно подсказала память. – Он отлично умеет вредить, и плещется в темных искусствах как в родном пруду. Никто на твоей памяти ему не помогал. И тебя, Блэк, притягивает именно это. Ты не в силах изменить ни свою кровь, ни впитанные с молоком матери поверья. Тебе казалось – ты поменял свои вкусы и выбрал летний день. Но ночь имеет на тебя права, и теперь Джеймс Поттер от тебя дальше, чем далеко посланная мамаша. Джеймс тебе рисуется непритязательным домашним животным, ты и не заметил, как стал его презирать - в его жизни все приторно, достойно, расписано по клеткам и скучно, скучно, скучно!
Ремус Люпин куда ближе тебе – со своим внутренним хищником, бесславной сдачей полной луне, тьмой сознания и вечной бездомностью. Но Ремус никогда не будет с тобой до конца искренним – он не считает себя достойным обсуждения. Тяготится своей долей.
Хвост. Любопытен. Но совсем не тот формат. Понятные страхи, понятные притязания – хотел бы быть как Джеймс, да ростом не вышел. Наверное, скопит капитал в акциях банка Гринготтс, женится на ведьме с кулинарными данными, заведет сыроварню. Может, далеко пойдет на этом поприще – при его умении проклинать конкурентов, портить воду в сельских колодцах и не брезговать Чарами Запустения.
А ты, Сириус?.. Что влечет тебя на самом деле?..
Падшие создания?.. Неприступность?.. Одиночество?.. Податливость?.. Смертельная борьба?.. Удары в спину?
Я ненавижу глухие стены! – выковыривал Блэк отверткой тинистую массу из коробки передач. – Я ненавижу заборы, запреты и закрытые пространства. Я ненавижу башни, где злые колдуны держат добычу. Я не терплю высокомерных наседок, и во всех сказках моего детства ни один рыцарь не женился удачно. Все принцессы были пожраны войной или чудовищами, или уже были обручены с королями. Рыцарские кости догнивали в казематах по обвинению в нарушении права чужой собственности.
Но разве это лишало когда-либо тайну ее притягательности? Разве это кого-то остановило?
Отрадно, что друзей разметало ветром. Проще будет развернуться.
…Глупое сердце, которому тесно в груди.
Летние грозы в этом году были часты и шумны, как светопреставление. Даже лондонский смог пах горькими, душными цветами, от которых кончалось дыхание, и озоном, от которого грудная клетка раскрывалась в жажде. Словно рыба, которой не хватает воздуха в самом центре океана, Блэк слонялся по Диагон-аллее. Слушал веяния. Веяния были неутешительны. Рушились дома, мигал с газетных страниц страшный череп, пропадали люди. Звучали шепотом известные фамилии. В том числе и его, Блэка.
Конечно, родня Блэка была обширна и массой замешана в делах Известного Лица. Младший брат – и тот, вслед за кузинами, подался в самое пекло. В материнском доме творилось черт знает что – а может, и хуже.
И в этом доме почти три года находились его, Блэковы, вещи, в которых теперь образовалась большая нужда!
Кроме школьной метлы (неактуально), отличной палатки модели «люкс на троих» (крайне актуально!) и коллекции винила (актуально только вместе с палаткой), там была резная курительная трубка из жадеита. Джеймс всегда на нее заглядывался, так как она могла выпускать разноцветный дым, который вдобавок превращался по мере выпускания в различные фигуры: пробитые стрелами сердца, звезды, дрыгающие ногами скелеты, стаю ворон, вылизывающихся по неприличным местам кошек, и даже в логотип группы «Дорз». Эту трубку Блэк пообещал подарить Джеймсу не раньше, чем тот станет папашей (час близился, и даже если Джеймс забыл – он, Блэк, все помнил!). Она осталась в школьном чемодане вместе с парой волшебных зеркал, которые теперь были нужны больше прочего.
Ни одна сова, посланная к матери с официальной просьбой выставить школьный чемодан за дверь, не вернулась.
«Не убьют же меня, в самом деле, - усмехнулся Блэк, стоя на противоположной стороне площади в одолженной у Джеймса мантии-невидимке и оглядывая окна родного дома. – Не хотите добром, не надо. Вынесу все подчистую, пеняйте на себя!»
…Надо сказать, усмешкам Блэка способствовало вовсе не идиотское легкомыслие. На календаре были вторые выходные июня: традиционный день рождения Королевы Английской. Вся знать без исключения терлась возле Уайтхолла, а те, кто не желал глазеть на парад, обсуждали поблизости предстоящие летние виндзорские скачки. Половина Министерства играла на этих скачках, халтуря и пуская в ход несанкционированное волшебство. Даже Петтигрю в прошлом году там засветился. Отсюда и лоск, и апломб.
Из многолетних наблюдений за собственной семьей Блэк знал, что дом пустует. Или, во всяком случае, не полон непрошенных гостей.
Дверь не реагировала на пароль – что было ожидаемо. «Заклинаю кровью Блэков!» - прошептал Сириус в замочную скважину и приложил к ней процарапанный палец.
Дверь сухо щелкнула. Блэк вошел. Он прокрался на цыпочках по коридору мимо гнутых вешалок, дубовых панелей и тусклых зеркал: тяжелый ковер заглушал звуки. Сверху неслись монотонные звуки рояля: так мучить невинный инструмент умела только старшая кузина, практиковавшая чары закольцовывания. (Когда это касалось чужих пасьянсов – было смешно, и выключало старушек-родственниц из жизни часов на шесть. С детскими качелями всегда доходило до рвоты (правда, первые полчаса казалось, что летают они просто божественно!). Но бесконечно повторяющаяся полька доводила Блэка до кипения). Судя по звукам, практики Белла не прекратила.
В гостиной направо Сириусу почудилось движение и звон серебра – он, машинально пригнувшись, проскочил мимо, как делал в детстве. Слева, из столовой, доносились знакомые запахи и вздохи домовиков. Чьи-то воспаленные глаза наблюдали из-за дверной створки. «Т-сс!» - на ходу развернулся Блэк и взлетел по лестнице.
Миновав оранжерею (Сволочи! Во что превратили?.. ), он снял с шеи ключ и прижал к двери своей комнаты.
Отдышался. Пол-дела сделано.
Слой пыли, покрывший его кровать, стол, пол, толстой пленкой осевший на плакатах, выбеливший черные дорожные чехлы и книги – названий не разобрать – яснее ясного свидетельствовал: здесь наложили Чары Запустения, и память о «позоре материнских чресел» должна сгнить вместе со всем, что ему когда-то принадлежало.
- Сволочи-сволочи-сволочи… - шепотом бормотал Блэк, разгребая кучу трухи и еле сдерживаясь от предательского чиха.
Через час он обнаружил себя закопавшимся в школьные тетрадки последнего курса с чудовищными и прекрасными картинками на полях. Среди них попадался уродливый сопливус, которому огромное шило прокалывало высунутый Поганый Язык, квиддичный тренер, избиваемый собственной метлой, серия картинок про Крысиный Хвост, который совершает чудеса героизма в процессе воровства сыра со школьной кухни (лупоглазые домовики грозили кулачками и скалками, миссис Норрис клацала зубами, еще там были задействованы Башмак Завхоза, Злобный Полтергейст, Слизеринские Префекты и Леденцы Дамблдора), недорисованный комикс про Призраков Визжащей Хижины (помнится, они всерьез решили сделать из этого зачарованную книжку, чтобы радовать собственных детей, и Джеймс хотел, чтобы там непременно была Эванс в обличье белки, но эта белка все портила, потому что могла только ездить на оленьей спине, распушив хвост, и ни на что не годилась, дело застопорилось).
Еще через час Сириус набил карманы уменьшенными вещами и вышел в коридор.
Звуки рояля стихли. Потрескивали старые панели, вздыхали шторы на открытых окнах, гася звуки улицы и шум листвы. На втором этаже Сириус рассчитывал прихватить из старинного шкафа посеребренный рог буйвола (детская мечта о пирах и охотах) и дедовы ножны под волшебную палочку из бледной и мерцающей кожи келпи. Визг матери, обнаружившей потерю, заранее грел его сердце.
Спустившись, он по-хозяйски шагнул за портьеры и только на полпути к цели понял, что вскрывать шкаф ему придется при свидетелях.
…Первую минуту Сириус убеждал себя, что он этого не видит – к тому же из-за рояля и огромной напольной вазы с хризантемами обзор был вправду слабоват. Даже сделал несколько шагов вбок – словно перемена ракурса могла что-то изменить. Сириус никогда бы не признался себе, что на самом деле он алчет рассмотреть картину как можно подробней, хотя она и отозвалась в его груди как медный колокол, вибрации которого еще долго звучат ноющей, протяжной болью.
В кресле, криво стоящем у окна, развалился брат его деверя Рабастан Лестрендж (с каких это пор он тут как дома?? А как же Уайтхолл?!), лощеный хлыщ, которого его кузина Белла вместе с будущим супругом приглашала сюда четыре года назад. Тогда у Рабастана были набриолиненные усики, кок, позолоченный портсигар и мерзкий прононс. Сейчас у него, насколько Блэк видел, не было усиков, зато была пышная соломенная грива с баками, и он тихо постанывал безо всякой заботы о прононсе.
Верхом на Рабастане и спиной к Блэку, против света, сидел долгополый юнец: пальцы Рабастана сжимали его за пояс – мигал в свете окна большой рубин – и раскачивали не оставляющим сомнений образом. Под длинными полами черного сюртука были не видны рабастановы спущенные штаны – в отличие от юнцовой коленки.
Непристойность зрелища странным образом от этого лишь возрастала – словно верхний ярус знать не знал, чем занят нижний, или словно на раздевание не хватило времени – так приспичило, или оттого, что трах в одежде не подразумевает ровно ничего, кроме самого траха – безыскусного, бессовестного и безразличного.
…Но все это имело мало значения по сравнению с персоной юнца, опознанной Блэком в следующий миг, после шока.
Сопливус.
Сопливус??! Здесь??! В ЕГО доме?? В этой бесстыдной и гадкой позе??! И как Мерлин мог послать ему такое?? Отчего не в школе? А ведь он подозревал!! Надо было повернуться и уйти. Или собрать волю в кулак и вскрыть заветный шкаф, все равно ни щелчки, ни шаги не в состоянии были отвлечь пару от ее занятия, глаза Рабастана были закрыты, пальцы шарили по чужой спине, а сопливус и вовсе ничего не мог видеть.
Не тут то было. Блэк приварился к полу, словно пораженный клеящим заклятьем. Медленно поднимается черноволосая голова, прогибается хребет – интересно, что написано на его морде? – экстатическая радость? Смущение? Мучительная жажда? Покорность?.. Открыты ли бледные губы? Закрыты ли глаза? Что выражает их чернота под прямыми острыми ресницами? Покрыл ли скулы румянец? Влажны ли ладони? Кривится ли рот в гримасе презрения? В усмешке триумфа? Подойти? Шепнуть на ухо – нравится сидеть без подштанников, нытик?..
- Нравится сидеть без подштанников, Стени?.. – мерзким голосом поинтересовался сопливус, ведя по рабастанову лицу тыльной стороной расслабленной руки.
Рабастан, хрипя, вцепился в его плечи – сопливус только охнул. Блэк сплюнул, чтобы не взвыть. Тяжелое дыхание у окна рвало барабанные перепонки. Тело сопливуса свело странной судорогой (отчего это странной? Понятной… грязная сволочь!), он весь как-то вытянулся, рванул на себя Рабастана за ворот жилета, ножки кресла царапнули пол – и мощные толчки младшего Лестренджа тут же отдались стуком кресла по паркету. Рабастан взмахнул руками, схватил сопливуса за голову и впился губами в его шею – черные волосы мотнулись, заливая рубиновый перстень, пальцы резко выпустили жилет… И тут за спиной Блэка раздались шаги.
Рефлекторно он отскочил наискось, к шкафам, где обзор был куда выгоднее – если бы не раритетная лестница-стремянка 17 века, как назло брошенная именно тут (какая-то сволочь лазила на антресоли в прапрадедов тайник!). К несчастью именно в этот момент профиль сопливуса, долженствующий явиться во всей длинноносой красе, вывернулся через плечо на звук – и Блэку снова достался черный затылок.
…А звук был беспардонным:
- Ого!! Какой неожиданный разворот, Стени!..
На пороге, опираясь на фигурно источенный косяк, нарисовался собственно деверь Блэка Рудольф Лестренж, а из-под его руки в комнату, помахивая тростью, прошествовал другой Блэков деверь Люциус Малфой, муж кузины Нарси и еще больший сноб, чем оба Лестренжа вместе взятых. Малфой был одет в светлый приталенный костюм (модного оттенка «зимнее облако», а попросту говоря грязно-белый). Ядовитый зеленый шейный платок украшала серебряная кобра. Видимо, приему в Уайтхолле была воздана положенная честь!
Медленные шаги Люциуса по ковру сопровождались ударами трости по перчатке левой руки. На середине комнаты он остановился, покачнулся на каблуках, и с неким изумлением двинулся по дуге, словно не желая на пять ярдов приближаться к зачумленным. Лицо у него было комичное.
Рудольф, чья львиная грива, в отличие от братской, сильно укоротилась, наконец снялся с поста и, войдя внутрь, закрыл дверь волшебной палочкой. Резко, раздраженно и наверняка крепко. Черный костюм и галстук-бабочка в крупный горох делали его похожим на тромбониста.
- Не помню, Стени, - сказал Рудольф, уперев руку с палочкой в бок, - чтобы я приглашал тебя мешать моей жене за ужином.
- Отцепись, - вяло ответил Рабастан. – Ни до твоей жены, ни до вашего ужина мне нет дела.
- О да! – подал голос Люциус Малфой, и его ленивые интонации подействовали на Блэка как напильник. - Истинный англичанин всегда предпочтет извращения.
- Кто бы говорил, - парировал Рабастан.
- Какой удар для МакНейра! – продолжал Люциус, качая головой. – Как ты мог, Рабастан? Что мы теперь скажем нашему другу?.. А, Рудольф? Скажем?..
- Мне плевать на МакНейра, - пересек комнату Рудольф, - меня интересует, что тут делает мой брат!
- Исполняет волю Темного Лорда, - раздался приглушенный голос с рабастановых колен. Мерзкий голос, а слова были еще гаже. Блэк напрягся.
- Помолчи, - механически выставил ладонь Рудольф, словно сопливус сказал банальность за чтением утренней газеты. - Я задал тебе вопрос, Стен! Ты понял – я не желаю видеть тебя в этом доме.
- А матушка твоей супруги желает, - нагло ответил Рабастан, обняв сопливуса за талию. Сопливус огрел его по ладоням. «Ай», - сказал Рабастан.
- Ах ты моя радость, - протянул Люциус Малфой, явно обращаясь к сопливусу. – Маленький… Черненький… Как же мы хотим жить…
- Не подходите, мистер Малфой, - шелково изрек сопливус.
- Да чего я там не видел, друг мой?
- Я за себя не ручаюсь.
- О как! – Люциус в три вальяжных шага тут же приблизился к креслу.
Рабастан извлек из кармана расстегнутой рубашки сигару, отгрыз кончик и закурил. «Я уйду, Руди, - выпустил он дым в лицо брату, - но не вбивай себе в голову, что ты или твоя жена смеете распоряжаться моими визитами!»
…Но Блэка больше интересовало то, что творилось с другой стороны подлокотника. Брови Люциуса заломились и поползли вверх, потом он поморщился и, судя по всему, взял сопливуса за подбородок. Тот отстранился. Люциус нагнулся. Рабастан курил, Рудольф вынул из кармана пачку купюр и пересчитал. Шепота Малфоя Блэк не расслышал. Дикая и абсурдная обстановка сговора напоминала классические сцены из спектаклей по Бернарду Шоу. Никто даже не застегнулся.
- Ваше мнение мне известно! – сказал сопливус вслух.
- …А теперь, Стен, - направил палочку Рудольф на брата, - если ты сделал ВСЕ свои дела, поднимайся!
- …Да разумеется, Северус, - Малфой отстранился, оставив на плече сопливуса два затянутых коричневой кожей пальца. Глухо стукнула об пол упавшая трость. – Ты у нас всегда все знаешь лучше всех…
- Снейпи! – выпустил дым Рабастан и приподнял бедра. - Пойдем, нас тут не хотят.
- Это ВАС тут не хотят, - перевел взгляд Малфой. – Мистер Снейп, полагаю, останется.
- С чего бы? – ответил сопливус. – Ты ни на что не годен, а Рудольф меня не возбуждает.
- Вот именно! – отозвался Рудольф. – Давай, Рабастан! Пусти его, Снейпи!
- Позиция Рудольфа оглашена, - привстал сопливус, поддергивая брюки, и Малфой машинально протянул ему руку для опоры. Машинально же сопливус ей воспользовался. Он все еще был повернут к Блэку затылком.
Рудольф переместился – и полностью закрыл обзор. Локти Рабастана двигались – очевидно, тот застегивался.
- Выходи, - указал на дверь Рудольф.
- Боишься свидетелей? – Рабастан медленно облизал губы, загасил окурок о каблук и поднялся. – Ну-ну.
- Не мели языком, - сказал Рудольф. - В отличие от тебя, я найду своему члену применение получше, чем совать его куда попало.
- Серьезно? – изумился сопливус, все еще держась за руку Малфоя. И оглянулся. Блэк вздрогнул.
На лице сопливуса была белая маска, оставляющая свободным только рот.
- Есть масса способов, - искривился этот рот, - которыми пользуются цивилизованные люди.
- Слыхал? – оскалился Рабастан, сделал непристойный жест и удалился.
Дверь раскрылась перед ним, сквозняк смел с пюпитра нотные листы. И захлопнулась, прижав кусок рукава. Затрещали нитки. Клок ткани так и остался над дверной рукояткой.
…Дальше произошло неслыханное и непоправимое. Уйти Блэк не мог, даже если б захотел. Но мысль о побеге не сразу пришла ему в голову. В конце концов, это был его дом! С незнакомым, острым чувством противоречия он наблюдал, как банда чистокровных подонков резвится в комнатах его детства. Чтобы запомнить все в подробностях – и отомстить страшной мерой. И с не менее острым чувством обнаруживал, что его лицо обдает жар. Грязная сволочь выросла, обнаглела, переняла бесстыдный тягучий тон скучающего распутства, ни черта не боялась и – что не лезло ни в какие ворота! – пользовалась популярностью. Блэк решил, что сходит с ума.
…Сопливус развернулся к Рудольфу – бледный рот ухмыляется, на белый фарфоровый лоб падает влажная черная прядь. Длиннополый сюртук застегнут почти до горла, выглядывает угол светлого воротника. Из нижних расстегнутых пуговиц свисает наружу край рубашки.
- Я пас! – раздраженно сказал Рудольф. Но с места не сдвинулся.
- Так ступай к Белле, - сказал сопливус. – Она тоже не отличается воображением.
…Между тем затянутая в перчатку рука Малфоя обвела пальцами снейпов подбородок и переместилась на горло. Снейп откинул голову назад, положив ее на чужое плечо, и замер в неком тревожном ожидании, совмещенном с временным удовлетворением. Блэк не видел его глаз в прорезях маски – но был уверен, что сопливус из-под полуприкрытых ресниц наблюдает за Рудольфом. Хотя, возможно, он просто закрыл глаза, наслаждаясь минутой.
Они с Люциусом стояли очень тесно друг к другу – второй рукой Малфой почти вдавил в себя партнера, обхватив того поперек груди – и теперь сопливус лениво касался пальцами чужого локтя, запястья, линии шва на рукаве. Скупой, поощрительный, привычный жест.
Блэк обнаружил, что его это бесит. Бесит, бесит! У них это НЕ В ПЕРВЫЙ РАЗ. Даже приелось, как видится – теперь нужны зрители!..
Люциус триумфально улыбался, чувствовал себя королем положения.
Это потому что он не видел снейпова лица, открытая часть которого Блэку была видна во всех подробностях.
Как и перекатывающийся под пальцами кадык. Снейп не препятствовал манипуляциям Малфоя – результатами которых тот очевидно гордился. Но губы сопливуса двигались. И то, что он беззвучно произносил, явно адресовалось не Малфою.
Также как и то, что он показывал пальцами опущенной руки. Перевернутая «V», кольцо, раскрытая ладонь, еще кольцо, крестик, нолик. Тайный немой язык для передачи негласных сообщений.
Голова его при этом покоилась на чужом плече, как задремавшая гадюка, пока перчатка Люциуса заползала под воротник и гладила ствол белой шеи.
Это было самое отвратительное и откровенное зрелище, которое Блэк когда-либо видел. Оно было бесчестным – кого кадрил сопливус на самом деле?..
…Поэтому, когда вторая рука Малфоя наконец опустилась и вошла под полы снейпова сюртука – через минуту оттуда выщелкнул на пол ремень – сопливус вздрогнул, его губы приоткрылись, и Блэк намертво приковался взглядом к светлой полоске зубов. Происходящее в нижнем ярусе ему было понятно – демонстрировался один из способов, которым удовлетворяют друг друга цивилизованные люди – но лица… Лица были удивительны.
Снейп соскользнул своей рукой вдоль малфоева рукава – на какой-то миг тела и позы стали совершенно идентичны – и через миг вынул из-под полы запястье Люциуса. Медленно поднес к губам (Блэку казалось, что он сейчас ослепнет), и зубами стянул с него перчатку. Он даже не оторвал от чужого плеча головы и, возможно, так и не раскрыл глаз. Вторая рука продолжала ласкать его горло – задумчиво, томно – как ножку стеклянного бокала.
Перчатка беззвучно упала на пол.
Малфой склонился к раскрытой шее – его светлые волосы наползли на черную ткань сюртука, и две головы переплелись, как змеи в кадуцее.
Голая рука хозяйски вернулась на место.
Кто-нибудь из них догадается поцеловать другого?... Голова Снейпа повернулась на пол-градуса, словно он мог слышать…
…И тут Рудольф не выдержал.
Резко рванув на себе пиджак, он метнулся под ноги сопливусу. Ладонь Люциуса ловко вышла из-под полы. Судорожные пальцы Рудольфа обхватили Снейпа за бедра, как огромный кусок пищи – и сопливус уверенным движением направил стриженую голову куда следует.
Пять или десять минут Блэк слышал только собственный пульс – хотя звуков было достаточно. Смутных, хлюпающих, горловых. «Пожира-те-ли, пожира-те-ли…» - выкидывала подкорка, грозя заклиниться на этом в общем невинном слове. И хорошо. Потому что остальное было чересчур. Сальной гадине нравилось все, что с ней происходило, и она с очевидностью провоцировала подельщиков зайти как можно дальше.
…Кто-то захрипел. Ноги сопливуса подломились. Рудольф опытным жестом подхватил его под коленки, Малфой опустил руки.
На ничтожный миг снейпово тело уподобилось мосту – фалды-опоры соединяют прогнутый центр с твердью, два крайних столпа стоят на ней своими ногами. Еще один миг мост грозил рухнуть, раскачиваясь на цепях рук. Сопливус поймал локоть Малфоя.
- Положение в гроб?.. – задыхаясь, сказал Снейп. – Уже?..
- Ты всегда походил на падаль, - резюмировал Малфой, выпуская его. – Правда, Руди?
- А вы на падальщиков! – возразил Снейп, проезжая спиной по паркету. – Привлекает разложение?..
- Я возьму его, - сказал Рудольф, скидывая ботинки. – Или ты?..
- Увольте, - брезгливо поднял руку Люциус.
- Трус, - отозвался Снейп, притягивая Рудольфа за отворот пиджака.
- Урод, - отвернулся Малфой. – Как был, так и остался.
- Зато не вуайерист, - резонно ответил Снейп. Блэку стало стыдно.
По закону логики Малфою следовало сейчас пожать плечами и удалиться, оставив дверь открытой. Отличный шанс для Блэка сохранить остатки самоуважения.
Но Малфой и не подумал этого сделать. Он проплыл перед стремянкой («Какой пыл, Руди! – нудил Снейп поганым тоном, в котором уже не было прежней убедительности. – Твой братец бы разрыдался… но ты вовремя его устранил!») и величественно уселся в кресло. Его поза не оставляла сомнений: британскому аристократу для счастья достаточно собственной руки. Устроил себе спектакль, и наслаждается из ложи. Поглаживает пряжку ремня.
Как должно быть приятно, - кольнуло Блэка, - наблюдать своего старого любовника в объятиях другого, если четко знаешь, что каждый свой жест он все еще посвящает тебе.
Как это должно быть больно, - неожиданно понял Блэк. – Для обоих. Или
эти не чувствуют боли, как и шептали о них по тавернам сомнительные и осведомленные лица? Или это часть неведомой игры, никакого отношения не имеющей ни к Риддлу, ни к тайным обществам, наследство прогнившего Слизерина?
Блэк обнаружил, что давно одеревенел – и пора последовать разумному примеру, то есть сесть на пол.
И немного поменять позу.
Холодный пол приятно холодил горящую промежность.
За окном потемнело. Тяжелая туча съела остатки света и грозила грозовым ливнем. Уличная подсветка действовала как наркотик. Блэк припал на руки.
…Снизу в просвет стремянки он отлично видел, как отсмотревший половину акта Малфой вдруг отвернулся и ослабил узел платка. Он был явно задет – или пресыщен – или не хотел смотреть в упор – и это решение стоило ему видимых усилий.
На полу меж тем вершилась размашистая борьба, сопровождаемая задушенным бормотаньем, отшвыриванием одежды, оптимистическими смешками, фальшивыми стонами и всей привычной оркестровкой со вкусом проводимого времени. Призрак неких иррациональных мук, встав было над фамильным паркетом, испарился без остатка.
- О нет! – возопил Рудольф.
- О да, - захохотал Снейп.
Аромат хризантем в предчувствии грозы бил в нос. Блэк понял, что его тошнит. Малфоя, видимо, тоже. Тот массировал себе горло.
В тот же момент белая маска взмыла над полом, и сопливус оседлал Рудольфа, заломив тому руки за спиной.
- Черт! – бился лбом об пол Рудольф. – Мы так не договаривались!
- Мы о чем-то договаривались? – шелково возразил сопливус. – Я в недоумении… Это мистер Малфой о чем-то договаривался с вами. Или вы с ним… Еще за дверью, не так ли?.. Но не со мной…
…Отравляющий шепот пьянил. Блэк отполз от проклятых хризантем, оставив стремянку позади.
Лучше бы он остался, где был.
Бесстыдная картина удовлетворяемого Рудольфа – шумная, откровенная, агрессивная – Снейп не мелочился и рвал то, что не мог расстегнуть – превысила меру блэковой апатии. Тромбонист на четвереньках – отличный заголовок для газеты! А вопли!..
…А сопливус!.. По мнению Блэка, так не обходятся даже с личным врагом. Хотя, теперь он скорее склонялся к мнению, что видит не соратников, а старых недругов, которых свела некая нелепость. В Снейпе не доставало фирменного аристократического холода, зато было в достатке фирменного умения унижать. Непонятно было только, откуда в нем столько тяги к насилию. То есть, понятно – всегда было понятно, и всегда заметно, но в воображении Блэка жестко иметь следовало самого сопливуса, это было правильно, обоснованно и все ставило на свои места. Сопливус сам хотел. Иначе бы не подставлялся.
Однако ядовитый коршун, в которого на его глазах превратился Снейп, по рукоять въехавший в напарника и иронически передразнивающий каждый его стон и вскрик – распутная музыка, источником которой был он сам – этот новый Снейп никак не вязался ни с забитым нытиком из библиотеки, ни с безвольной куклой, ни с предметом прежних блэковых фантазий. Этот новый Снейп, столь доступный и покладистый еще минуту назад, карал партнера по всем правилам темных практик, и как чувствовал себя партнер, Блэк мог лишь догадываться.
У Сириуса скрутило живот. На лице Рудольфа разлилось детское изумление избиваемого человека в сочетании с полнокровным экстазом. Из уголка губ сочилась влага. Даже морщина на лбу полностью разгладилась.
Малфой закрыл лицо руками.
Снейп заметил.
- Вы много теряете, Люциус! – сказал он, сгребая волосы Рудольфа и выворачивая к себе его лицо.
- М-м-ерл… - издал Рудольф.
- Не льстите себе, - отчеканил Люциус.
- При чем тут я? – дернул на себя Рудольфа сопливус. – Вы пришли не по собственной воле, как я понимаю. И если не передадите подробностей, ваш рассказ лишится правдоподобия. – Он нагнулся.
- Только не оставляйте следов!! – очнулся Рудольф.
- Отчего же? – проворковал Снейп.
- Пожалуйста, Снейпи, - дернулся Рудольф.
- Боитесь, что заметят? Пугает жена или господин Макнейр?..
- Не переусердствуй, Снейпи, - встал Малфой. – иначе я прекращу этот балаган.
- Дилемма недокушенного локтя, - впился в Рудольфа Снейп.
- Черт, - взвыл тот. – О черт… Черт, да!.. Да!
- Черт! – вынул палочку Малфой.
- Черт, - Блэк потрогал свои штаны, и результат ему не понравился.
- Отличная кожа, - облизнулся сопливус. – Хороший одеколон.
- Заканчивай, - повертел палочкой Малфой.
- Рудольф с тобой не согласен. – Сопливус застыл и посмотрел на Люциуса поверх плеча. – Впрочем, если он помолчит, я готов обсудить твое присутствие здесь. Нарцисса как раз спрашивала, чем ты занимаешься, когда она не видит.
- Мать твою, Снейпи! – подался назад Рудольф. – Будь ты проклят!..
- Потерпи, Руди, - сказал Снейп. – Мистеру Малфою приспичило.
- Будь ты проклят!!.. – елозил Рудольф. – Боже, я почти…
- Но Люциусу, друг мой, на это совершенно наплевать. Он никогда не испытывал ничего подобного!
- Идите к дьяволу! – взорвался Люциус.
Снейп отвернулся, запустил руку под Рудольфа, и Рудольф заорал.
Блэк облился потом.
Медленно, как во сне, рука сопливуса поднялась к собственной шее и расстегнула пару пуговиц. Белая маска запрокинулась к потолку, словно хозяина постигла непосильная утрата. А возможно, чтобы беззвучно крикнуть в небо над крышей слова триумфа.
Люциус Малфой крутанулся на каблуках и пошел к двери (Блэк вовремя отстранился). Потом сжал кулаки, вернулся к сопливусу и рывком поднял его на уровень глаз. Губы Снейпа улыбались. В сгустившемся сумраке они казались невинными и мягкими, что, разумеется, было невозможно.
На полу пошевелился лежащий грудой тряпья Рудольф Лестренж.
Сверкнула молния.
И в этой ослепительной белой вспышке, сделавшей все лица похожими на бескровные маски, в раскрытом вороте Снейпа сверкнул черный колдовской камень – сыто, страшно и знакомо.
Пол стремительно поехал из-под Блэка вбок. Наверное, Сириус чертыхнулся.
К счастью, присутствующим было не до него.
Снейп разом вплелся в чужие руки, словно именно от них не ждал ничего дурного. Мягкие, текучие линии его объятия сводили с ума. Податливая глина, а не человек.
Люциус Малфой обхватил его полуголую плоть коленом, руками, всем телом – мантия сползла с поднятого локтя - и Блэк ясно увидел, как их обоих сотрясает дрожь.
Рудольф поднялся на коленки, подтащил к себе штаны, взялся за поясницу и снова рухнул. Волны его расслабленного удовольствия достигали даже Блэка. И по мнению Блэка торопиться вставать Рудольфу не стоило.
Снейпова маска прижалась почти вплотную к лицу Малфоя и долгую минуту они находились в критической близости от поцелуя.
- Не думаю, что я тебя прощу, - прошептал Снейп. – Поэтому чем скорее ты уйдешь, тем лучше.
- Чуть позже, - ухмыльнулся Малфой, и начал расстегивать сюртук Снейпа. Ловко, по-хозяйски.
- Нет, - сказал Снейп. – Для тебя спектакль окончен.
- Ты плохо работаешь, я слышал, - запустил ему в волосы руку Малфой. – Так что до конца бенефиса ой как далеко.
- Зависть, мистер Малфой – крайне разрушительно чувство, - отстранился Снейп. Расстегнутая пола мотнулась, обнажив бедро. – Поэтому, если не хотите участвовать, убирайтесь.
- Нет, друг мой; я не участвую, и я никуда не уйду, – сдул со Снейпа воображаемую пылинку Малфой. - Это ты здесь гость, а я нет.
- Тогда уберите руки – уйду я!
- Вперед. Но мой долг сказать вам, что через полчаса тут будет человек пять наших общих друзей. Отличный шанс проявить себя получше.
- Спасибо, мистер Малфой, за трогательную заботу, - отступил Снейп, нагнув голову, словно собрался бодаться. Выпутаться из объятий ему было непросто, и он разорвал их так же резко, как чужую одежду. – Я непременно сообщу нашему всеобщему другу, - это он подчеркнул, - как вы исполняете его распоряжения, и какими зельями пользуетесь, чтобы избежать пугающих вас ощущений.
- Да ну?.. – побледнел Малфой.
- От тебя пахнет, - просветил Снейп.
- Валяй, доноси, - подумав, кивнул Малфой. - Зато я ни разу не опаздывал. Не надейся, что твои блеющие оправдания там принимаются всерьез.
- Мне совершенно все равно, как они принимаются, - ухмыльнулся Снейп. - Полагаю, пока ошейник на мне, я могу вообще никуда не являться. Пару раз… Ошейник важнее, не так ли?..
- Думаешь, это охранная грамота? – искривил губы Малфой.
- Думаешь, он меня грохнет за неявку и лишится добычи?..
- Воображаешь, что на тебе нечто ценное, придурок?.. – засмеялся Малфой. - Да он тебе не доверит и кладку докси!
- А, – меланхолично заметил Снейп. – Тогда передайте мои соболезнования автору идеи. Я получил ценнейший опыт, и когда удовлетворю свое тщеславие, поимев вас в соответствии со своими вкусами, отдам эту дрянь профессору Флитвику. Любой учитель рад проконсультировать бывшего студента. Он, разумеется, достаточно опытен, чтобы ее снять. Или опознать. А Хогвартскому музею не хватает новых поступлений.
- Да неужели?
- Вот именно.
- Вы пробовали групповой круциатус, мистер Снейп? – покачнулся на каблуках Малфой и шагнул к Снейпу. – Я могу посодействовать…
…Блэку показалось, что он ослышался.
- Посодействуйте, - наклонил голову Снейп, приподняв губу. – Если я прочно являюсь источником вашего наслаждения, и если вы перевозбудились, глядя на мою работу… или недовозбудились?.. Желаете догнаться?..
- Не твоего ума дело, - сощурился Малфой, выставляя палочку в снейпов живот. – От многих знаний многие печали.
- Ого, - отклонил палочку Снейп. – Намерение очевидно. У Нарциссы мигрени? Или зелье испаряется?..
…Сверкнула молния. Вслед за ней ударил глухой, еще далекий гром. Рудольф Лестренж вскочил с пола, словно его разбудил залп. И спешно, по-деловому, стал натягивать штаны.
…Люциус Малфой оттолкнул Снейпа и направил палочку ему в лицо.
- Ублюдок, - процедил Рудольф, оглядывая драный по заднему шву жилет и бесформенную тряпку в горох. – Гребаная полукровка…
- Надеетесь, мистер Малфой, - содрал маску Снейп, - что ваша рана затянется, если поделиться ей с источником боли?.. Исповедуете симпатические методы лечения?..
- Кончай его, Люциус, - посоветовал Рудольф, оглянувшись через плечо. – Или пусть починит мой жилет!..
- Отдай жене, - пробормотал Снейп.
- Помолчи, - неизвестно кого предупредил Люциус. – Будь добр.
- Нетерпеж одолел? – констатировал Снейп. - Извини, Руди, нам не до тебя! Мистер Малфой решает, хватит ли ему веса для содействия групповухе. Кстати, это обоснованно…
- Круцио! – коротко и профессионально взмахнул палочкой Малфой.
Алая струя огня выбила из нее прямо в горло Снейпа.
Блэк вцепился в пол, и отчаянно желал проснуться.
Снейп упал, как в замедленном воспоминании, подломившись на всех суставах. «Красивые ноги», - отстраненно подумал Блэк. Сверкнула молния.
Стояла оглушающая тишина. Потом грянул гром. Последние раскаты отдавались долгим, издевательским смехом.
Сопливус смеялся.
Малфой подскочил к нему с палочкой, выставленной на манер рапиры. Он казался крайне заинтересованным. Сириус не понимал, что творится, уже давно – и мечтал лишь об одном: о старом гараже и разобранном мотоцикле. Потому что разобранные на части люди его угнетали. Он с огромным трудом подавлял желание подползти к сопливусу и совершить с ним непотребство. В замедленном воспоминании, оставшемся на сетчатке глаз, проплывали узлы вен, сплетенье мышц, зигзаг запястий и локтей, тень сюртука на правом соске. Амулет работал стопроцентно.
- Благодарю, Люциус! – изрек сопливус, отсмеявшись. – Ты наконец внес свой вклад! Эта дрянь сожрала твое удовольствие и не подавилась.
- Сожрала? – с отвращением переспросил Малфой.
- Да, друг мой! – Согнул острую коленку сопливус. - Ей, как я понимаю, все равно, в каком виде потреблять эротическую энергию мужчин… Хотелось бы, конечно, чего-то менее радикального…
- Круцио! – повторил Люциус Малфой беззлобно и последовательно.
Снейп забился на полу. Хлынул ливень.
- Репаро! – сказал Рудольф своей рубашке. – Репа… черт. Эпискей!
- Фините инкантатем, - сказал Малфой. Его снова била дрожь.
- Давай, Люц, - застегнулся Рудольф. – Трахни его и пойдем.
- Давай, Люц, - передразнил Снейп глухо. – Руди тоже хочет посмотреть. А то у него в каждом глазу по дырке от жилета.
- Понравилось быть подстилкой? – нагнулся Люциус.
- А вам? – прошипел Снейп. – Или в вашем случае это следует называть священной проституцией?..
- Что-то он у тебя не орет, - заметил Рудольф, хлопая себя по карманам и наводя последний лоск. – Помочь?..
- Как хочешь, - выпрямился Малфой, поднимая трость. – Я пойду к Нарси.
- Скажи, я буду через минуту, - подошел к Снейпу Рудольф.
- Ступайте, Люциус, - развалился на полу Снейп. – Я в хороших руках. Кстати, у Нарси сильный токсикоз?..
- Не твое дело, - обычным тоном бросил Люциус Малфой, кивнул Рудольфу и вышел за дверь. Сквозняк протащил по паркету сброшенные нотные листы.
- Круцио Максима! – сказал Рудольф в лицо сопливусу. – Приятного вечера, тварь.
…Дверная створка хлопнула и осталась полуприкрытой. Шелковистую паутину на оконной гардине снесло порывом ветра, и ливень заливал подоконник по волшебной границе защиты. Блэк уже забыл, как это красиво – плещущая на пять пальцев перед открытым окном вода. Частые капли высекали из нее мелкие, острые фонтаны, на бурлящей поверхности переливался уличный неоновый свет.
На полу, скорчившись, лежал сопливус. Его плечи вздрагивали в шуме капель, рука судорожно сводила полы длинного сюртука.
Блэк никогда не видел, чтобы люди настолько полно отдавались безмолвному горю. Мечтая увидеть нытиковы слезы и получить законную сатисфакцию, Блэк никогда не думал, что никакого удовлетворения в этом нет.
Блэк никогда не видел, как люди плачут по-настоящему. Не от обиды, не от злости, не от жалости к себе. А от пронзительного, сияющего, не покидающего чувства чистого страдания.
- Нет, - шептал Снейп, зажимая себе рот. – Никогда… я не встану на твоем пути… Ты этого не стоишь… Я тебя освобождаю… клянусь матерью, освобождаю… Не дай тебе Мерлин…
…Блэк совершенно точно знал, к кому обращены эти слова, хотя адресатом мог бы быть кто угодно – хоть Известно Кто. Но связи между людьми прозрачны и для глаза волшебника и для собачьего нюха. С неодолимой точностью Блэк понял и то, что дело не в пресловутых отношениях между двумя людьми – дело в чем-то ином. В том, что мир как минимум не совершенен, как максимум абсурден, он базируется на ошибке, и что если единственная в мире Чаша миновала руки Ланселота – то все едино в своей тщете. Схватка с тщетой куда ужаснее и безрадостней схваток с драконами. Блэк возненавидел Малфоя пуще прежнего.
То есть пуще сопливуса.
Как Блэк относится к сопливусу, он не понимал. Он его вожделел – но чувство сострадания было сильнее.
Блэк встал и нетвердыми ногами подошел к своему личному – и теперь вдвойне опасному - старому врагу. К слуге Сами-Знаете-Кого. К одному из этих.
Присел и дотронулся до сведенного дрожью плеча.
Снейп замер, напрягся и тут же полностью расслабился. Положил голову на пол.
Он носит маску, - понимал Блэк. – И по сравнению с ней белая дребедень, валяющаяся у кресла, просто мусор. С одной стороны, так ему и надо. Допрыгался. Но с другой стороны, без наших масок мы никому не нужны. Поэтому у Блэка она тоже была.
Снейп открыл глаза и неподвижно уставился перед собой – прямо в блэковы ботинки. Из покрасневших белков текли влажные дороги и блестели на скулах. Конечно, он ничего не видел.
Блэк потянулся рукой к его щеке. Почти не дыша.
Снейп улыбнулся одними губами – грустно, обреченно.
- Кто это? – сказал он. – Нарси, ты?
Блэк запахнул мантию и растянулся рядом. Он никогда не видел спокойное снейпово лицо так близко. Его твердый повзрослевший рот, тонкие скобки мимических морщин, что свойственны смешливым или саркастичным людям, хищный выступ носа, детскую, нежную кожу под резкой линией подбородка, царапину от бритвы на кадыке, прозрачные тени под глазами – они выдавали его юный, истинный возраст. Голубую вену на виске. Длинную черную бровь. Его голую кожу – так близко. Его - безоружного.
На этом лице не было растительности, как у египтян из книг по истории магии. И, видимо, никогда не было подростковых прыщей. Сальные черные патлы на ощупь были влажными и тяжелыми, и пахли кориандром. Одна прядь наползла на угол губ и покоилась там, словно приклеенная, под собственным весом. Неподвижные черные зрачки отражали ножки рояля и край вазы с хризантемами.
Блэк провел пальцами по его шее, черному камню, ключицам, выступу соска. Снейп подхватил невидимую руку – обычным, усталым жестом, и исследовал сквозь ткань мантии.
- Извините, - сказал он. – Женщинам нельзя. Вам, судя по всему, можно.
И лениво разжал пальцы.
Блэк почувствовал в горле неудобный, вязкий комок. Надо было сказать что-то важное… или злое. Или хотя бы закрыть дверь.
Вместо этого он, как воришка, запустил руку под расстегнутый черный сюртук и подтянул к себе свою добычу – мягко, близко, обдавая ее жаром дыхания.
- Дайте мне носовой платок, - сказал Снейп, прикрыв покрасневшие глаза.
Блэк сдвинулся и поцеловал впадину на его шее. Снейп вздрогнул.
- Я не верю в ангелов, - сказал он. – А вы?
Блэк приподнял его и положил лопатками на паркет. Он верил в ангелов. Они обеспечили ему этот ужасный и необыкновенный вечер.
…Снейп, видимо, решил пережить это молча и стоически, то есть перетерпеть в самом банальном смысле слова. Или его силы были подорваны. Или ему было наплевать. Он играл по правилам – судя по всему, в игре были правила: не пытайся узнать личность вымогателя, молчи, принимай.
Это было обидно. Сколько таких странных игр во имя выживания было на его счету?
…Он – Пожиратель Смерти, - напомнил себе Блэк. – Это стопроцентный факт. Он подчиняется психопату Риддлу по своей воле, или проходит проверку на вшивость. Малфой за ним следит. Доносит, как обстоит дело. Суть проверки значения не имеет, кроме очевидного: это нечто не самое приятное и не самое естественное для нормального человека, нечто, что следует преодолеть. Философия Слизерина – убей в себе человека, и будешь как бог. Кто-то убивает случайных людей под зеленым черепом, кто-то пытает старого друга, кто-то как сопливус. Все под колпаком.
Многоуровневые взаимозачеты.
Зачем он это сделал? Зачем?..
…Потому что быть сильным лучше, чем быть слабым. А сопливус слаб. Поэтому мы его били.
Рука Блэка дрогнула. Нет, - сказал он себе. – Нет, мы не при чем, я не при чем. Вот Рем – тот вообще оборотень, мог надуться на весь свет, темная сторона сильна в нем – однако пашет же в магглском порту, и не помышляет о силе и славе. Или талантливый парень Джеймс. Мог иметь оглушительную карьеру. Или забитый Питер. Пара контрактов с совестью – и он на коне. Где в человеке источник Сделки?..
…И никого из них ты никогда не хотел так и никогда не имел так, - сказал внутренний голос снейповским тоном. – Не правда ли? Потому что, видишь ли, падший человек смиренен, и душа его знает цену потери. А праведный человек горд, и кует из своей чистоты броню презрения к падшим. Между презрением и падением, Блэк, ты выберешь падение. В нем больше… мужества?
Мое мужество – любовь невидимки.
- Амур и Психея, - пробормотал Снейп. – Если можно, не говорите, кто вы… Магия рассеется, и я окажусь в руках чудовищ.
…Под его остановившимися глазами все еще блестела влага, никто ее не замечал. Соленая, родная кожа пахла пряностями, авантюрными романами, отравленным вином, отравленной жизнью, грозами, болью, принадлежностью другому. Она пахла красотой, которой у нас никогда не будет. Игрой в четыре руки, одна из которых черна и не свободна, а трехногая собака – это беда, беда до гроба. Поздно, поздно. Неотвратимо близится минута, когда мы встанем по разные стороны барьера не в шутку, а всерьез, ты чуть не убил меня авадой, я знать не хочу причины, ты убивал меня своими ядами, оборотными зельями и школьными проклятьями, кляузами, ударами из-за угла. Я никогда не оставался в долгу, потому что проигрывать – позорно. Я так хотел убить тебя! Но – мой бог – я так хотел быть для тебя чем-то большим. Сделать тебя ближе. Я всегда подозревал… был уверен… знал, что ты – это все, чего я хотел. Без глупых маханий волшебной палочкой, без повода, без флердоранжа, без морали, без дружеских обетов, без клятв - над забавами, над местью, над самолюбием, над войной кланов, над кровью и победами – там всегда было нечто, во имя чего льется кровь, идут войны, даются клятвы, бьются шелка на ветру и бьются сердца, бьются зеркала от зависти, бьются хрустальные кубки и старинные часы, а впереди вечность – и все это никак не помещается в слове «счастье», хотя и составляет именно его. И ты – близкий, умеющий наслаждаться – кто бы мог подумать! – уже отточенный своим роком, столь не похожий на меня, ничего от меня не ждущий – ты и есть это «все», единственный необходимый для счастья компонент. Мы игроки, забывающие о выигрыше. Я тоже хожу ва-банк. Но ставки несоразмерны. Алмаз в пыли – это ты.
Поздно, поздно. Никогда у тебя не будет оправы, потому что теперь я тебя никогда не прощу.
Как ты посмел?..
Как ты посмел отдать весь мир за горсть праха по имени Риддл?
Как ты посмел развести нас по разные стороны смерти?
Если я убью Риддла – ты и тогда не будешь моим.
Где справедливость? Где справедливость??!
Почему я должен жить, зная каждый дюйм твоего несовершенного тела, которому я подхожу, как никакому иному? Ты плачешь не от этого, я знаю. Ты плачешь о другом, но отдаешься мне, и если это – просто техника, то какова же твоя любовь? Она выжгла тебя до сухости костей и сухости реплик, до углей, до стирания границ между страданием и полнотой, я не понимаю тебя. Но я так тебя люблю. Я так тебя люблю… Только молчи. Позволь мне заблуждаться. Позволь мне думать, что источник этих дивных изменений – я. Только я.
- …А главный сюрприз, - раздалось из открытых дверей, - здесь! Прошу, господа!
…Блэк оторвался от впадины плеча – и мутным взором окинул дверной проем. Его время кончилось стремительно и фатально.
- Так ты не из этих, - проницательно пробормотал сопливус и искривил рот. Лучше бы он дал Блэку в ухо.
Чудовища в двери поигрывали волшебными палочками. Изгоняли глупого Амура.
- Кабанья голова, номер 301, - сказал Блэк быстро и тихо, отстраняясь. – Послезавтра.
Магия рассеялась.
Или сгустилась.
8.
- Привет, Лили! – укусил себя за костяшку Блэк, извиняясь за поздний визит. Субботний вечер перетек в ночь, и податься Блэку со своей проблемой было некуда.
- Джеймс там! – отвернулась глубоко беременная Лили и уставилась в сад. Она стояла на веранде с тем самым видом, что и в школе, если квиддичный матч оказывался не в пользу Гриффиндора, и Джеймс предавался громкому отчаянию в «Трех метлах».
- А, - сочувственно сказал Блэк. – У моей чертовой кузины Нарси тоже токсикоз.
- Да? – равнодушно отозвалась Лили. – Я не рада.
- Никто не рад, да, - потер подбородок Блэк, прокашлялся и устремился в дом.
…Клетчатая спина Джеймса нависала над широко расставленными коленками, и вся поза его полнилась неестественным напряжением, словно друг детства сидел не на стуле, а тужился справить большую нужду.
Смотрел он при этом в камин.
- …И самое лучшее – это именно Сан-Тропе! – донесся из камина женский голос.
- Да, миссис Эванс! – убитым голосом сказал Джеймс. – Я постараюсь.
- Надо непременно выкроить время, у меня трое детей, и я знаю, что происходит, если женщина чувствует себя брошенной со всеми этими пеленками, сосками, и ей некогда последить за собой! Конечно, я понимаю, у молодых мужчин всегда много работы, но между нами, что это за работа?
- Да, миссис Эванс. Работа ни к черту.
- Вот именно. А Лилиан слишком горда, чтобы просить самостоятельно. И, поймите, она еще слишком молода…
- Да, миссис Эванс.
- Кстати, а где именно вы работаете? Каков ваш доход?
- У меня рента от отца и несколько сотен фунтов годового дохода, - Джеймс провел пятерней по лохматой голове, отчего она разом потеряла пристойный вид. – Одним словом, этот вопрос вас не должен волновать… Мне кажется, мы это уже обсуждали перед свадьбой…
- Я спросила, Джеймс, где вы работаете. Вы не шоумен?
- А похож?..
- Вблизи получше… Вам надо сменить оправу.
- Да? Точно, мне уже говорили…
- Так где вы работаете?..
- А разве Лили не рассказывала?...
- Не юлите!
- Ну… Нет, я просто подбираю параллели… одним словом, это государственное учреждение. Секретный отдел. В общем, это все, что я могу сказать.
- Да? С такой стрижкой у нас берут на работу в секретный отдел?
- Как раз с такой и берут. Чтобы никто не догадался.
- Да? Остроумно. А Лили говорила что-то о контрразведке. Это же правда?.. А вы знаете, насколько это опасно? К тому же сейчас, газеты так и пестрят катастрофами и политическими разоблачениям! Мы живем на пороховой бочке, когда господь приберет ИРА?... Вы работаете против социалистического лагеря? Или против третьего мира?
- Лили… э… я думаю, она хотела прихвастнуть. Ну, вы понимаете, как престижно быть замужем за контрразведчиком… То есть, я хочу сказать, что образцовая жена…
- Вы полагаете? Но Лили сказала, что вы работаете вместе, и что она собирается возвращаться туда, как только ребенку исполнится год! А я даже не знаю, что это за секретное учреждение, где работают одни гипнотизеры и стрипти.. то есть спириты! Господи прости, а ведь она протестантка!
- Ну, что тут поделаешь, миссис Эванс… Государству нужны люди разных профессий… Лили очень талантливый специалист.
- Ну да, сводить людей с ума! Своими оккультизмами! А, да что говорить!.. И она никогда меня не слушает. А я сердцем чувствую, что это так опасно!..
- Ну что вы, миссис Эванс… Я же за ней всегда присмотрю!
- А кто присмотрит за вами? А, Джеймс?? Когда вас тут взорвут?.. Вот «Монинг стар» напечатала некролог политолога Уилфреда Джонсона, погибшего при исполнении… А это сокурсник Лили и ваш, я же помню, он был у нас на рождестве в 73-м. Такой хороший, опрятный мальчик… У него месяц назад родилась дочь!
- Да, я знаю, миссис Эванс.
- И это ваш гипнотизер! Какое такое исполнение?.. Вас там всех передушат, я сердцем чувствую. Вы думаете, я не знаю, что Штаты не потерпят…
- Миссис Эванс, ну какие Штаты? В Штатах такого добра, как мы, навалом своего…
- Вот потому! Это же конкуренция, вы за кого меня принимаете? По вашему, у тещи только два видовых признака – куриные мозги и бигуди? Я слежу за терактами. Я ваш «Битлз» дурацкий знаю наизусть, и если я беспокоюсь – на то есть причина! И Леннона вашего, которого ты копируешь, грохнули не просто так!
- Хорошо, миссис Эванс! Я все понял. Подведем итог?.. Уволить Лили с работы, уволиться самому, родить сына и уехать на контитент. Не копировать Джона Леннона. Я ничего не забыл?
- Только не самолетом. Очень много аварий. И эти, из Шинн фейн… ну, вы знаете.
- Хорошо. Мы пересечем Ла-Манш на поезде.
- Не надо ерничать!
- Может, все-таки, заглянете к нам? А то мне кажется, вы шею так неудобно держите…
- О шее моей Лили лучше позаботься!
- Непременно, миссис Эванс.
- А кто это у вас за спиной маячит? Друг-музыкант?..
- А… Ага!.. Это Сири! Привет, старина!
- Привет, Сохатый! Добрый вечер, миссис Эванс. Я ирландец, если что.
- Спасибо за предупреждение. А что это ты там прячешь?..
- Это бомба. Мантия-невидимка, очень помогает в личной жизни.
- За чужими женами подглядывать?.. Снова Последняя Разработка?..
- Не подозревайте Сохатого, миссис Эванс, он праведник!
- Джеймс, не позволяйте ему так вас называть. Это неприлично.
- Разве?..
- Могут подумать, что Лили вам изменяет. Люди очень завистливы…
- Ну, я же не сказал «Рогатый»… Я просто…
- О, заткнись, Сири.
- Кстати, заметь, меня не сравнили с Маккартни! Я самобытен… А Йоко… То есть Лили там дышит воздухом, да. Очень хорошо выглядит.
- Дышит воздухом??.. Джеймс, ты же сказал – ее нет дома!! Что она у подруги!..
- Тебе стоило заткнуться, Сири… Она… В общем, она не хотела никого видеть. Вообще… Ну, я же не знал, что это будете вы, в камине… Вот… А когда понял, что это вы, было уже поздно, потому что она выбежала… А я уже сказал, что ее нет…
- Позови ее, немедленно!
- Миссис Эванс, она меня проклянет. То есть, я не хочу сказать, что она не хочет с вами говорить… Но мы же уже обсудили с вами и мои доходы, и ее отпуск, правда?.. Если девушка не хочет говорить через камин – пусть знает, что ей есть на кого положиться…
- У нее токсикоз, - сказал Блэк, покусывая костяшку и мигая глазами. – Она слушает соловьев.
Миссис Эванс минуту пристально смотрела не него.
- Ну… - протянула она. – Допустим, я понимаю ее состояние… Но это не значит, что я буду вечно довольствоваться враньем. И пользоваться вашими секретными разработками по каминам. От этого наверняка облучение! Так что передайте Лили мой поцелуй и чтобы в выходные посетила нас с отцом. Мне надо с ней пошептаться. По-женски. Поняли меня, оба?..
- Направить Лили к вам в следующую субботу на консультацию, - сказал Джеймс. – Я закажу такси.
- Примерно так. Ну, спокойной ночи. Будете пить – пейте в саду! Траву не курите. Музыку громко не включайте. Моей девочке нужен отдых. И если что узнаю – пеняйте на себя.
- Видал? – развернулся Джеймс, ухмыляясь и потирая шею. – Скотленд-ярд.
- А я переспал с Сопливусом, - убито сказал Блэк. – А вот и твоя мантия. А выпить у тебя не найдется?..
…Джеймс моргнул. За неприкрытой дверью метнулся белый подол, скрипнули половицы. Потом из-за стены донесся стук створок, звон склянок, дребезжание стекла и перекрывший все грохот «ABBA».
- Так, - переключился Джеймс. – Лил нашла коньяк… Черт, и как можно слушать этот попс?!..
…Перед внутренним взором Блэка закружилась золотистая брачная фольга и коробка, набитая винилом.
«Все было понарошку. Сказок не бывает, во всяком случае - у меня. У Джеймса – да».
«Джеймс другие сказки любит, он глубоко порядочный человек».
…Интересно, это Рем им по списку купил, или подружки Лили подарили по личной инициативе?
- Я с ума сойду, - помотал головой Джеймс. – Мантия. Да. Положи там.
- Пошли на улицу, - сказал Блэк, - тебе же только что посоветовали. Пойдем? Только возьми выпивку.
- Да, - потер Джеймс шею. – Ты иди. Я сейчас.
…Через десять минут на веранде показался Джеймс с бутылкой дешевого виски.
- Вражина зажала коньяк, - сказал он, вышибая пробку о перила. – Говорит, младенцу надо отдавать лучшее. В общем, она права. Так что ты говоришь?.. Ты трахался с Сопливусом? И как? Ты его сделал? Жаль, я не видел. Наверное, это умора. И долго ты его уламывал? Надеюсь, обошлось без применения пыток.
Блэк видел, что Джеймс нервничает, но сохраняет лицо, и от этого мелет все подряд. Но если бы Блэк хотел просто пристроить на ночь дурную голову – он бы промолчал, он же может молчать, когда надо? Но сейчас время так растянулось, что было просто невыносимо плестись в ритме чужой налаженной жизни. Невыносимо ждать до утра, и будет праздное воскресенье, когда можно лишь надраться в кабаке от безделья, о, лучше бы это был рабочий понедельник, но все равно невыносимо пережидать раскачку утра, душный полдень, обед без спецзаданий, терпеть до встречи с Люпином, терпеть до послезавтра. Послезавтра… Дурак, зачем он не сказал – жду с утра?.. Зачем не перебил чудовищ на месте?.. Потому что верит в Закон?.. Он смотрел на подрагивающие руки Джеймса, тронутые загаром – руки с отличной хваткой, чистыми ногтями, углублениями вокруг всегда напряженных вен, руки администратора, для которого каждая бумажка уникальна, но все перья одинаковы, лишь бы были хорошо очинены – и не понимал. Как можно так долго лить жидкость в стаканы, на каждую каплю у Блэка было по возражению. Как можно не пролить ни капли, зато так извергаться лишними словами? И кто виноват, что ни одно слово Джеймса не было тем, которое Блэк был бы рад услышать? Плохо, плохо! Из куклы полезла солома, а выглядела почти как человек!
- Э… - сказал он, беря свой стакан – Как бы.. знаешь, Джеймс, я вовсе не для того тебе все сказал, чтобы обсуждать Сопливуса или там слушать про трах, вообще, какое твое собачье дело, умора, не умора… То есть… Прости, я просто поставил тебя в известность. Мало ли что, вдруг это имеет для тебя значение? – он залпом выпил стакан и уставился на Джеймса.
- Да, - поставил полный стакан на перила Джеймс. – Это имеет значение. Я, знаешь ли, хотел просить тебя быть крестным моего ребенка… (Ого! Ну кто бы сомневался? Все по накатанной, и еще я хотел просить тебя быть нашим душеприказчиком, и принять роды у Лили, и похоронить нас по вот этому обряду. Но теперь ты в дерьме, и не подходишь). И в некотором роде хочу выяснить заранее, что нас ждет, если крестный оказался гомосексуалистом (Вот номер! Да ясно что – полное развращение и разложение юного Поттера-мл. А если будет девочка..? Да какая разница, если узнают соседи? Лучше бы я был вором или некромантом, это не так вызывающе, и надо же, какое слово вместо обычного «педик», корректное, словно еще на что-то надеется.). Персона Сопливуса, как ты понимаешь, меня совершенно не интересует.
- Зря, - отрезал Блэк, - и выпил стакан Джеймса .
- О да, - взмахнул руками Джеймс. – Уникальность этой носатой вороны безусловно объяснит многое. Возможно, он вызубрил пару светлых практик с того времени, как мы подвешивали его за штаны, и даже стал мыть голову (ну надо же, и штаны не забыл! Словно больше и вспомнить нечего, самый яркий день моей школьной жизни!). Он стал элегантен, великодушен и неотразим. От него больше не воняет плесенью (…а, кстати, когда ты впервые стал к нему принюхиваться?..), и он зауважал гриффиндорцев (а ты зауважал слизеринцев. Где долбанная справедливость?). Возможно, он даже соблазнил тебя неким неизвестным мне способом (вот тебе раз. Это у тебя интуиция так пашет?..). Возможно, он наконец стал похож на мужчину. Я ведь правильно рассуждаю – если ты решился на секс с представителем своего пола, этот счастливец должен данными признаками обладать (…вот как ты, допустим. Пойди вообще почитай про гомосексуализм побольше, если взялся за эту тему. Я потом спрошу, тоже интересно.). Ты что, все это сказал всерьез?!..
- А ты? – прищурился Блэк. – Ты всерьез сказал, что я гомосексуалист, и оттого недостоин быть крестным твоего ребенка?
- Я про достоин-недостоин вообще не заикался! Я поинтересовался всего лишь, что нас ждет! Всех Мародеров!
- Ага. – Чуткий нос Блэка почувствовал фальшь: нанести удар и пойти на попятный, может, и дипломатично, и доброжелательно, и свидетельствует о ценности дружбы – но бесчестно. Не по-товарищески! - То есть, ты решил этот вопрос за меня, и тебя интересуют только последствия моего согласия? – сорвался Блэк. - Педофилия там, то-се. А может, ты за собственный зад боишься. Типа, не при детях? Или опасаешься, что я порву простату Питера, и ты разоришься на похоронах.
- Блэк, - с гримасой неподдельного отвращения отстранился Джеймс, снимая очки. - Ты чудовище.
Блэк прикрыл ресницы. Чудовищ он видел недавно, и вел себя так же, как и они. Все правильно, только слишком скоро.
- Интересно, Джеймс, - медленно пробормотал он, – знал ли ты весной, о чем трепался.
- О чем я трепался? – машинально протирал очки Джеймс краем рубахи, монотонно, точно, словно вознамерился их отполировать.
- Ты высказал уверенность, что Снейп занимает меня не потому, что он мне ненавистен. Что это особый род приязни. То есть из нас двоих ты все знал вперед меня. И чему теперь удивляешься, непонятно.
- Я сказал это просто так, чтобы тебя подразнить, - опустил руки Джеймс и пожал плечами. Вид у него был очень несчастный, и у Блэка зачесалось в горле. Рука потянулась за бесхозной бутылке и сжала горлышко. – Ты сам сто раз делал такие предположения про черт знает кого. Про Дамби и Грюндешлёпса.
- Это было не в глаза, - вцепился в бутылку Блэк.
- О да, - надел очки Джеймс и сразу преобразился. - Но ты в тот же день шутливо упрекнул меня в стягивании с сопливуса подштанников. Скажи, Блэк, что это было – намек, предположение, предвидение или просто… колкость?
У Блэка поплыло перед глазами, и он тяпнул из горла так, что обожгло гортань.
- Интересно, - сказал он, ставя бутыль на перила. – А у тебя, Джеймс, оказывается, проблема. О, куда более серьезная, чем моя. Ты гомофоб. – И расхохотался.
Джеймс выждал.
- Нет, Блэк, - сказал он жалостливо. – У меня нет этой проблемы, а у тебя она есть. Ты ищешь во мне враждебность по отношению к твоим сексуальным причудам, чтобы за них пострадать. Твое гомофобство не может простить тебе всю эту пидерсию, и кричит, что ты должен быть наказан. А пидерсия твоя жаждет утвердиться за мой счет. Я умываю руки.
Блэк даже пару раз сморгнул.
- Здорово, - не сразу нашелся он. – Нет, ты, правда, самый умный на курсе. Был. Наверное, я должен был это услышать. Спасибо. Много пищи для ума, сразу и не переваришь. Надо смазать, – он потянулся к бутылке.
- Нет, - сказал Джеймс, остановив его руку.
- Вообще… ладно. Допустим ты прав. Это я о виски, дурачок… Теперь поговорим о пидерсии. Слово просто изумительное, это не мама Эванс его нашла?.. Молчу!! Итак, грязный секс между мужчинами. Ничего, что я попросту?.. Вообще мне наплевать, как ты или кто другой это называете – на самом-то деле меня интересует вот что. Ты всерьез считаешь, что сопливус – это постыдный партнер для секса и вообще? Ты всерьез считаешь, что сальные волосы и вороний клюв – это причина? Одним словом, мамочка, поговорим о моей невесте. Она вам не пришлась? Но против брака как такового вы ничего не имеете?..
- Не заводись, - отпил из горла Джеймс и посмотрел на Блэка сквозь абсолютно чистые стекла. – Я считаю, что сопливус – подлая скользкая гнида, вдвойне опасная из-за своего ума, которая не сегодня-завтра окажется на службе Известно Кого, потому что к этому там идет с третьего курса. И поэтому я считаю, что нытик хорош только как объект для шалостей, для которых, увы, кончилось время! Теперь это потенциальный враг, и никаких отношений с врагом быть не может. Его можно разве что проучить. Понятно? Поэтому я сказал «трахаться», а не влюбиться там или еще как. Хотя, если честно, мне недоступно, как можно иметь секс с тем, кто безразличен.
- Понятно, - отхлебнул из горла Блэк. – Спасибо, Джейми, за откровенность. Ты все хорошо объяснил. К несчастью, ты не открыл мне ничего нового, я не обольщаюсь насчет сопливуса, и знаю наверняка, с кем он связан и как. И, конечно, у меня не встанет даже на самого распрекрасного супермена, если его надо всего только проучить. И на мисс Британия не встанет. Понятно? Поэтому, Джейми, позволь сказать тебе, что меня очень обидело твое недоверие и твое полное незнание меня, твоего старого друга, – Блэк резко отсалютовал бутылкой, - если ты читаешь мне мораль о сущности людских взаимоотношений. И если ты полагаешь, что я каким был на пятом курсе, таким и остался.
- Ты дурак, Блэк, - сказал Джеймс, отбирая у него бутылку и пристально глядя в темные и пульсирующие зрачки Блэка. – Я думал, ты просто плохой парень и выпендрежник. Но ты круглый дурак. Ты переспал с фактическим Жрецом Смерти, и теперь готов защищать его, словно он невинная жертва молвы, а ты знаешь истину о его прекрасной изнанке. Может быть, конечно, ты просто гордый и самолюбивый, и не хочешь думать, что повелся на падаль, потому что у тебя как бы хороший вкус. Заметь, я все еще не обсуждаю вопрос однополого секса, хотя все это весьма сомнительно, но, зная тебя, можно предполагать, что чем там забористей, тем интересней. Так вот, Блэк – только круглые дураки позволяют себя использовать.
- Использовать? Я не ослышался?..
- Именно. Сопливус тебя использовал. Тебя, аврора и члена Ордена Феникса. Использовал тебя через постель. Теперь ты не сдашь его, даже если этого потребует твой долг. Даже если он имеет Черную метку и готов сдать любого из нас с потрохами. Потому что ты благороден, старомоден и наивен. А он нет. Я не прав?..
- Иди к черту, Джеймс! – стукнул кулаком о перила Блэк, и тяпнул из бутылки.
Джеймс, толкнув его, отнял виски.
- Хватит! – сказал он. – Это только замутит тебе мозги еще больше! Алкоголики. Кругом одни алкоголики! – он взболтал содержимое, выдохнул и отпил.
- Сопливус трезвенник, - сказал Блэк и икнул. По его губам разползлась порочная и счастливая улыбка.
- Потому что он язвенник, - пробормотал Джеймс, вытирая рот о клетчатое плечо.
Нагретая спиртом кровь благодарно сконцентрировалась на уровне желудка, посылая оттуда импульсы жалости и любви ко всему живому.
- Знаешь, Джейми, только не подумай, что я пъян или что-то в этом роде… - Блэк развернулся к саду. - Но тебе не дано. Ты просто не представляешь, насколько тебе не дано. – В черных зарослях, источавших запахи нагретой за день листвы, цветущих сорняков, влаги и тайны, защелкал соловей. Глупая птица тоже отличалась отменной интуицией, и не смогла найти лучшего момента. - Понимаешь, лучше быть наивным и оказаться использованным – и при этом все небо будет в алмазах, и тебе будет не в чем себя упрекнуть… чем катиться к смерти по уму. Со слишком умными и расчетливыми никогда не происходит ничего волшебного, понял? И если хочешь знать мое мнение, Годрик просто не мог быть ходячим кодексом рассудка, где все известно наперед… Нет, я не это хочу сказать… Лучше обманываться во имя чего-то лучшего, чем видеть в тех, кого ты определили для себя как врагов, только безобразное. Вот!
- Да, - только и сказал Джеймс. – Я давно тебя таким не видел. Пожалуй, уже года три, после Роз. Старая песня. И кончится тем же.
- Давай, скажи. Умного человека отчего не послушать?.. По-твоему же это я специально так влюбляюсь, чтобы это кончилось ничем – то есть, с твоей точки зрения. Потому что надо один раз выбрать хорошую девушку, жениться, и иметь ответственность за продолжение рода перед долбанным обществом, которое развело темных лордов, а им постоянно надо жрать, и когда выдыхаются отцы, в ход идут дети. Давай, скажи.
- С мифологией у тебя всегда было неплохо, - разлил остатки по стаканам Джеймс. – Но я не думаю, что ты руководствуешься старыми легендами, гробя свою единственную жизнь.
- О, конечно! Руководствоваться надо только популярными традициями. Я даже удивлен, что тебя раздражает ABBA. Какая-то уступка недобитому максимализму.
- Я тебе сто раз говорил, что ни один темный лорд не заставит меня перекроить под себя взгляды на семью! - Джеймс даже выставил палец. - При чем тут пожранные дети? Тебя послушать – так все должны осуществлять мальтузианскую программу параноика Реддла! И вообще, желать семейного уюта и собственных детей от любимой женщины – естественно, Блэк.
- То есть, возвращаясь к напечатанному, ты полагаешь мою жизнь угробленной, вкусы неестественными, взгляды параноидальными или нацистскими – это я просто еще не копнул как следует – а главное, по сравнению с тобой и твоим образцовым бытом, я без пяти минут предатель. Да, Джейми?
- Я не желаю продолжать этот разговор!
- Тебе не нравится сама тема или собеседник?
- Мне не нравится твой тон! Словно я перед тобой в чем-то провинился! Меж тем как…
- Да¸ Джейми?.. Я виноват уж в том, что хочется мне кушать?..
- О, прекрати!.. Ты просто не хочешь ничего слышать, тебе довольно собственного мнения. Тогда зачем ты пришел?
- Не буду скрывать, Джеймс, что это не тот ответ, которого я ждал, – ухмыльнулся Блэк, облокотясь на перила, блеснули хищные зубы. - Конечно, я все еще слыву твоим лучшим другом. Но портить свою жизнь мне, видимо, предстоит в одиночестве.
- Послушай…
- Прости, Джейми. Я изрядная скотина. Мне все еще нравится Лили, о чем я уже сообщал, я желаю вам счастья и кучу ребятишек. Но в твоей идиллии мне больше нет места, потому что у меня одни тайны, а у тебя и Лили – другие. Это старо как мир. Было слишком много света, теперь моя жизнь для тебя - потемки. Я удивлен, что ты не можешь с этим согласиться.
- Остынь, Блэк, - говорит Джеймс, и его глаза за стеклами делаются мягкими, словно он просит остыть сам себя. – Тебе, конечно, не нравится Лили и вообще ничто из происходящего не нравится. Но, знаешь ли, твои потемки… Не буду спрашивать, кто их организовал, и почему с тобой происходит все это.
- И не спрашивай.
- Разве что это намек на длинные руки Известно Кого…
- Ну, поскольку тебе не нравится мой тон, возражать тебе я не буду. Удивительно только, что ты все еще ждешь от меня… Но мою жизнь ты ни принимать, не делить не собираешься Это, в общем, перестало быть новостью сразу после выпуска. Но мне порой необходимо, Джейми, быть с тобой искренним. Как раньше. Для этого и существуют друзья. Хотя вернуться в старое доброе время уже ни у кого не получится.
- Знаешь что, Блэк? Все это просто грандиозно и даже местами тянет на драму. Но мне кажется, дело не в узах дружбы, а в том, что идет война. Чтобы определить, кто на что способен, надо понять, что мы делаем на этой войне. Друзья-товарищи – это для мирных дней. На войне мы нечто гораздо большее.
- Видимо, братья по оружию, – ухмыльнулся Блэк. - А между братьями, как известно, не бывает теплых отношений. Вот Каин, говорят, так на брата своего окрысился, что применил непростиловку.
- Каин был завистливым типом, а брат его – блаженным простаком. Надеюсь, тут таких нет.
- Теперь - нет.
Джеймс застыл. Потом нагнул голову и развернулся лбом вперед. Его движение не было поспешным или опасным – но Блэк, наэлектризованный собственными переживаниями, подскочил, как от укуса. Он уже раскаялся – но было поздно. Сквозь красивый череп Джеймса проступила глубокая и незаслуженная обида. А над лобной костью возник призрак тяжелых оленьих рогов. Блэк почувствовал себя шавкой. Один миг.
- Почему бы тебе просто не сказать мне, Поттер, что я надоел тебе хуже тыквенного сока? – констатировал он, чтобы испортить все разом, самолично, без недосказанностей. – Это хотя бы честно. Потому что кто меня использует, Джейми – так это ты.
- Это Снейп тебя надоумил, не так ли? Ты из-за него смотришь на меня зверем?
- Ты первый сказал о корысти, Джеймс! И это ты завел разговор о моей роли на твоем празднике жизни – крестины там, именины… И если бы я толком рассказал тебе про Снейпа… А, бесполезно!..
Блэк перепрыгнул через перила и двинулся в ночь. Алкоголь приятно шумел в голове, сглаживал катастрофу. Лучше сейчас, пока все не зашло слишком далеко. А оно не может не зайти. Джеймс совершенно его не понимает. Ему даже не интересно, что там у Блэка на душе. Они, черт возьми, больше не друзья. «Ночевать под кустом – это приятно и полезно!» - напомнил он себе.
- Сириус!
…Блэк остановился и помотал головой. Не может быть.
- Сириус Блэк! Вернись сейчас же!
…Это был голос Лили.
Она бежала за ним по мокрой траве, поддерживая живот – и Блэк тупо смотрел на это без капли соучастия. Чего это с ней?
- Сириус Блэк! – остановилась она, сверкая глазами. – Ты знаешь, что ожидает хозяйку дома, из которого на ночь гладя выкатываются хорошие люди без куска в кармане?.. Ее ожидает страшная кара и смерть без погребения. Немедленно вернись.
- Детка, я никак могу вернуться, - язык Блэка тут же заплелся, и в носу защипало. – Я поругался с твоим благоверным мужем. Джеймс будет сто раз прав, если забодает меня. И, знаешь, Лили, я тоже буду прав, если оторву ему… ну ладно.
- Я все слышала, - уперла руки в боки Лили. – Так вот, Блэк. Снейп – хороший человек. Понятно? Я устала говорить об этом Джеймсу, а когда вас двое или больше – это вообще безнадежно. И что? Ты, наконец, дозрел, чтобы это признать – и бежишь вон?
- Я дозрел, о да! Я так дозрел, мисс..сис Поттер.
- Я все слышала! – напомнили Лили. – Я очень рада. Мне глубоко безразлично, каким образом с тобой произошла эта метаморфоза. Но если ты обидишь Северуса Снейпа – ты больше мне не друг. И мне будет наплевать на смерть без погребения!
- Мне нравится ABBA, - мечтательно сказал Блэк, покачнулся, и сел в траву. Сквозь ракитник мерцали далекие огоньки соседских коттеджей. Покосившийся почтовый ящик на одной ноге отвалил нижнюю челюсть. Информационный кризис в разгаре.
- Пойдем в дом, - сказала Лили. – У меня их пять пластинок.
- А, - вытер нос Блэк. – Не восемь? Было вроде восемь, в коробке…
- В какой коробке? Белая горячка приласкала?
- Кстати о ласках, - поднял на нее синие и невинные глаза Блэк. – Джеймс сказал, у него есть «Три мушкетера». Ты мне дашь?
- Мушкетеров дам, а так извини, - поджала губы Лили, помогая ему подняться. – Тебе сейчас очень не помешает почитать, что бывает с личной жизнью у алкоголиков.