Системно-векторный анализ персонажей романа
6. Весны и осени Первого ученика
Сюэ Мэн как персонаж не может обладать лишь одним «верхним» вектором: в нем есть низы, так что он скорей всего «полиморф» (человек с набором векторов больше трех). Поэтому он не бессильная жертва и не бесполезный член боевого коллектива. К тому же его зрительный вектор недостаточно развит: все же неприятия или отмежевания в нем больше, чем «любви» (эмоционального слияния и последующего принятия).
Хотя в конце романа мы видим большой прогресс. Есть подозрение, что его «примирение» с частной жизнью Мо Жаня и Чу Ваньнина случилось потому, что Сюэ Мэн этой жизни на деле не видит — он просто знает о ней. А мудрые даосы не стремятся поставить его в известность
Каждый из нижних векторов обладает набором характерных свойств. И если какие-то из них выглядят похожими — их различие видно по окраске, по мотивации, по типу движущей силы. Этот абзац нужен, чтобы не делать из персонажей Эрхи простой конструктор — и чтобы читатель по окончании статьи мог сам добавить в каждого героя что-то дополнительное, делающее персонажа и характер полным.
Без сомнений в Сюэ Мэне есть анальная тяга к справедливости, хозяйственность и чувство личной территории (благодаря им он в конце романа становится Главой пика Сышен), но нет анальной обиды, мстительности и перфекционизма.
В нем есть кожная амбициозность, тяга к первенству — но нет кожной экономности, изобретательности и рационализаторства. В нем можно найти даже уретральную гордость и расточительность — хотя уретрального вектора в нем нет, это будет понятно по написанному ниже.
Но вот что точно есть в Сюэ Мэне — это проявленный во всем объеме Мышечный вектор.
Чтобы почувствовать, что это такое, нужно представить себе Терракотовую армию. Все лица этого войска разные, есть небольшие отличия в заклепках доспехов, в складках шейных платков, в ширине плеч, в высоте подъема рук — то есть это не штамповка, а штучная работа. Но общий Образец делает всю эту «армию» единым, монолитным организмом.
Это великое китайское «мы». То самое, что так удивляет европейца: «этот ученик слушается»; «сын принимает приказ отца»; «этот ничтожный подданный всё понял». Третье лицо вместо первого в речи, акцент на свою незначительность, словно бы без-личность. Подчеркивание группового, общественного (социальные характеристики вместо персональных), нормативного, освященного веками. Сыновья, отцы, матери, дочери и подданные были всегда. Без этого ты никто.
«Я» — понятие, до которого еще надо дойти. В общине, прообразом которой является семья, не может быть никаких «я». Только мы.
Мы — сила. А тот, кто не «мы» — либо Враг, либо больной на голову одиночка, который не выживет, потому что отбился от коллектива. Но так и положено в природе: пока мы едины — мы непобедимы.
Изначально «мы» — это стая, род, клан. Но в конечном итоге мы — это народ.
Мышечный вектор чувствует себя состоявшимся и удовлетворенным только в группе, среди своих. В коллективе, что встроен в естественные ритмы природы. Эта встроенность выглядит как биологическая программа, она механически повторяется с начала времен и помогает человечеству не вымирать. Вымиранию, как известно, способствует горе от ума, разобщенность, игнорирование принятых форм общежития. Всякие страсти, сбивающие с понталыку, соблазны и дурь — отчего все выходит «не по-людски».
Секс до брака — это не по-людски, секс в неположенном месте — тоже (положенное место — это своя кровать); воровство, тунеядство и пьянство — не по-людски. Морить голодом отца и мать, которые уже не работники — не по-людски, как и не почитать своих мертвых. Не навещать кладбище в родительский день.
…Бросить своих близких, уйти без предупреждения куда глаза глядят, поссориться с учителем — люди так не поступают (ах, если бы Сюэ Мэн знал всё о Чу Ваньнине!)
Отсюда это частое китайское: «Ты вообще человек?»
Для людей путь в тысячу ли начинается с одного шага. И если всю жизнь упорно шагать — еще и не столько пройдешь. Главное, не в одиночку, а вместе со всеми. Как все.
* * *
В человеческой истории мышечный вектор обильно поставлялся деревенской средой. В городе мышечным людям неуютно. Город разобщен, люди друг другу чужие. А в сельской общине всё на виду и совокупно.
Колесо года предполагает сезонные занятия - «На всякое семя — свое время», и человек в этом колесе постоянно занят. Он воспроизводит те же ритуалы, что и сотни поколений до него. И подобное движение в материи, монотонное движение само по себе, напрягающее мышцы и освобождающее голову от лишних мыслей, дает ему чувство причастности, уверенность и стабильность.
Где-то проносятся безумные идеи, чьи-то частные трагедии кого-то в чем-то разубеждают. Приходят и уходят правители, меняются религии, уклады, обновляется мода, пишутся странные книги, не сидится людям. Лезут куда-то от нечего делать. Дохнут как мухи. А все потому, что работать нормально не хотят.
Мышечный вектор не способен идти против принятого порядка вещей. Голова должна болеть у начальника, он высоко сидит. А народ — в данном случае китайский — живет по поговоркам: «Коли в молодости бродил без дела, а взрослым мечтает клад отрыть — под старость пойдет в монахи (хе-хе)» и «Бойся, что лентяй не будет пахать, а что желтая земля не будет родить — не бойся».
Народ питается с земли. И если есть еда, питье, чистый воздух для дыхания и место для сна — то и славно. Денег лишних нам не надо, все равно пропьем. От денег в народе одна жадность и разврат. Нам надо, чтобы не душили просто, дали жить. Чтобы знали, что мы тоже люди.
Вспомним, как позиционирует себя школа пика Сышен. Она не богата, и ей не надо лишнего. Она делает свое дело на границе двух миров — стережет мир людей от мира демонов, подновляет Барьер. Не важно, что для Верхнего мира Совершенствования это непрезентабельное и невыгодное дело. Не важно, что за свою помощь населению школа Сюэ Мэна берет в десять раз меньше, чем конфуцианская школа Жуфэн. Что помогает небогатым, обычным людям — лавочникам, пейзанам, торговцам пудрой. Поэтому у Жуфэн даже мостовая вымощена духовными камнями, у них семьдесят два «офиса» и от роскоши рябит в глазах. Пусть, это их дело. Нам так нельзя.
Нам надо так, как у нас и есть. С чем-то другим, иначе организованным, мы не справимся.
В деревенской жизни акцент на монотонной деятельности виден, как на ладони (и в китайских дорамах тоже, если знать, куда смотреть). Солнце встало — надо встать и работать (рубить мечом; копать траншею; шить и прясть; делать, что заведено). Даже император не избавлен от своего расписания, и ни одна томная наложница общего распорядка не обойдет. Утро насыщено предписанными занятиями. Потом перерыв на обед. Потом снова работа. Село солнце — пора спать. Наступил праздник — пьем, едим и отдыхаем, при дворе — сообразно своим рангам.
Настало время жениться — надо жениться.
Китайский брак по сговору, когда родители нашли дочери или сыну пару — хорошая и полезная практика. Когда возраст пришел, не так важно, на ком жениться. В мышечной мере с лица воды не пить, тут главное, чтобы жена по меркам коллектива была годная. Здоровая, работящая, крепкая, помощница в работе и в быту, чтоб смогла нормально родить. К определенному возрасту без детей оставаться не принято, это сбой программы. Деток лучше много, все равно не все выживут.
Бесплодная жена — большое несчастье. Баба бесполезная, надо взять другую, если средства позволяют. Можно представить себе, как паниковала Сун Цютун, ощущая шаткость своего положения! К тому же тут какая-то наложница Чу обозначилась, вдруг родит первой?.. Не важно, из каких векторных мер состоит сама Сун Цютун — мышечный вектор присущ всей китайской культуре.
Зато взять жену с готовым ребенком в мышечной мере — дело хорошее. От безвестного Ху-Сю родила, и от тебя родит.
…Правда, у матери Сюэ Мэна с его отцом Сюэ Чженъюном это не получилось.
* * *
Со стороны мышечный вектор выглядит как бесконечная тупая терпячка, расцвеченная взрывами ярости. Особенно в естественной среде. Родили — похоронили, родили еще, каждый день чуть свет на тяжелую работу, гуляли — пасть порвали под баян, может и убили кого ножом, не помню, а утром снова на работе горбатиться, и так годами, десятилетиями. Если в коллективе (землячестве, касте или общине) принято продавать лишние рты в рабство или в бордели — ну ничего, нормально, тоже так сделаем, если придет нужда.
Мышечный вектор не очень восприимчив к боли. Физическая и душевная боль одного человека как бы разделяется на весь коллектив, потому что самое главное тут — трудоспособность большинства. Коллективное тело способно «пригасить» личные ощущения. Один в поле не воин, но терпенье и труд все перетрут.
Может быть, — думает кто-то городской, утонченный, задумчивый, — может быть надо как-то снять с народа это ярмо, показать ему гражданские свободы, либеральные ценности, богатство выбора, научить наживаться на ближнем — то есть, пардон: выработать там лидерские качества. Пусть начнет сам руководить, почувствует вкус денег, начнет развиваться, вкладывать средства в технологии и машины… А там, смотришь, и будет человек сам себе хозяин в мастерской природы, и пойдет у нас широкая полоса преобразований!
— Чё?..
…В эпопее Дж. К. Роулинг о Гарри Поттере есть такой народ — домовые эльфы. Их считали симбионтами, низшей расой, кто-то их очень жалел и мечтал создать им профсоюз. Но парадокс в том, что «освобожденные» домовые эльфы (у нас для примера лишь Винки и Добби) шли двумя путями. Винки спилась. Добби стал безработным крикуном, которого никто не хотел нанимать, кроме директора Дамблдора (он вписал Добби в школьную общину домовиков, где к нему относились с недоверием — ведь он берет за свою работу плату). Но смысл жизни Добби так и остался в служении «великому Гарри Поттеру». Потому что потребность в работе вмонтирована в него; бескорыстный труд — его природа, и именно это в нем следует ценить и уважать.
…Конечно, хорошо, что люди не домовые эльфы. А то тут недолго до оправдания крепостного права и прочих ужасов бытия.
Но правда в том, что мышечный вектор в чистом виде не создан ни для инициатив, ни для одиночных прыжков в неведомое. Он воплощает собой «минеральное в животном» — то есть самое неповоротливое, запрограммированное, однообразное, даже время здесь стоит. Оно остановилось еще в самом начале и просто меняет сезонный цвет: с весен на осени.
Однако чистая мышечная мера встречается сегодня не часто. Времена бурлаков на Волге прошли, и терракотовые армии канули в прошлое. Бесполая мышечная мера, комплементарная ко всем векторам, находится в квартели пространства, это его внутренняя часть, сама материя. Так что она присутствует как дополнительный вектор почти у всех людей.
Она хорошо видна по наглядному интеллекту («Покажи, как надо — я сделаю так же»). Такие люди делают в точности так, как им сказали или показали, не думая, правильно ли это и не лучше ли поступить как-то иначе. Нетрудно заметить, что в китайских шаолинях именно так и учат: сто раз повторенное тупое действие приводит к осознанию верной последовательности, а там и к мастерству. Никакая умная инструкция или схема-рисунок не заменит ста кругов вприсядку вокруг тренировочного поля. Чтобы разобраться в правилах — надо тысячу раз их переписать. Их не надо понимать сразу, в этом нет необходимости. Есть подозрение, что Мастер тоже не знает ответа на вопрос «Почему?» — но он точно знает, что от него требуется, чтобы шаолинь не закончился. «Это движение делай пятьдесят раз у столба по три захода». Какой в нем смысл?.. Не твое дело, просто делай — так надо.
Именно поэтому «Учитель» в китайской культуре — это не человек разговорного жанра, не просветитель. Это тот практик, которого выбирает ученик, чтобы делать, как он. Учитель — второй отец. Так что все его ученики — в чем-то его продолжения и подобия.
Если ученик туп и не хочет работать, как сказано, не хочет сто раз писать один и тот же иероглиф и соблюдать принятый в общине распорядок — его накажут. Физически — мышечный вектор иначе не понимает, а значит начинает тревожиться, подозревать подвох, мучиться сверх нужды. Как известно, физическая боль в этом векторе притуплена, поскольку разделена на всех.
В коллективном ученическом теле общины всегда кто-то наказан, а кто-то благодарен за науку, и это показывает, что жизнь идет правильно, как заведено, о младших заботятся, обтесывают их рубильником под общий стандарт.
* * *
Если посмотреть на Сюэ Мэна с этой точки зрения — мы увидим множество его автоматизмов, которые идут словно бы помимо сознания, так как глубоко приняты и интегрированы, впитаны с материнским молоком. Они делают Сюэ Мэна тем приличным человеком, у которого реально все по-людски.
Он принял Мо Жаня как своего брата без всяких возражений (хорошо вспомнить для сравнения Цзян Чена из «Магистра», который желал вышвырнуть Вэй Усяня вместе с лежанкой из своего дома и из жизни — из нежелания делить родительскую любовь на двоих). Ситуация усугубляется тем, что по крови Мо Жань Сюэ Мэну не брат, хотя до срока это и неизвестно. Просто папа с мамой приняли Мо Жаня в семью — и Сюэ Мэн тоже.
Сюэ Мэн отличный, даже образцовый сын. Он послушен, почтителен, дерется и кричит за спиной родителей (пока они не видят), и как личность движется ровно в том направлении, которое для него выбрали. Он смел, как и подобает сыну Главы, и точно не опозорит предков.
Он крайне уважительно и восторженно относится к Учителю. Мы не знаем, что именно он «взял» от Чу Ваньнина, как учился читать и писать (или уже частично это умел — ведь у него прекрасная мать-заклинательница!), наказывали ли его за нерадивость. Сюэ Мэн не блещет интеллектом, но он и не тупица. Так что в целом кажется: это пластичный, как глина, покладистый и усердный ученик, который будет повторять за учителем, пока не получится. Поэтому наказывать его не за что.
Известно, что Сюэ Мэн получил приз на фехтовальном турнире. Он очень хороший боец.
Еще он девственник. Это догмат, норматив для даосских школ, если ученику нет двадцати (с этого возраста китайские юноши считались совершеннолетними и могли вступать в брак). На обряде совершеннолетия они получали право на особую прическу с высокой заколкой-гуанем и на ношение шпильки1). Так что первый ученик Чу Ваньнина ведет себя правильно, и наверняка в школе таких абсолютное большинство. А таких, как Мо Жань, один Мо Жань.
1В большинстве китайских дорам это игнорируется. Так в «Бессмертии», судя по съемкам, все ученики порой с несовершеннолетними хвостиками, в лентах и без шпилек. А порой при полном парикмахерском параде.
Когда школа Сышен принимает участие в том и в этом — в походе на гору Феникса и на гору Дракона, когда она штопает Небесный разлом или, напротив, укрывает у себя беглецов — Сюэ Мэн вместе со всеми. Он совершенно инертен и безынициативен, но он в первых рядах с отцом, учителем, братом. Его возражения может вызвать только поведение Мо Жаня, но это нормально, они соперники, к тому же у Мо Жаня и так многое «не по-людски». Решения же старших не вызывают никакого сомнения.
Ничего страшного, если вместе со всеми придется потерпеть.
Страшно Сюэ Мэну остаться одному, решать что-то за себя в одиночку, он теряется без авторитетного мнения или примера со стороны. Все вещи, которые говорит в романе Сюэ Мэн, на деле не плоды его раздумий и не личные мнения: это общие места. Даже ругань на Мо Жаня и псиные обзывательства. Просто в некоторых случаях принято зубоскалить.
Его мнение о Чу Ваньнине — общее место, так положено отзываться о кристальном старейшине Юйхене. Может, так говорили о нем его отец или мать.
Его мнения о Ши Мэе мы вообще не знаем — наверное, размазано-товарищеское, никакое. Псине-то веры нет!..
Его мнение о странном Мэй Ханьсюэ никак не может сформироваться, и видно, как Сюэ Мэн мается.
Даже личных желаний у Сюэ Мэна нет. Его желания традиционны, подкреплены окрестными образцами, так что он как всякий молодой мужчина хочет быть лучшим — но чтобы все вокруг осталось, как есть. Чтобы всегда были родители, брат и Учитель, когда-то, может, случится и жена. Чтобы все враги умерли, чужаки чтобы не совались, и чтобы странный Мэй Ханьсюэ как-то определился — чужак он или свой.
Привлекать Сюэ Мэна к мозговому штурму — дело провальное, он лучше сделает, что скажут, чем раскинет мозгами (а общие места известны и так!). Поэтому весь детектив Эрхи идет без него.
Например, он мог раскинуть мозгами о парных кулонах Чу Ваньнина и Мо Жаня. Не имея доказательств, мог просто остаться с подозрениями, пока факты не накопятся. Но такие подозрения — из области ненормативного, противоестественного, учитель и ученик не могут так поступать, и думать так о них невозможно, «не по-людски». А если кто про них такое скажет — так морду тому набить тотчас (как и случается на крыше с Тасянь-цзюнем — правда, безуспешно). Так что Сюэ Мэн просто прибег к авторитету. Он спросил Чу Ваньнина, услышал ложь, принял ее и успокоился.
Сюэ Мэн доверчив. Это качество уравновешивается его угрюмостью, что в совокупности дает серьезный вид человека, на которого можно рассчитывать. Оба эти качества входят в палитру не очень разговорчивого мышечного вектора, в котором монотонность мирной жизни (нет никакого напряжения, кроме физического, и это приятно) сменяется стадной яростью ни о чем не рассуждающего воина.
«Государь — что лодка, а народ — как вода: может нести, может и утопить», — говорят китайцы.
В древности мышечные люди половину жизни проводили в бою. Нет никаких особых причин для возникновения их ярости, кроме ярлыка «чужой!». Эти люди не терпят инакомыслия. Ксенофобия, ненависть к чужому, «иному» — будь то иноземное, инопланетное, или какое другое не наше — мышечной природы. Кто не с нами — тот против нас.
Оказаться одному, среди чужаков — труднее, чем встретиться со смертью.
Тяжесть решения Сюэ Мэна 0.5 в начале романа — когда он был вынужден один подняться на гору, чтобы бросить вызов Тасянь-цзюню и спасти Учителя — это тяжесть одиночного, никем не поддержанного, но верного Поступка.
Однако все не так просто.
Сюэ Мэн бился против Тасянь-цзюня постоянно, так было надо, и поначалу его сопровождали союзники. Это было коллективное решение ради выживания всех, всего знакомого мира. Оно было одобрено знакомым большинством. Потом союзники исчерпались, умерли, погибли — но верное решение осталось.
В мире 0.5 закончилась созидательная работа. Там осталась только война. Если физическая энергия мышечной меры не направлена в конструктивное русло, она тяготеет к разрушению, массовым и одиночным убийствам, ведь смерть в сущности — это освобождение.
Сюэ Мэн не боится смерти и не думает о ней.
В целом мышечный вектор позитивно относится к смерти2. Он связан с минеральными, неживыми силами, так что смерть тут — это возвращение в изначальную среду. Ко всем остальным, к предкам. Смерть умиротворяет. В то время как жизнь связана с беспокойством и неопределенностью, с необходимостью регулярно обеспечивать себя. Надо постоянно превозмогать. Как-то все это подозрительно. Те же подозрения вызывает и секс — ведь он продолжает жизнь. В нем слишком много спонтанности, факторов риска, кабы чего не вышло. Другое дело — похоронить кого-то по-человечески.
2конечно, если речь не идет о матери с отцом. Тут будут традиционные слезы, скорбь и даже подвывания.
Репрезентация мышечной меры находится в пупке. Этой пуповиной мышечный человек всегда связан с утробой матери и всегда помнит, что там было лучше. Его базовые потребности (есть, пить, спать, дышать) удовлетворялись на месте и сразу. А жизнь после рождения и разрезания пуповины выглядит как одно страдание, изгнание из рая, поскольку теперь все надо делать самому (в поте лица). Отсюда идет спокойное отношение к возврату «в смерть» — ведь это как будто опять оказаться во чреве матери. «Откуда человек пришел, туда и вернется, в Матушку-землю».
При виде смерти люди мышечной меры приходит в возбуждение. Они лучше всех знают, как организовать похороны и поминки: для них эта церемония играет большое значение. В жизни из мышечника порой не выдавишь ни слова (Сюэ Мэн ужасно косноязычен, мямлит и застревает в словах хуже Мо Жаня), но когда рядом с таким человеком кто-то умирает — он, наконец, точно знает, что сделать и сказать.
Убивать — это основной посыл любого действия в мышечной мере, особенно для мужчин.
Через смерть идет обновление жизни. Чтобы трава гуще росла, ее косят. Ее косят, чтобы кормить скот, косят, собирая урожай. Чтобы есть — надо разрушать, хочешь мяса — убей живое. Все базовые потребности человека обеспечиваются именно убийством. Люди рушат горные породы, чтобы строить жилье, рубят дрова, чтобы согреться и сварить похлебку, и совершают сотню иных разрушительных действий, чтобы построить цивилизацию.
Здесь строитель соприкасается с убийцей, создавая два полюса мышечной меры3. И в отличие от женщины, мышечный мужчина не может создать жизнь. Только поучаствовать в ее зарождении.
3Мышечный вектор — массив войска (воины, пехота), представители которого в мирное время являются строителями и земледельцами в общине.
При виде крови мышечник приходит в такое же возбуждение, как при виде смерти. Это они, орущие, с залитыми кровью лицами, бешеные и обильные числом, катятся по полю, как волна — и рубят головы. Это они говорят убитым: «Подожди меня, брат, скоро встретимся».
…Можно представить себе огромный неразрешимый конфликт внутри психики Сюэ Мэна, где частное Зрительное, для которого смерть непоправима и ужасна, как-то уживается с общинным Мышечным, где смерть — это хорошо, ибо «отмучался».
Император Тасянь-цзюнь отмучился.
Учитель тоже отмучился, но слезы по нему льются оттого, что другого такого в мире нет.
Примечания:
Мышечный – бесполый – наглядный интеллект;
Кожный – любого пола (мужской на войне; женский во время мира) – логическое мышление;
Анальный - женский – аналитический интеллект;
Уретральный – мужской – синтетический интеллект (присутствуют все типы животного интеллекта);
Оральный – бесполый – вербальный интеллект;
Обонятельный – любого пола – интуиция (чуйка);
Зрительный – женский – образное мышление;
Звуковой – мужской – абстрактный интеллект.
__________________________
Полностью